Питер пытался взять её за руку и спокойно ей все объяснить, но она вырвалась и, отбежав от него, остановилась у противоположной стены; глаза у нее были расширены от ужаса, точно — он загнал её в угол, как дикого зверька, и собирался убить. Она подняла такой шум, что он боялся, как бы не услыхали соседи; тогда он заявил ей, что если об этом станет известно, то она подорвёт его репутацию, как свидетеля, и сделается орудием гибели Джима Губера.

Тут Дженни притихла, и Питеру удалось объясниться с нею. Он говорил об интригах, какие ведутся против него; противная сторона подослала к нему какого-то субъекта; ему предлагали за десять тысяч долларов продать своих соратников по делу защиты Губера, и когда он отказался, они пошли на шантаж, используя для этого его жену. Им удалось пронюхать, что он замешан в какую-то любовную историю, и таким путем они собирались его погубить.

Дженни все ещё не позволяла Питеру дотронуться до неё, но послушно села, и они стали обсуждать, что делать дальше.

— Пусть будет что будет, — заявила она, — только бы нам не повредить делу Губера. Питер поступил возмутительно, скрыв от неё правду, но она готова понести наказание, и ни за что его не скомпрометирует.

Питер начал её успокаивать; может быть, всё это не так уж серьезно, как она воображает. Он уже всё обдумал: ведь он знает, где живет его старый хозяин Перикл Прайем; он теперь разбогател и охотно одолжит Питеру двести долларов; Дженни сможет, куда-нибудь поехать, где ей помогут избавиться от этой беды.

Но малютка Дженни прервала его. Она во многих отношениях походила на ребенка, но иногда становилась взрослой женщиной. У неё были странные, прочно установившиеся взгляды, и оспаривать их было все равно, что пробивать лбом каменную стену. Она и слышать об этом не хотела: ведь это было бы убийством!

— Ерунда! — сказал Питер, повторяя слова Мак-Гивни. — Ничего особенного, всё так делают.

Но Дженни не слушала его. Она сидела, глядя куда-то в пространство широко раскрытыми, полными ужаса глазами и машинально теребила своё платье. Питер следил глазами за её пальцами, и они начали его раздражать. В этом беспокойном движении было что-то ненормальное, оно выдавало тяжёлые переживания, которые маленькая Дженни старалась скрыть.

— Не надо принимать это так близко к сердцу, — уговаривал её Питер. — Это, конечно, несчастный случай, но он уже произошёл, и теперь надо искать выхода из положения. Как только я развяжусь, я непременно женюсь на тебе.

— Перестань, Питер, — прошептала девушка сдавленным голосом. — Я не хочу с тобой больше разговаривать, если тебе больше нечего мне сказать. Теперь я всё равно не пошла бы за тебя замуж, раз ты мог меня обмануть. Ведь ты обманывал меня день за днём много месяцев подряд!

Питеру показалось, что она опять впадет в истерику, и он струсил. Он принялся уговаривать ее, но она внезапно вскочила.

— Уходи! — крикнула она. — Уходи ради бога и оставь меня в покое. Я подумаю и сама решу, что делать. Во всяком случае, я не стану тебя позорить. Оставь меня в покое! Уходи!

Она выгнала его из дома, и Питер ушёл с тяжёлым сердцем, охваченный опасениями. Он бродил по улицам, не зная, что с собой делать; припоминал свои ошибки, и его терзала мысль: могло бы сложиться совсем иначе, если бы у меня хватило благоразумия сделать то-то или не сделать того-то! Наступило обеденное время, и Питер плотно поел в ресторанчике, но даже это не успокоило его. Он думал о том, что, наверное, Сэди уже вернулась домой. Скажет ей Дженни или нет?

Вечером он отправился на массовый митинг, созванный Комитетом защиты Губера, но лучше бы он этого не делал! Бурная, охваченная неистовством толпа действовала ему на нервы. Питеру представлялось, как его разоблачают, привлекают к ответу: ведь этого можно было опасаться. А на митинге присутствовали тысячи рабочих — кузнецы с мозолистыми руками, плечистые портовые грузчики, ломовики с пудовыми кулаками, длинноволосые радикалы разных толков, множество женщин размахивали красными платочками и пронзительно кричали. Питеру они казались Медузами-Горгонами, у которых змеи вместо волос.

