У него был маленький скоростной темно-зеленый автомобиль с низкой посадкой. Она сидела около него, сунув руки в карманы, глядя вперед на суровый шотландский пейзаж, и остро ощущала, что очень близко знает мужчину, сидящего рядом, настолько близко, что это почти раздражает.

Он изменился и все же остался прежним. Он стал старше. На лице появились морщины, которых не было прежде, и выражение в глубине глаз было каким-то незнакомым. Но это был все тот же Оливер — пренебрежительный, уверенный в себе, неуязвимый.

Для Лиз всегда существовал только Оливер. Чарльз был просто оправданием частых посещений Карнеев. Лиз бесстыдно использовала его еще и потому, что он поощрял ее постоянные визиты и всегда был рад ее видеть. Но она приходила именно из-за Оливера.

Чарльз был весь какой-то домашний, с лохматыми светлыми волосами и веснушками на лице. А Оливер был само светское очарование. У Чарльза всегда было время и терпение для застенчивого подростка. Время, чтобы научить ее, как лучше играть в теннис, время, чтобы научить ее танцевать взрослые танцы вроде твиста. Но она всегда смотрела только на Оливера и мечтала о танце с ним.

Но конечно, он не танцевал с ней. Всегда был кто-то еще, какая-нибудь незнакомая девушка или гостья с юга. «Я встретил ее в университете, на вечеринке...» или где-нибудь еще. За эти годы их было много. Девушки Оливера были притчей во языцех, но Лиз не считала это забавным. Лиз наблюдала за ними издалека и ненавидела их всех. Она мысленно делала их изображения из воска, протыкала их булавками и ломала. Подростковая ревность изводила ее.

А после развода ее родителей именно Чарльз писал Лиз письма, в которых сообщал ей все новости из Карнеев, именно он поддерживал с ней связь. Но лишь фотографию Оливера — крошечный измятый снимок, который она сделала самостоятельно, — она хранила в кармашке своего бумажника, который всегда носила с собой.

Теперь, сидя рядом с Оливером, она внимательно разглядывала его. Сильными руками с длинными пальцами и квадратными ногтями он крепко держал руль. Около большого пальца был шрам, и она вспомнила, как он поранил руку колючей проволокой на заборе. Она перевела глаза выше: воротник из овчины был поднят до волос — темных и густых. Затем он почувствовал пристальный взгляд и повернул голову, чтобы улыбнуться ей. Его глаза под темными бровями были синими, как небо.

— Изучаешь меня? — спросил Оливер, но Лиз не ответила. Она вспомнила, как прилетела в Прествик, где ее встречал отец. «Чарльз погиб», — сообщил он. Сначала был ужасный момент недоверия. Земля ушла из-под ног, и Лиз оказалась на краю пропасти.

— Оливер? — спросила она слабым голосом.

— Оливер в Карнеях. По крайней мере, должен там быть. Он приехал из Лондона сегодня. Похороны в понедельник.

Оливер в Карнеях. Чарльз, дорогой, добрый старина Чарльз теперь мертв, но Оливер жив, и Оливер в Карнеях. В конце концов, она снова его увидит... Возвращаясь в Рози-Хилл, она думала только об этом: «Я увижу его. Завтра я увижу его, и на следующий день, и потом». И она позвонила матери в Лондон, чтобы сказать о Чарльзе, но, когда Элайн попробовала убедить ее не переживать и ехать на юг к ней, Лиз отказалась. Оправдание было очевидным.

— Я должна остаться. Отец... И похороны... — Но все время она знала и упивалась сознанием того, что она остается только из-за Оливера.

И ее ожидания сбылись. Она поняла это с момента, когда на кладбище Оливер без причины внезапно повернулся к ней и взглянул ей прямо в лицо. Тогда она увидела его удивление, а затем восхищение. Оливер больше не был в позиции превосходства, теперь они были равны.

И... что было печально, но сделало все намного проще... не было больше Чарльза, которого нужно было брать в расчет. Добряка Чарльза, Чарльза, который всегда был рядом, как преданная старая собака, ожидающая подачки.

