Когда началась война, Джок уже был солдатом Камероновского полка. Родди, движимый глубоким чувством патриотизма, который он никогда не выставлял напоказ, в первый же день войны пошел на призывной участок. Ко всеобщему удивлению, он записался в королевский отряд морских пехотинцев, объяснив всем, что ему просто нравится их нарядная форма. И буквально тут же оказался в школе подготовки спецподразделений, где ему приходилось карабкаться по отвесным кручам с помощью веревки и выпрыгивать из учебного самолета с закрытыми глазами, вцепившись рукой в вытяжной трос парашюта.

Когда война окончилась и страна вернулась к мирной жизни, все, кто еще не был женат, бросились исправлять положение. Началась эпидемия свадеб, и Джок тоже не устоял. Но только не Родди. Он славно продолжал ту жизнь, которую вел до 1939 года: возвел себе дом в Бенхойле и начал писать. Первыми вышли в свет «Орлиные годы», за ними «Ветер в соснах» и затем «Рыжий лис». Он купался в лучах славы, ездил с лекциями, выступал с речами на банкетах, появлялся на экранах телевизоров.

К этому времени он стал полнеть. Если Джок оставался все таким же худощавым, то Родди сильно поправился. Постепенно его талия расплылась, появился двойной подбородок, красивые черты лица утонули в пухлых щеках. И все-таки он был привлекателен, как прежде, и когда у газетчиков кончались сплетни о важных персонах, на посвященных светской жизни колонках появлялись выцветшие фотографии Родди Данбита («Орлиные годы») на обеде с миссис такой-то, которая, как всем известно, была ревностной защитницей дикой природы.

И все-таки молодость прошла, затерялась где-то в прошлом. Наконец, даже негромкая слава начала иссякать. Перестав быть желанным гостем в Лондоне, он вернулся, как и всегда возвращался, в Бенхойл. Писал короткие статьи, сценарии к телефильмам о жизни природы, небольшие заметки в местные газеты. Ничто не могло изменить его, он оставался прежним Родди, очаровательным, остроумным и занимательным рассказчиком, все еще продолжавшим впихивать свое располневшее тело в вельветовый пиджак и готовым ехать в любую даль по темным проселочным дорогам, чтобы покрасоваться на какой-то второстепенной вечеринке. И, что удивительно, всегда каким-то чудом, полусонный и весьма нетрезвый, возвращался на рассвете домой.

Однако он стал слишком много пить. Не напиваться, не буянить, просто его уже редко можно было видеть без стакана виски в руке. Стал меньше двигаться. Из человека физически почти неутомимого он превращался в хронического лентяя. Ему трудно стало даже съездить в Криган. Его жизнь протекала теперь в добровольном заточении в Бенхойле.

— Как дороги?

— Ничего. Но на «эм-джи» ты далеко не уедешь.

— Я никуда и не собирался.

Он вынул изо рта сигару и бросил ее в камин. Она тихо вспыхнула. Он наклонился, взял из большой корзины, стоявшей у очага, несколько поленьев и подбросил их в камин на серую кучку торфяного пепла. Подняв облачко пыли, свежие поленья вспыхнули и загорелись. Раздался громкий треск, и несколько искр вылетели на старый коврик у камина. Ноздри Джока наполнились запахом паленой шерсти. Родди затоптал искры подошвой башмака.

— Тебе надо поставить решетку, — заметил Джок.

— Мне решетки не нравятся. И потом, они загораживают все тепло. — Он задумчиво посмотрел в камин. — Думаю купить сетчатые экраны. Видел вчера в рекламе, но забыл, где они продаются.

Он опорожнил стакан и направился к стоящим на столике бутылкам.

— Может, хватит? Уже второй час, — сказал Джок.

Родди взглянул на часы.

— Господи, и правда. Странно, что Эллен до сих пор не позвала нас своим скрипучим голосом. Может быть, тебе удастся уговорить ее пользоваться старым гонгом? Его можно вынести на конюшенный двор. Как это было бы пристойно — меня к воскресному обеду в большом доме зовет благородный голос гонга. Изысканная жизнь, и все такое. Мы не должны расслабляться, Джок. Мы должны поддерживать наш статус, даже если некому оценить наши усилия. Вспомни офицеров старой империи, обедавших в джунглях в накрахмаленных рубашках и черных галстуках. На таких людей надо равняться.