И все эти бешеные страсти разгорелись из-за Губера; Питер сознавал, что для всех этих людей он был предателем, отвратительной гадиной, ядовитой змеей.

Что, если они узнают, чем он занимается! Что, если кто-нибудь встанет и разоблачит его перед этой толпой! Тогда они схватят его и разорвут на клочки. И, может быть, как раз сейчас маленькая Дженни рассказывает обо всём Сэди; а Сэди скажет Эндрюсу, тот его заподозрит в измене и подошлет шпионов следить за Питером Гаджем! Быть может, уже за ним следят и разнюхали о его встречах с Мак-Гивни!

Ему представлялись картины одна ужаснее другой, но волей-неволей приходилось слушать бурные тирады Дональда Гордона, Джона Дюранда и вожака грузчиков — Соренсена. Приходилось выслушивать, как разоблачают проделки Гаффи, одну за другой; как обвиняли районного прокурора в подкупе свидетелей, а его агентов — в шантаже и подделке документов. Питер никак не мог понять: почему всё это проходит безнаказанно, почему этих ораторов не засадят всех разом за решетку? Но делать нечего, приходилось сидеть и слушать, даже аплодировать, делая вид, что он одобряет! И все другие секретные агенты Транспортного треста и районного прокурора должны были выслушивать всё это и притворяться, что одобряют оратора! В зале Питер встретил Мариам Янкович и сел рядом с ней.

— Смотри, — сказала она, — вон там парочка шпиков. Ну и морды же у них!

— Которые? — спросил Питер.

— Вон тот, — отвечала она, — с лицом, как у бандита, а рядом с ним другой, похожий на крысу.

Питер обернулся и увидел Мак-Гивни, и сыщик тоже его заметил, но виду не подал.

Митинг затянулся чуть не до полуночи. Было собрано несколько тысяч долларов в фонд защиты Губера и принято несколько суровых резолюций, которые решено было разослать в низовые организации всех профсоюзов страны. Питер покинул собрание, не дождавшись конца, потому что слишком уж донимали его страхи и опасения. Пробираясь сквозь толпу, он столкнулся в вестибюле с руководителем союза Индустриальных рабочих мира Пэтом Мак-Кормиком.

Питеру ещё не приходилось видеть в таком волнении этого сурового человека. Питер приписал его возбуждение митингу, но Мак-Кормик бросился к нему и взволнованно спросил:

— Вы слышали, что случилось?

— Нет, а что?

— Маленькая Дженни Тодд покончила с собой!

— О боже! — ахнул Питер, невольно отшатнувшись.

— Ада Рут только что сказала мне об этом. Сэди нашла записку, когда вернулась домой. Дженни вздумала утопиться.

— Да что вы! Почему? — в ужасе воскликнул Питер.

— Она очень страдала, здоровье у неё было вконец расшатано. Она просила не разыскивать её тело, не поднимать шумиху — её все равно не найдут.

Как ни был потрясен и ошеломлён Питер, у него невольно вырвался вздох облегчения: малютка Дженни сдержала свое обещание! Питер спасён!

Да, Питер был спасён, но на волоске от гибели, и ему предстояло сыграть трудную роль. Надо было вернуться в дом сестёр Тодд, встретиться с обезумевшей от горя Сэди и рыдать вместе с ней и ужасаться вместе с остальными. Он навлёк бы на себя подозрение, если бы не реагировал именно так, и «товарищи» никогда бы этого ему не простили. К его ужасу, Сэди каким-то образом разгадала, что именно толкнуло Дженни на самоубийство. Она загнала Питера в угол и бросила ему в лицо, что он во всём виноват; бедняга Питер отпирался изо всех сил и клялся, что ни в чем не повинен.

И тут ему пришла в голову хитрая мысль. Он понизил как бы от смущения голос и рассказал, что один парень частенько заглядывал к Дженни.

— Дженни просила меня никому не говорить, — Питер немного помолчал, — Дженни призналась мне, что она сторонница свободной любви; она объясняла мне, что такое эта свободная любовь. Я сказал ей, что не верю в это. Вы же знаете, Сэди, что, если Дженни во что-нибудь уверовала, она начинала проводить в жизнь свои убеждения, и я решил не вмешиваться, всё равно толку не будет.