— Вы что-нибудь говорили ему?

— Я не хотела в это лезть.

— Она всегда казалась мне довольно одинокой девочкой.

— Да, одинокой. Она никуда не вписывалась. И она не была такой симпатичной и занятной, как Аннабель. Я не хочу, чтобы вы думали, что Лесли не был добр к ней. Просто все свое время и силы он отдавал Майклу… и для Шарлотты почти ничего не оставалось.

— А как насчет ее матери?

Миссис Толливер издала снисходительный смешок.

— Боюсь, что Аннабель никогда не была слишком заботливой матерью. Как и я. Я тоже такой не была. Но когда Аннабель была ребенком, все было проще. Мой муж тогда был еще жив и мы могли нанять для Аннабель няню. К тому же у меня была домработница. Жить было проще.

— Ваш зять знал, что у Аннабель роман с этим человеком… инструктором?

Миссис Толливер смутилась, как будто Феба умышленно ее обидела. Она глядела в сторону, поигрывая с китайской пастушкой, стоявшей на каминной полке.

— Я… я его об этом не спрашивала. Но, Феба… вы же знаете Аннабель. Она всегда была…

Она заколебалась, подыскивая слово, и я с интересом ждала, что она скажет. Как мать назовет собственную дочь, которая, как ни крути, была нимфоманкой?

— …привлекательная. Полная жизни. А Лесли все время был в Лондоне. Они не так много виделись.

— Стало быть, он не знал, — без обиняков сказала Феба, — или, может быть, он только подозревал.

— Да. Может быть, он только подозревал.

— Так, — произнесла Феба, возвращаясь к теме, — и что же теперь будет с Шарлоттой?

Миссис Толливер аккуратно поставила на прежнее место китайскую статуэтку. Она поглядела на Фебу, ее губы дрожали, но что за этим стояло — негодование или сдерживаемые слезы — я понять не могла.

— Он не хочет, чтобы Шарлотта возвращалась. Он сказал, что она не его ребенок и никогда не была его ребенком, и теперь, когда Аннабель его бросила, ему все равно, что с ней будет, и он умывает руки.

— Но он не может так поступить, — возмутилась Феба, одна лишь мысль об этом привела ее в смятение.

— Я не знаю, может он или нет. Я не знаю, что делать.

— Тогда она должна быть с матерью. Аннабель должна забрать ее в Южную Африку.

— Я… я боюсь, что Аннабель не захочет этого делать.

Мы с Фебой онемели от этих чудовищных слов и уставились на миссис Толливер, не веря своим ушам. Она покраснела.

Наконец Феба спросила напрямик:

— Вы хотите сказать, что Шарлотта встанет у нее на пути.

— Я не знаю. Аннабель…

Я ожидала, что сейчас она скажет, что Аннабель любит Шарлотту не больше, чем Лесли Коллиз. Но миссис Толливер не могла этого признать.

— Я не знаю, что сказать. У меня такое ощущение, словно меня рвут на части. Мне очень жаль девочку, но, Феба, я не могу ее здесь оставить. Я слишком стара. И этот дом не подходит для ребенка. У меня нет ни няни, ни игрушек. Кукольный домик Аннабель давным-давно развалился, а все ее детские книжки я отдала в больницу.

Неудивительно, что Шарлотте так понравилась карусель, подумала я.

— И к тому же у меня своя жизнь. Свои интересы, свои друзья. Она здесь не слишком-то счастлива. Большую часть времени она скучает, молчит и ничего не делает. Признаться, я считаю ее трудным ребенком. Бетти Карноу приходит только по утрам. Мне и помочь-то некому. Я… я не знаю, на что решиться. Я в полной растерянности.

Слезы не заставили себя долго ждать. Не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась. Но слезы пожилой женщины невыносимы. То ли стыдясь, то ли не желая смущать нас, она отвернулась от камина, подошла к высокому окну и встала к нам спиной, словно любуясь собственным садом. До нас доносились горестные всхлипывания.

Я чувствовала себя здесь совершенно ненужной и мечтала сбежать. Я умоляюще поглядела на Фебу и поймала ее ответный взгляд.

Феба тут же произнесла:

— Вы знаете, мне кажется, что нам всем не повредило бы выпить по чашке горячего кофе.