Она позволила себе пофантазировать о будущем. Если все так пойдет дальше, то его можно легко предсказать: свадьба в Карнеях, наверное, скромное венчание в местной церкви и только несколько друзей. Затем медовый месяц в... Антигуа подошло бы. Потом возвращение в Лондон. В Лондоне у него есть квартира, так что они смогут в ней жить, пока станут искать квартиру побольше. И... вот блестящая идея!.. она заставит отца подарить ей Карнеи — дом как свадебный подарок. Сбудутся ее сбивчивые фантазии, которые она сегодня утром высказывала Оливеру. Она представила, как они приезжают на уикэнд, проводят здесь летний отпуск, привозят детей, принимают гостей.

Оливер не без причины заметил:

— Что-то ты притихла.

Лиз резко возвратилась к действительности и увидела, что они уже почти приехали. Автомобиль двигался по буковой аллее, голые ветви деревьев скрипели в вышине от сильных порывов ветра. Они проехали по гравийной дорожке и остановились перед входной дверью.

— Я думала, — ответила Лиз на замечание своего спутника, — размышляла, вспоминала. Спасибо, что довез.

— Спасибо, что зашла навестить и ободрить.

— Так ты придешь завтра на ужин? Завтра ведь среда?

— Обязательно.

— Без четверти восемь?

— Без четверти восемь.

Они улыбнулись, взаимно удовлетворенные. Оливер наклонился и открыл девушке дверь, Лиз вышла из автомобиля и побежала к подъезду. Здесь она обернулась, чтобы помахать ему, но Оливер уже уехал, она успела увидеть только удаляющуюся машину, когда он выезжал на шоссе по направлению к Карнеям.

Тем же вечером, когда Лиз принимала ванну, раздался звонок из Лондона. Завернувшись в банное полотенце, она пошла к телефону и, сняв трубку, на другом конце линии услышала голос матери:

— Элизабет?

— Привет, мамуля.

— Дорогая, как ты? Как все?

— Прекрасно. Отлично. Замечательно.

Этот ответ был не совсем то, чего ожидала Элайн. Она озадаченно спросила:

— Но ты была на похоронах?

— Да, это было ужасно, я возненавидела каждое мгновение.

— Тогда почему не едешь на юг?.. Мы здесь пробудем еще несколько дней.

— Я не могу приехать. — Лиз колебалась. Обычно, когда речь заходила о ее собственных делах, она вела себя словно улитка — быстренько пряталась в свою раковину. Элайн постоянно жаловалась, что никогда не знает, что происходит в жизни ее единственной дочери. Но теперь Лиз внезапно почувствовала себя уверенно. Волнение сегодняшнего утра и вероятные события завтрашнего дня придали ей смелости. Она прежде никому не говорила об Оливере, так как не имела никакой надежды на его взаимность, а тут она доверительно сообщила матери:

— Дело в том, что Оливер здесь ненадолго и он придет завтра ужинать.

— Оливер? Оливер Карнеи?

— Да, конечно, Оливер Карнеи. Что, мы знаем другого Оливера?

— Ты имеешь в виду?.. Из-за Оливера...

— Да. Из-за Оливера. — Лиз рассмеялась. — О, мамуля, не будь настолько наивной.

— Но я всегда считала, что это был Ч...

— Нет, это не так, — быстро перебила мать Лиз.

— И что Оливер думает обо всем этом?

— Ничего. Я не думаю, что ему это не понравится.

— Ну ладно, я не знаю... — Элайн явно была смущена. — Я не ожидала такого развития событий, но если ты счастлива...

— Да. Я счастлива. Поверь мне, я никогда не была так счастлива.

Мать неуверенно сказала:

— Хорошо, сообщи о дальнейшем.

— Сообщу.

— И предупреди меня, когда соберешься на юг...

— Мы, вероятно, прибудем вместе, — предположила Лиз, уже воображая это. — Возможно, мы приедем вместе.

Элайн наконец повесила трубку, Лиз последовала ее примеру, обернула банное полотенце вокруг себя потуже и пошла назад в ванную. Оливер. Она произнесла его имя много раз. Оливер Карнеи. Она залезла в ванну и пальцами ноги повернула кран с горячей водой. Оливер.

Движение к северу было подобно движению во времени назад; поздняя весна была повсюду, но в Лондоне, по крайней мере, уже появлялась зелень — распускалась густая листва на деревьях, в парке появились первые звезды желтых крокусов, вдоль тротуаров цвели нарциссы и фиолетовые ирисы, тут и там в витринах магазинов была выставлена летняя одежда, что заставляло думать об отпуске, круизах, синих небесах и солнце, но на севере все было не так.