Бокал хереса помог Джоку немного расслабиться и развязал язык.

— Пастор сегодня утром сказал, что нам в Бенхойле не помешали бы молодые лица.

— Прекрасная мысль. — Глядя на бутылку виски, Родди заколебался, потом решился и плеснул себе хереса. — Общество крепких парней и миловидных девушек. А что случилось со всеми юными родственниками Люси? В доме вечно вертелись ее племянники и племянницы. Шныряли туда-сюда, как мыши.

— Они выросли. Обзавелись семьями. Вот что с ними случилось.

— Давай организуем великое воссоединение и вернем их назад. Поместим в разделе личных объявлений «Таймс» приглашение: «Данбитам в Бенхойле требуются молодые лица. Рассматриваем любые предложения». Можем получить забавные ответы.

Джок вспомнил о письме, которое он написал Джону. Он еще не рассказал о нем Родди, приняв осторожное решение сначала подождать ответа от Джона и только потом поставить в известность брата.

Теперь же он заколебался. Они с Родди редко виделись и редко беседовали так задушевно. Если он заговорит о письме сейчас, они смогут обсудить ситуацию за воскресным обедом. В конце концов, рано или поздно все равно это надо будет обсудить. Он допил херес:

— Родди…

Но его прервал стук во входную дверь и порыв ледяного ветра, ворвавшийся в дом, когда она распахнулась. Снизу послышался срывающийся хриплый голос.

— Уже начало второго. Вам это известно?

Родди безропотно ответил:

— Да, Эллен.

— А полковник у тебя?

— Да, он здесь.

— Я видела «лендровер» в гараже, но Джок не появился в большом доме. Идите-ка скорее, пока птица не пережарилась.

Эллен никогда особенно не стеснялась в выражениях.

Джок поставил пустой стакан и пошел за пальто.

— Мы идем, Эллен, — сказал он. — Идем прямо сейчас.

Узнав, что телефонная связь вышла из строя, Родди Данбит нисколько не огорчился. Ему никому не хотелось звонить, и он от души наслаждался тем, что никто его не беспокоил — он был недосягаем.

Так что когда утром, в половине двенадцатого, стоявший на его столе телефон вдруг зазвонил, он вздрогнул, до смерти перепугавшись, а потом разозлился.

Ночью ветер стих, предварительно разогнав все облака, и утро, несмотря на поздний рассвет, выдалось ясное и тихое. Небо было холодное, бледно-бледно-голубое. Солнце, поднимаясь над дальним краем озера, окрасило укутанные снегом холмы и поля сначала в розовый цвет, а потом в ослепительно белый. Лужайку перед домом украшали затейливые узоры кроличьих и заячьих следов. Побывал здесь и олень, пришедший полакомиться молодыми кустами, посаженными Джоком в самом конце года. На снегу лежали тени деревьев, похожие на длинные серовато-седые синяки и шрамы. По мере того как солнце поднималось над вершинами холмов, небо наливалось голубизной и отражалось в водах озера. Прихваченный морозом снег сверкал на солнце, а воздух был настолько тих и неподвижен, что, открыв окно, чтобы бросить птицам горсть крошек, Родди мог слышать блеяние овец, пасущихся на склонах дальнего берега озера.

День мало располагал к активной деятельности. Но, сделав над собой усилие и вспомнив о приближающемся последнем сроке сдачи, Родди все-таки закончил статью для журнала «Шотландский вестник». Кончив работу, он снова предался безделью, усевшись у окна с сигарой и с биноклем под рукой. Недавно он видел диких гусей, кормившихся на старой стерне пахотных полей за соснами. Иногда в суровое время вроде нынешнего они прилетают на эти поля тысячами.

Услышав телефонный звонок, он сказал вслух: «Черт возьми!», и при звуке его голоса Барни насторожился, поднял морду с коврика и пару раз ударил хвостом по полу.

— Все хорошо, старик. Ты тут ни при чем, — он положил бинокль, встал и неохотно пошел к телефону.

— Родди Данбит слушает.