Они искупались и улеглись на песок головами друг к другу. Порция болтала без умолку — о следующих каникулах, когда она поедет кататься на лыжах, о знакомом мальчике, который обещал сводить ее на роликовый каток, о куртке из замши, которую отец обещал подарить ей на день рождения. Про Стефани и ребенка она больше не заговаривала, за что Эмили была ей очень признательна.

День подходил к концу, приближался вечер — время отправляться домой. Начался отлив, и между волноломами обнажился темный влажный песок. Море играло ослепительными бликами, а безоблачное небо сияло глубокой синевой.

Порция посмотрела на часы.

— Уже почти семь. Нам пора. — Она начала отряхивать мокрый песок со своего бикини. К нам на ужин должны прийти гости. Джил пригласил своих друзей, и я обещала помочь маме.

Эмили представила их дом, полный молодых людей, прекрасно знакомых друг с другом: они поглощают невероятное количество вкусной еды, пьют пиво, слушают модные пластинки. Картина эта одновременно завораживала и пугала. Она начала натягивать футболку прямо поверх купальника.

— Мне тоже надо идти.

— Вы ждете гостей? — с нехарактерной для нее заинтересованностью спросила Порция.

— Нет, но отец уехал и Стефани дома одна.

— Значит, ты собираешься коротать вечер в компании злой мачехи?

— Она вовсе не злая, — поспешно ответила Эмили.

— Это просто такой оборот, — сказала Порция, подобрав с песка свое полотенце и лосьон для загара и заталкивая их в гигантскую холщовую сумку с красной надписью «Сан-Тропе» на боку.

У церкви они расстались.

— Хорошо прогулялись, — сказала Порция. — Надо будет как-нибудь повторить, — и она, помахав Эмили, неспешно двинулась в сторону дома. Постепенно поступь ее ускорялась, потом превратилась в бег. Порция торопилась домой — вымыть голову и приодеться перед вечеринкой.

Она не пригласила Эмили к ним, да та и не ждала приглашения. Ей не хотелось идти на вечеринку. Правда, отправляться домой и сидеть весь вечер в компании Стефани ей хотелось еще меньше.

Стефани и отец Эмили поженились почти год назад, но впервые Эмили осталась с мачехой одна. Без отца, который всячески подталкивал их к общению. Расстроенная, Эмили гадала, о чем они будут говорить.

Она потихоньку пошагала в сторону дома. По лугу, через тенистую дубовую аллею, по разбитому проселку, в конце которого виднелось море. Потом через распахнутые белые ворота, и вот в конце подъездной дорожки показался их дом.

Преодолевая внутреннее сопротивление, охваченная тягостным предчувствием, Эмили остановилась и посмотрела на него. Дом. С тех пор как умерла мама, он стал совсем другим. Хуже того, после женитьбы отца на Стефани дом казался ей чужим.

Что изменилось? Только крошечные, почти незаметные вещи. Комнаты теперь содержались в идеальном порядке. Вязание и шитье, книги и старые журналы больше не валялись везде и всюду. Подушки всегда были взбиты, расправленные ковры лежали как по линейке.

Дом украшали другие цветы. Мать Эмили любила букеты, но не умела правильно их составлять и просто ставила охапки цветов в кувшины. Стефани же была настоящей волшебницей в том, что касалось цветов. Идеально выверенные цветочные композиции стояли на массивных пьедесталах в больших сливочного цвета вазах. Высокие стебли дельфиниумов и гладиолусов, розы и душистый горошек и как дополнение листья странных форм, на которые никто, кроме Стефани, и внимания не обратил бы.

Все это было неизбежно, но все-таки терпимо. Практически невыносимой оказалась для Эмили полная переделка материнской спальни — ей казалось, что со спальней изменился и весь окружающий мир. Остальные комнаты в доме остались такими же, их не перекрашивали, не переклеивали обоев, но из просторной супружеской спальни, обращенной окнами к нешироком ручейку, вынесли всю мебель, стены заново оштукатурили, поклеили обоями, и она стала совершенно другой, неузнаваемой.

Отец Эмили — надо отдать ему должное — заранее предупредил дочь о грядущих переменах.

