— Тогда иди вперед.

Было четверть второго, время для делового воскресного обеда прошло. Только немногие серьезные любители выпить задержались в баре; джин с тоником в их стаканах постепенно окрашивал их лица в розовый цвет. Бен Литтон, Маркус Бернстайн и госпожа Райан находились в дальнем конце комнаты в нише, образованной огромными разрисованными окнами. Госпожа Райан сидела спиной к окну, как на рекламе туристического агентства, на фоне голубого моря, синего неба и зеленой травы, покрывавшей миниатюрную площадку для гольфа. И Бен в своей французской рабочей блузе, и Маркус в темном костюме все свое внимание обратили на гостью, поэтому первой Роберта и Эмму увидела госпожа Райан.

— Взгляните, кто пришел… — сказала она.

Мужчины обернулись. Бен остался сидеть, а Маркус поднялся и пошел навстречу Эмме с распростертыми Объятиями, чтобы выразить, как он рад видеть ее такой естественной, вызывающей и непохожей на англичанку. Временами он удивлял своими чисто австрийскими манерами.

— Эмма, мое дорогое дитя! Наконец ты здесь. — Он положил руки ей на плечи и поцеловал девушку по-отечески в обе щеки. — Как я рад снова видеть тебя после такой продолжительной разлуки! Сколько же времени прошло? Пять лет? Или шесть? Нам следует о многом поговорить! Подходи и познакомься с госпожой Райан. — Он взял девушку за руку и повел к столу. — Однако рука у тебя как ледышка. Что ты делала?

— Ничего, — ответила девушка, ловя взгляд Роберта и взглядом же приказывая ему молчать.

— Да ты босая! Госпожа Райан, это — дочь Бена Литтона, но не протягивайте ей руку, а то умрете от шока.

— Меня не так легко убить, — возразила госпожа Райан и подала Эмме руку. — Как поживаете?

Дамы обменялись рукопожатиями.

— Должна заметить, что вы очень озябли.

Поддавшись непонятному импульсу, Эмма призналась:

— Я купалась. Поэтому мы и опоздали. И поэтому я не успела привести себя в порядок. Не было времени зайти домой переодеться.

— О, ты в полном порядке и выглядишь очаровательно. Садись. У нас еще есть время выпить, не так ли? Ведь не закроют же двери столовой у нас перед носом? Роберт, окажите любезность, закажите еще по порции на каждого. Что ты предпочитаешь, Эмма?

— Я? Я вообще ничего не хочу. — Бен слегка кашлянул. — Ну, стакан шерри.

— А мы все пьем мартини. Роберт, вы что будете?

Эмма осторожно села на стул, освобожденный Маркусом, чувствуя на себе взгляд отца.

— Мне просто не верится, — поразилась госпожа Райан, — что вы купались.

— По правде сказать, не совсем. Просто вошла в воду и сразу вышла. Были слишком высокие волны.

— Но вы, должно быть, совсем окоченели. Это чревато неприятностями. — Она повернулась к Бену: — Конечно, вы не одобряете купание в такой холод, как сейчас? Хоть какое-то влияние на дочь вы оказываете?

Ее голос звучал весело и шутливо. Бен что-то ответил, а она продолжала пенять, что ему должно быть стыдно и что, по ее мнению, он отвратительный отец.

Эмма не слушала. Она была слишком занята: разглядывала американскую гостью. Госпожа Райан не была старой и толстой — наоборот, молодой, красивой и очень привлекательной. Все в ней, начиная от гладко зачесанных волос до мысков сияющих туфелек-лодочек из крокодиловой кожи, радовало глаз. У нее были огромные лилово-голубые глаза, полные губы свидетельствовали о чудесном характере хозяйки, а когда она улыбалась, как сейчас, обнажались два ряда ровных белых «голливудских» зубов. На ней был безукоризненно сидящий костюм из розового твида, по краю ворота и рукавов обшитый белым пике. Бриллианты сияли в ее ушах и на отворотах костюма, а также на безупречно наманикюренных пальцах. В ней не было ничего вульгарного, ничего нахального. Даже пахло от нее, как от цветка.

— …То, что она была вдали от вас в течение шести лет, тем более обязывает вас проявить о ней заботу теперь.

— Мне не приходится проявлять заботу о ней, она сама заботится обо мне.

— Ну вот, заговорил настоящий мужчина. — Ее голос звучал мягко, южный выговор ласкал слух.