Миссис Толливер не обернулась, но жалобно произнесла приглушенным голосом:

— Его некому сделать. Я отправила Бетти Карноу вместе с Шарлоттой в деревню. Шарлотта хотела купить кока-колы, а то она у нас кончилась. И это был хороший предлог, чтобы удалить ее из дому. Я не хотела, чтобы она была тут, когда мы будем разговаривать…

— Я могу сделать кофе, — сказала я.

Миссис Толливер высморкалась. Кажется, это ей немного помогло. Немного придя в себя, она поглядела на меня через плечо. Ее лицо потемнело и опухло.

— Вы не знаете, где что лежит.

— Я могу посмотреть. Если вы не против, чтобы я сходила к вам на кухню.

— Нет, конечно, нет. Это очень любезно…

Я покинула их. Тихонько вышла из гостиной, прикрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, как делают герои в кино. Я не питала большой любви к миссис Толливер, но ей нельзя не посочувствовать. Ее правильно организованный мир рушился на глазах. В конце концов, Аннабель ее единственный ребенок. Теперь ее брак разлетелся вдребезги, а сама она сбежала с новым любовником на другой конец света, отказавшись от двоих детей и всех своих обязанностей.

И все же я знала, что горше всего для миссис Толливер было постыдное открытие, что Шарлотта не дочь Лесли Коллиза, а неудачный результат одного из многих любовных приключений Аннабель.

Мне было любопытно, есть ли у нее хоть какое-нибудь представление о том, что это было за приключение. Я очень надеялась, что нет.

И Шарлотта. Это личико.Не в состоянии думать про Шарлотту, я оторвалась от двери и отправилась искать кухню.

Методом проб и ошибок, открывая дверцы буфетов и наугад вытаскивая ящики, я в конце концов собрала кофейный поднос с чашками, блюдцами, ложками и сахарницей. Налила воды в электрический чайник и нашла банку растворимого кофе. Я решила, что мы обойдемся без печенья. Когда чайник закипел, я наполнила три чашки и понесла поднос в гостиную.

Они все еще были там, но миссис Толливер в мое отсутствие пришла в себя и перестала плакать. Теперь она сидела против Фебы в викторианском кресле с широко расставленными резными ножками.

— …возможно, — говорила Феба, — ваш зять еще передумает. В конце концов у Шарлотты есть брат, а разбивать семью всегда очень плохо.

— Но Майкл намного старше Шарлотты. Он куда более зрелый. Не думаю, что у них когда-либо было много общего…

Когда я появилась в дверях, она подняла голову и уголки ее рта тут же тронула вежливая улыбка. То была дама, к которой светские манеры приходили автоматически, даже в момент сильного потрясения.

— Как здорово, Пруденс. Вы умница.

Я поставила поднос на низкую табуретку.

— О, — ее брови слегка нахмурились, — вы взяли лучшие чашки.

— Простите. Это первое, что я нашла.

— Ничего страшного. Сейчас это не имеет значения.

Я протянула Фебе чашку. Она взяла ее и принялась задумчиво помешивать свой кофе. Я тоже села, и в комнате на некоторое время воцарилось молчание, прерываемое лишь позвякиванием ложек в чашках, словно мы собрались по какому-то приятному поводу.

Феба прервала тишину:

— По — моему, — сказала она, — не может быть и речи о том, чтобы Шарлотта сейчас возвращалась домой. По крайней мере, пока все не уляжется и ваш зять не разберется со своими намерениями.

— А как же ее школа?

— Ее не надо отправлять обратно в эту школу. Мне неприятно даже слышать об этом, тем более что там взрываются бойлеры. Судя по всему, у этой школы очень плохое управление. В любом случае, Шарлотта еще слишком мала для школы-интерната, и нет никакого смысла отправлять ее туда в тот момент, когда до основания рушится ее привычная жизнь дома. Ребенку не надо создавать лишних потрясений.

Она сидела, держа на коленях чашку с блюдцем, и смотрела на миссис Толливер долгим и тяжелым взглядом.

— Вы должны быть очень осторожны. Вы не хотите нести ответственность за Шарлотту, и я могу это понять, но сейчас, насколько я вижу, вы все-таки ее несете. Ее жизнь в ваших руках. Юная, ранимая жизнь. Ей и так будет очень больно, когда она узнает про свою мать. Давайте не будем причинять ей лишнюю боль.