На главном острове архипелага, носившем имя Хирта, близ обветшалых руин маленькой деревеньки, возраст которой насчитывал несколько столетий, Малкольм устроил базу для своих операций. Строения были умнейшим образом спроектированы так, что походили на окружавшие их древние каменные развалины, но технологии, что применялись при строительстве этих зданий, не имели с прошлым ничего общего.

Системы обеспечения и обслуживания были полностью автоматизированы, так что не требовали присутствия человека; можно было не появляться на острове неделями или даже месяцами. Что до интерьеров, то они повторяли стилевые контрасты помещений корабля: функциональный минимализм лабораторий и постов управления контрастировал со старинной роскошью кают и гостиных. В здании, имитировавшем церковь, в действительности размещался проектор озонового оружия; последний, кроме всего прочего, использовался для поддержания стабильности погодных условий на островах, так как климат северной Атлантики временами показывал свой нрав.

Лариса и полковник Слейтон помогали Малкольму: ему был необходим режим для восстановления сил, а нужными лечебными процедурами и медикаментозной терапией он занялся сам, так как питал понятную неприязнь к докторам. Мне же тем временем показали комнату, из которой открывался замечательный вид на мрачную пещеру среди скал и волнующееся за ней море.

Следующие две недели Малкольм в одиночестве восстанавливал свои силы, а затем шел работать в лаборатории — это была его святая святых; я же проводил время с остальными, исследуя острова, изучая разрабатываемые группой технологии, обдумывая последствия наших недавних эскапад. Это было бурное время, и по его прошествии я вдруг понял, что мои слова и действия ничем не напоминают слова и дела доктора Гидеона Вулфа, жителя Манхэттена, профессора университета Джона Джея, достойного американского гражданина и уважаемого члена общества, — теперь я был больше похож на человека, который, как и другие, отказался от гражданства своей страны и стал человеком без родины. В миг, когда в тюрьме Бель-Айл я ступил на борт корабля Малкольма, я поставил себя вне закона — в лучшем смысле этого слова, убеждал я себя; но вряд ли эти тонкости имели бы значение для властей, попадись я им в руки. И я с головой погрузился в новую жизнь: днем обсуждал проекты новых мистификаций, изучал новые технологии и новые виды оружия; ночью же все более страстно пленялся очарованием Ларисы.

Сейчас все это кажется сном, в который я бы с радостью вернулся, если бы мог забыть пробудивший меня ужас.

Возбужденный эмоционально и умственно, я не смог распознать некие признаки, предвещавшие этот грядущий ужас. Первый из этих признаков все еще живет в моей памяти.

Однажды вечером, когда солнце ярко освещало поверхность пещеры за освинцованным эркером моей комнаты, — в то время года на Сент-Кильде становилось темно лишь на три часа, — я случайно наткнулся на пиджак, который был на мне во время побега из тюрьмы, и обнаружил в его кармане доставшийся мне от миссис Прайс компьютерный диск. Первая же мысль, пришедшая мне в голову при виде этого диска, была о Максе. Он припомнился мне не таким, каким я видел его в последний раз, — большую часть его головы тогда снесла пуля ЦРУшного снайпера, — но живым, всегда исполненным добродушных шуток и смеха. Затем я вспомнил об информации на диске — обо всейинформации. Я был так сосредоточен на обстоятельствах смерти президента Форрестер, что совсем позабыл о том, что Макс подобрал ключ и расшифровал вторую серию изображений, старую съемку нацистского концлагеря и внедренный туда цифровыми методами неопознаваемый силуэт.

Я вставил диск в компьютерный терминал, встроенный в грубый письменный стол возле эркера, загрузил те самые кадры и пересмотрел их снова.

— Что-то любопытное?

От голоса стремительно вошедшей в незапертую дверь Ларисы я чуть вздрогнул и издал тихий, довольный стон, когда она бросилась мне на колени. Быстро поцеловав меня, она вперила свои темные глаза в монитор.

— Что это за чертовщина? Набиваешь руку на пересмотре истории?

— Хочешь сказать, что тебе это незнакомо? — удивленно спросил я.

Лариса покачала головой.

— Нет, и что бы это ни было, законченным оно не выглядит.