Эмма перевела глаза на отца. В его позе прослеживалось отношение к собеседнице: ноги скрещены, правый локоть на колене, подбородок на большом пальце руки, между пальцами сигарета, ее дым поднимался перед его глазами. Глаза отца потемнели до цвета черного кофе и глубоко затуманились; он разглядывал госпожу Райан, как восхитительный образец, помещенный между стеклами лабораторного слайда.

— Эмма, твой напиток.

То был Маркус. Она с трудом и одновременно с облегчением оторвала взгляд от Бена и госпожи Райан.

— О, благодарю.

Бернстайн сел рядом с ней:

— Роберт сообщил о закрытом просмотре?

— Да. Он мне сказал.

— Ты рассердилась на нас?

— Нет. — И это была правда. Трудно сердиться на человека, который так сразу, честно переходит к делу.

— Ты ведь не хочешь, чтобы он уехал?

— Это Роберт сказал?

— Нет. Он не говорил. Но я знаю тебя очень хорошо. И мне известно, как долго ты ждала, чтобы он был рядом с тобой. Но ведь это не надолго!

— Да. — Она посмотрела на свой стакан. — Он согласился поехать?

— Да. Но не раньше конца месяца.

— Понятно.

Маркус с теплотой в голосе произнес:

— Если бы ты захотела поехать вместе с ним…

— Нет. Я не хочу в Америку.

— Тебе не страшно оставаться одной?

— Нет. Нисколько. К тому же, вы сами сказали, что это ненадолго.

— Ты можешь переехать в Лондон и остановиться у нас с Элен. Будешь жить в комнате Дэвида.

— А где будет спать Дэвид?

— К сожалению, он в интернате. Это разрывает мое сердце, но теперь я англичанин, и мой сын был оторван от меня в возрасте восьми лет. Приезжай и живи, Эмма. В Лондоне есть что посмотреть. Галерея Тэйт обновлена и стала шедевром…

Совершенно непроизвольно Эмма улыбнулась.

— Над чем ты смеешься, чудовищное дитя?

— Над вашим бесстыдством. Вы одной рукой отбираете у меня отца, а другой заманиваете в галерею Тэйт. И, — добавила она, понизив голос, — никто не потрудился сообщить мне, что госпожа Кеннет Райан — Мисс Южная Вирджиния.

— Мы сами не знали, — признался Маркус. — Я никогда раньше ее не видел. Она прилетела в Англию совершенно случайно, забрела в галерею Бернстайна позавчера и заявила, что хочет видеть Бена Литтона. Только тогда я впервые положил на нее глаз.

— Она заслуживает того, чтобы положить на нее глаз.

— Да, — согласился Маркус. Он взглянул через стол на госпожу Райан своими грустными глазами умной собаки. Затем опустил взгляд на свой мартини и потрогал указательным пальцем ломтик лимона. — Да, — еще раз подтвердил австриец.

Довольно позднее появление такой компании в столовой вызвало оживление. Для них был заказан круглый столик у окна, и им пришлось пересечь весь зал. Госпожа Райан шла впереди, ощущая на себе восторженные взгляды со всех сторон и совершенно не реагируя на них. Она давно привыкла к этому. За ней шел Маркус, запущенный, но по-своему значительный и явно вызывающий интерес. Затем Роберт с Эммой и, наконец, Бен. Бен отстал от них, чтобы затушить сигарету, и изобразил явление звезды, остановившись на пороге побеседовать со старшим официантом; таким образом, когда он наконец вошел в залу, к нему было приковано внимание всех посетителей.

«Бен Литтон…», «Вон тот — Бен Литтон…» — несся шепот, когда он проходил мимо столиков, величественный в своей синей французской блузе, красно-белом платке, повязанном узлом на шее; его седые, по-молодому густые волосы челкой спадали поперек лба.

«Бен Литтон… помните, художник».

Похоже, равнодушных не было. Все знали, что Бен Литтон имеет мастерскую в Порт-Керрисе, но, чтобы увидеть его, надо было спуститься в нижний город, разыскать паб рыбаков под названием «Слайдинг Тэкл» и сидеть там в полумраке, растягивая стакан теплого пива как можно дольше в ожидании прихода известного художника. Однако сегодня Бен Литтон покинул свое убежище и явился сюда, в гостиницу «Кастл», собираясь отведать воскресный обед, как простые смертные. Гора пришла к Магомету. Стареющая дама откровенно уставилась на него в лорнет, а приезжий техасец вслух ругался, что забыл в номере фотоаппарат со вспышкой.