«До чего похожа на мать, те же карие глаза, черные брови, пышные волосы, то же кокетство, покуда еще неосознанное», — промелькнуло у Околова, и он буркнул:

— Как всегда, липовый ажиотаж! — И ушел в кабинет.

Он пробыл там около часа. К их дому подкатила машина, за ней другая. Из окна, к которому он подошел, было видно, как из машин выскочили гестаповцы, кинулись к их подъезду, и тут же послышался топот сапог по лестнице. Продолжительный, настойчивый, как пулеметная очередь, звонок, сопровождаемый тяжелыми ударами в дверь, озадачил Околова. Не теряя хладнокровия, он отворил дверь, жестом левой руки пригласил гестаповцев войти, а правую сунул за борт пиджака, нащупывая рукоятку пистолета.

— Господа, чем обязан столь шумному вторжению? Вам известно, к кому вы пришли? Я вас слушаю, господин лейтенант!

Лицо лейтенанта показалось Околову знакомым. «Где я его видел? — вспоминал он. — Ага! "Ревкомовцы"!»

— Господин Околов, я не знал, что вы дома, а мои ребята любят пошуметь, — опешив слегка от подобного приема, лейтенант поднес два пальца к козырьку своей фуражки. — У вас проживает в качестве гувернантки некая Елизавета Николаевна Соколова. Я получил приказ ее арестовать и доставить к нам, а также произвести обыск в ее комнате, в помещениях, куда она имела доступ. Есть данные, что она член большевистского подпольного комитета. В Смоленске и области действуют более тридцати таких комитетов.

«Неужели, — подумал Околов, — эта женщина копалась в моих бумагах? Снимала копии? Я видел у нее ФЭД. Какой скандал! Неужели ей удалось проникнуть ко мне в сейф? Разгадать секрет шифра легко, от домашнего вора не убережешься!»

— Господин лейтенант, ее сейчас нет дома; если все то, что вы говорите, правда, нельзя позволить, чтобы она ушла. Надо быстро убрать машины от крыльца, чтобы подпольщица ничего не заподозрила. Пусть двое из ваших парней отправятся на перекресток направо, а два других — налево и берут ее. Не хотелось бы, чтобы из моего дома выводили под конвоем кого бы то ни было. На нас, «берлинцев», и без того всех собак вешают.

— Как учительница одета? Как выглядит?

— Пойдемте! — Околов пригласил лейтенанта в комнату Соколовой. — Она в синем суконном пальто и в синем берете. Выше среднего роста, пепельная блондинка, глаза серые, большие, нос прямой. Вот ее фотография. — И передал вставленную в рамку карточку, где Елизавета Николаевна была снята с детьми.

Пока лейтенант отдавал распоряжения, хлопнула наружная дверь, и Околов понял, что кто-то вышел. Он поспешил в прихожую. Там стояла Галя. На его немой вопрос она пропела:

— А Толя к товарищу пошел, я ему говорила, чтоб подождал, но разве он послушает?

Вошедший следом лейтенант, укоризненно поглядев на Околова, отдал распоряжение быстро занять в машинах посты-засады на углах и проследить, одна ли учительница, и тут же хватать ее. Снова по лестнице затопали тяжелые сапоги, а еще через минуту загудели моторы. Лейтенант с двумя помощниками принялся за обыск. Начали с мебели, открыли все ящики комода, письменного стола, тумбочки и вывалили все на пол.

— Потайных ящиков не существует. Только круглый идиот может пропустить потайной ящик, для этого нужно иметь лишь линейку, — усмехаясь, заметил гестаповец. Потом принялся осматривать стулья, кресла, ножки кровати, отыскивая следы в виде крохотных царапин, опилок, оставленных буравчиком, трещинок, зарезов ножом. С таким же вниманием они исследовали люстру, простучали пол, стены. Казалось, все было тщательным образом рассмотрено и ощупано. Оставалась полка с книгами. Принялись за книги. И в этот момент в комнату вошла Разгильдяева и уставилась испуганно на пришельцев и груду вещей.

— Что случилось? Жорж, кто эти люди и что они делают?!

— Твоя Елизавета Николаевна оказалась большевистским шпионом! — с досадой бросил Околов. — Они обыскивают ее комнату…

— Придется обыскивать всю квартиру, — нерешительно протянул лейтенант.