— Макс нашел это на диске, который дала нам жена Прайса, — ответил я, поставив запись снова. — Я совсем забыл о нем, а когда увидел снова, то подумал, что это еще одна работа Прайса для твоего брата.

— Если и так, то я ничего об этом не слышала. — Лариса вскочила с моих колен и подошла к светящейся панели возле моей кровати. — Может быть, Леон в курсе. — Она нажала несколько кнопок. — Леон, поднимись в комнату Гидеона, хорошо? Он тут обнаружил что-то странное.

Через несколько минут в мою комнату ворвался Леон Тарбелл, изо рта его свисала сигарета.

— Ну, Гидеон, что у вас там за тайны? — спросил он. — Я был сильно занят, когда вы… — Он внезапно прервался, увидев кадры на экране. — Что это такое, черт побери? — После того как я снова объяснил, откуда взялся диск, сосредоточенный взгляд Тарбелла еще пристальней впился в серую фигуру на мониторе. — Я знаю, кто это, — сказал он завороженно и вместе с тем испуганно. — Да, я уверен — видите? Когда он поворачивается в профиль. Я знаю,что видел этот силуэт раньше.

— То же самое ощутил и я, когда впервые посмотрел это, — кивнул я. — Но не смог соотнести с…

— Подождите! — Выражение внезапного узнавания появилось на сатанинском лице Тарбелла, и он устремился к компьютеру. — Думаю, у меня получится… — Он начал что-то набирать на клавиатуре и замолк. А потом на экране стала быстро появляться и исчезать новая последовательность изображений.

— Что это, Леон? — спросила Лариса. — Прайс делал для Малкольма еще какую-то работу, кроме задания с Форрестер?

Тарбелл пожал плечами.

— Лариса, милая, если уж Малкольм ничего не сказал тебе,то и никому из нас не скажет. Но что касается этого загадочного типа… — Он указал на экран, где вновь появился застывший кадр пленки из концлагеря. Тарбелл с торжествующим видом нажал еще несколько кнопок на клавиатуре. — То… вот он!

Внезапно таинственный силуэт идеально заполнила фотография — фотография человека, чье имя было всем нам хорошо известно.

— Сталин, — потрясенно молвил я.

— Да, это Сталин, — согласилась Лариса, выглядевшая не менее растерянной, чем я. — Но зачем Прайс поместил его в нацистский лагерь смерти?

Тарбелл лишь еще раз пожал плечами, а я спросил:

— А вы думаете, что это важно? Я имею в виду, может, стоит спросить Малкольма…

— Нет, Гидеон, — твердо сказала Лариса. — Только не сейчас. Я только что от него, он всю ночь работал и доработался до нового приступа.

Мое внимание переключилось на состояние здоровья Малкольма.

— А все же чем он там занимается, в этой лаборатории? — поинтересовался я вслух.

Смутившись, Лариса пожала плечами.

— Он ничего не рассказывает, но трудится над этим уже несколько месяцев. Что бы это ни было, я бы предпочла, чтобы он бросил этим заниматься: ведь он отчаянно нуждается в отдыхе. А что до этого… — Она перегнулась через меня и выключила экран терминала, затем извлекла диск и бросила его Тарбеллу. — Я бы сказала, что это просто еще один фильм, над которым работал Прайс. Забудьте его, доктор Вулф. — Она повернула мое лицо к себе и поцеловала меня. — Я требую всего вашего внимания прямо сейчас.

Тарбелл прокашлялся.

— Надо же, — сказал он, запихивая диск в карман и покидая комнату так же торопливо, как и вошел. — Я же говорил, Гидеон, — ты везунчик…

Может, и так. Но везение, как известно, приходит и уходит; и знай я тогда, как близко время, когда удача отвернется от меня, и как много изменит в моей судьбе найденный диск, я бы ни за что не позволил отвлечь себя. Даже Ларисе. Потому что полная версия изображений, что мы рассматривали, очень скоро запустит механизм преступления. Преступления настолько невероятного и непостижимого, что весь наш бессмысленно суетный мир оно повергнет в шок и замешательство. А еще оно станет причиной моего изгнания в африканские джунгли, где я сейчас дожидаюсь прибытия моих прежних товарищей и переживаю такое смятение, ужас и полный крах всех надежд, равного которому не испытывал всю свою жизнь.