Он написал ей в школу письмо. «Спальня — место очень личное, — говорилось в нем, — и я не могу привести Стефани в спальню твоей матери, да и по отношению к маме будет нечестно, если Стефани станет жить среди ее вещей. Поэтому мы собираемся полностью ее переделать, и когда ты приедешь домой на каникулы, спальня будет совсем другой. Пожалуйста, не расстраивайся. Постарайся понять. Это единственное, что мы планируем изменить. Все остальные комнаты останутся нетронутыми».

Она представила себе старую спальню. В прежние времена, еще до смерти матери, там всегда было немного неприбрано и очень уютно, разномастные предметы мебели волшебным образом прекрасно сочетались между собой словно пестрые цветы на клумбе. Занавеси и ковры были слегка выцветшие и потертые. Гигантскую латунную кровать, некогда принадлежавшую бабушке Эмили, украшал связанный крючком кружевной подзор, на стенах висели фотографии и старомодные акварели.

Теперь ничего этого не было. Стены покрасили синим, на пол постелили голубое ковровое покрытие, а на окнах появились чудесные шелковые шторы с бледно-желтой подкладкой. Старинную латунную кровать увезли, и ее место заняла роскошная двуспальная тахта с оборкой из той же ткани, что и на шторах; над тахтой свисал с позолоченного карниза балдахин из белого муслина. Поверх коврового покрытия лежали пушистые белые коврики, в ванной висели большие зеркала и стояли нарядные пузырьки и флаконы. Повсюду витал аромат ландыша — им пахла кожа Стефани. А от мамы Эмили обычно пахло пудрой и одеколоном.

Стоя в лучах вечернего солнца с мокрыми после купания волосами и ногами, облепленными песком, Эмили внезапно ощутила страстное желание вернуть все назад. Чтобы можно было вбежать в парадную дверь и позвать маму, а она бы откликнулась с верхнего этажа. Чтобы можно было свернуться клубочком на ее уютной кровати и смотреть, как мама, сидя перед туалетным столиком, расчесывает свои короткие непослушные кудри и припудривает нос лебяжьей пуховкой, окуная ее в коробочку с душистой пудрой.

Эмили думала, что никогда не сможет сблизиться с мачехой. Не то чтобы ей не нравилась Стефани. Она была молодая, любящая и красивая и прилагала массу усилий, чтобы завоевать место в ее сердце. Однако обе они в глубине души были ужасно застенчивы. Обе боялись вторгнуться на запретную территорию. Возможно, им обеим было бы легче, если бы не ребенок, который должен был вот-вот родиться. Еще какой-то месяц и он окажется дома, будет спать в бывшей детской Эмили. Человеческое существо, с которым придется считаться и которое тоже будет претендовать на внимание ее отца.

Эмили не хотела этого ребенка. Она вообще не особенно любила детей. Однажды по телевизору она увидела фильм, в котором купали новорожденного, и пришла в ужас — это напоминало попытку выкупать головастика.

Она мечтала обратить время вспять. Пускай бы ей снова стало двенадцать и ничего из печальных событий последних лет не произошло. Эмили постоянно испытывала желание вернуться назад — вот почему она плохо училась, проигрывала в спортивных состязаниях, осталась в том же классе на второй год. Осенью ей придется учиться вместе с девочками на год младше, с которыми у нее нет ничего общего. Ее уверенность в себе медленно но верно таяла, словно подножие утеса, которое точит прибой и разрушают морские ветра; иногда ей казалось, что она никогда не сможет принять самостоятельное решение или хоть в чем-то добиться успеха.

Однако что толку в пустых сожалениях. Вечер начинается и его надо пережить. Она прошла по подъездной дорожке, развесила мокрый купальник и полотенце на веревке и вошла в дом через заднюю дверь. Кухня была идеально прибрана, нигде ни пятнышка. Круглые часы в деревянном футляре отсчитывали секунды, издавая звук, напоминающий щелканье ножниц. Эмили выгрузила на стол остатки сандвичей и через открытую дверь прошла в холл, освещенный лучами вечернего солнца. Она остановилась и прислушалась. Тишина. Эмили заглянула в гостиную, но там никого не оказалось.