— Подождите, подождите! Кажется, я знаю, где ее тайник. Месяца два тому назад я заглянула в наш сарай и застала ее там. Тогда я подумала, что там учительнице понадобилось? А спросить постеснялась. Она сказала, что ищет молоток. Там у нас инструменты. — Разгильдяева махнула рукой лейтенанту. — Пойдемте, я видела, что она стояла в другом конце сарая, где не было инструментов, да и зачем вдруг ей понадобился молоток?…

— Зер гут, фрау Околова, — оглядывая ее пышный стан, заулыбался немец, — покажите мне сарай. — А вы, — обратился он к гестаповцам, — посмотрите все книги и приступайте к осмотру детской. Вас, господин Околов, я попрошу, если эта особа вдруг явится, задержать ее. Мы ее стережем на перекрестках, а она, может, сидит у соседей. А где ваш сын?

— Толя? Галя, куда девался Толя?!

— Пошел к Завадским, к Витьке.

Разгильдяева хотела возразить дочери, потому что сама только что пришла от Завадских и знала, что Толи у них нет, но спохватилась. «Неужели побежал спасать свою учительницу? Он, глупенький, так ее любит! И зачем Галя врет?! Заподозрят и впутают нас в историю…» Пригласив еще раз лейтенанта, внимательно за ней наблюдавшего, следовать за собой, она направилась черным ходом во двор.

В сарае лейтенант быстро обнаружил тайник. В нем были прокламации, воззвания и разведывательные данные. Причастность Соколовой к коммунистическому подполью уже не вызывала сомнений.

— Фрау Околова, от лица германский командования выражаю вам благодарность, — закивал обрадованно лейтенант. — Вот копия секретного приказа Кейтеля «Ночь и туман». — Лейтенант стал читать вслух, чуть коверкая русские слова:

— «Седьмого декабря тысяча девятьсот сорок первого года. Разрешается тайная депортацион гражданских лиц — участникоф сопротифления с оккупированных территорий ф Германию для расправы над ними ф концлагерях: Ерсте. Политические деятели и руководители (комиссары) подлежат ликфидации. Цвайте. Если они будут захвачены ф плен армией, то любой официир, имеющий прафо дисциплинарного наказания, долшен прийнять решение о ликвидацион данного лица. Дритте. Политический комиссар не признается фоеннопленным и подлежит ликвидацион…»

Околов стоял рядом с женой и слушал лейтенанта. Тот, перебирая кипу бумаг, опять начал зачитывать вслух:

— Фот копия указа рейхминистер по делам оккупированных фосточных областей Розенберга: «Двадцать третьего афгуста тысяча девятьсот сорок перфого года. Предписывается карать смертной казнию кашдого софетского чеайвека, не согласного с нофым порядком… Богатстфо софетской страны и личное достояний грашдан объяфляется германский собстфенность…» Где партизанка Соколофа взяла этот документ, господин Околоф? Ф фашем сейфе?

— Нет, нет, — заторопился Георгий Сергеевич, — это не из моего сейфа! У меня таких документов никогда не было…

— Я-а, данке шён, спасибо, — вежливо кивнул головой немец, — фот отчет группенфюрера СС фон Бах-Зелефского о дейстфиях оператифных эйнзацгрупп А, Б, С, Д.

«Эйнзацгруппы делятся на зондеркоманды и состоят из профессиональный убийц…» Ай-ай-ай, — лейтенант опять посмотрел на Околова. — Где партизанка выкрала такой отчет? Фи не знаете, господин Околоф? Тут еще копия сфешего донесений группенфюрер СС Наумана об уничтожении ф город Смоленске с апреля по пятнадцатое ноября тысяча девятьсот сорок фторого год одной тысячи восьмисот восемнадцать коммунистоф, а фот сфодка о катастроф немецких войск под Сталинград… Вот еще приказ Сталина от пятого сентября сорок второго года «О задачах партизанского дфижения». Как фее оказалось ф фашем доме, господин Околоф?

— Не в доме, а в сарае, — хмуро поправил Околов.

— Гут, гут. Мне этих материалоф достаточно.

Разгильдяева стояла на пороге широко распахнутой двери сарая и, принуждая себя улыбаться немцу, думала: «Слава богу, кажется, пронесло! — И тут же вспомнила о сыне: — Ой, где же Толик?» Но произнесла другое:

— Мы всегда во всем готовы помочь Третьему рейху. — В отличие от Околова она плохо говорила по-немецки. — Мы не прятали этих документов…