Все еще вглядываясь в снаряды, Малкольм прошептал:

—  Mundus vult… — Но, по-видимому, на сей раз это утверждение не принесло ему удовлетворения, и он откинулся на спинку кресла, переводя дух. — Боже, Гидеон…

— Обо всем, что я сказал, вы уже знали или хотя бы догадывались. Меня тревожит лишь одно: сможем ли мы поймать его? Если я прав и если он действительно ни с кем не связан и может бродить по миру как призрак, не оставляя следов, тогда в чем же наше преимущество?

Малкольм сжал кулаки, но голос его был по-прежнему тих.

— Наше преимущество — мы сами. Нам это по силам. Никто не доберется до него, прежде чем…

Похоже, что Малкольм не желал договаривать, но я хотел абсолютной уверенности в том, что мы правильно поняли друг друга и положение вещей, поэтому посмотрел на него и переспросил:

— Прежде чем?…

Внезапная суета и движения за окном отвлекли от беседы нас обоих: «трутни» в беспорядке удалялись от нашего корабля в направлении, откуда пришли. Испытывая безмерное облегчение, я все же недоумевал и не находил объяснений происшедшему. Но затем из динамиков послышался голос Эли:

— Все в порядке: заработала наша новая «подпись», здесь их больше ничто не удерживало. Мы вроде как в безопасности.

Малкольм повернулся и коснулся клавиатуры у своей кровати.

— Отлично сработано, Эли. Жюльен, переходим на прежнюю скорость. Через час я хочу быть над Францией.

Взявшись за колеса кресла, Малкольм бросил на меня еще один критический взгляд.

— Знаете, Гидеон, мы с вами пришли к замечательной идее касательно того, что нужно будет сделать прежде, чем мы доберемся до Эшкола. И — я понимаю, это звучит чудовищно! — следует внушить эту идею остальным. — Он развернул кресло и направился к двери. — Может, голова этого человека и бурлит планами мести, как вы говорите, — но они умрут вместе с ним.

Глава 34

Теперь мы снова могли дать полный ход, и по желанию Малкольма всего за час достигли если не Франции, то по крайней мере Ла-Манша. Наш путь из стратосферы вниз завершился над каналом к северу от Гавра и, вновь уйдя под защиту голографического проектора, мы заняли крейсерскую высоту и пролетели прямо над городом, вдоль Сены, что текла, извиваясь, по одной из самых перенаселенных французских пригородных конурбаций. Эта местность, как и все во Франции, с каждым годом становилась все больше похожа на Америку, что отражалось в деталях и внешних признаках, выглядевших сущей нелепицей, потому что их фоном была прекраснейшая историческая часть Нормандии.

Но самым тревожным элементом этой картины было ее жутковатое освещение. Человек, выросший в американском пригороде, был с детства привычен к неясному, колеблющемуся свету, что проливался из сотен тысяч компьютерных мониторов через окна на темные улицы и дворы. Уровень преступности во Франции был ниже, и потому французы могли позволить себе освещать улицы особо утонченным образом, потакая к тому же своей нелюбви к занавешиванию окон, каждое из которых струило свет все тех же мониторов, вездесущих во Франции, в США или в каком угодно уголке цифрового мира, — свет, не просто заметный, но преобладающий.

С приближением к Парижу скопления жилых домов под нами становились все гуще, а сияние бесчисленных мониторов все ярче. Мы с Малкольмом с носовой палубы следили за тем, как меняются пейзажи внизу. Вскоре к нам присоединился Жюльен, у кого было, несомненно, больше всех поводов прийти в уныние от увиденного. Фуше признался, что давно понял: его родная страна, со всеми ее притязаниями и возражениями, на деле оказалась столь же восприимчива к недугам информационной эпохи, как и любая другая. К эмиграции его подтолкнуло не что иное, как тупое отрицание этого факта его коллегами-академиками и интеллектуалами. Но осознание это не помогло ему спокойно лицезреть, как прославленное наследие его старой доброй родины обменяли на билетик в сообщество современных технократических стран.

— Некоторые пытаются отнестись к этому философски, — сказал он, скрестив руки и теребя бороду. — Но философия лишь ужесточает обвинение. Вы читали Камю? "Для характеристики современного человека хватит одной фразы: "Он блудил и читал газеты". Теперь бы это звучало так: "Он мастурбировал и лез в Интернет". — Густые брови Фуше взмыли вверх. — Или последовательность действий должна быть иной? — Он пытался посмеяться над тем, что при других обстоятельствах могло показаться забавным, но ни я, ни, конечно же, Малкольм не разделили его шутку.

Спустя несколько безмолвных минут вошла Лариса и принесла новость если не воодушевляющую, то по крайней мере ободряющую: Тарбеллу удалось опознать находящегося в окрестностях Парижа человека, который регулярно продавал через Моссад израильскому правительству краденые технологические секреты и новейшие вооружения. Раз Эшкол летел в Париж, то его встреча с этим человеком была более чем вероятна: ведь по сведениям Леона этот субъект мог раздобыть почти все, вплоть до миниатюрных ядерных устройств.

Торговец жил и вел все дела на дорогой вилле у озера недалеко от средневекового города Труа в провинции Шампань, к юго-востоку от Парижа. Поэтому мы сохранили направление движения и увеличили скорость, прекрасно понимая, что вероятность остаться в живых после встречи с Эшколом для этого типа весьма невелика.

Мы летели быстро, однако недостаточно быстро. Едва наш корабль достиг холмистых окрестностей Труа, как Леон извлек из сети сообщения французской полиции об убийстве в доме торговца оружием. С учетом рода занятий убитого случай не стали разглашать, но даже в собственной, предположительно, защищенной переписке полиция отмечала полное отсутствие улик. Очевидно, израильтяне не спешили признаваться ни в том, что с размахом вели дела с мертвым торговцем, ни в том, что в его смерти мог быть виновен один из их собственных оперативников. Нам не оставалось ничего, кроме как запрограммировать нашу систему мониторинга на отслеживание продаж авиабилетов с вылетом из Парижа. Сопоставив полученную информацию с той, что была в базах данных Тарбелла и братьев Куперман, мы могли узнать, куда Эшкол направится дальше.

Ответ на этот вопрос для многих из нас был, мягко говоря, неожиданным.

— Куала-Лумпур? — повторил я вслед за Тарбеллом. — Малайзия? Он лезет в самый центр полномасштабной войны…

— Ой-ой, — Леон поднял палец. — Не война, а "вмешательство ООН", будь любезен, Гидеон. Они там к этому очень скрупулезно подходят.

— Хорошо, — сказал я сердито, — он собирается в самый центр вмешательства ООН, которое привело к крупнейшей мясорубке со времен Вьетнама? Какого черта?! Он что, ищет смерти?

— Вообще-то психиатр здесь вы, Гидеон, — сказал Фуше. — Этот вопрос мыдолжны задавать вам, non? ^[8]

Я нанес ему легкий, но быстрый тычок, однако он увернулся с изумительным проворством, знакомым мне еще по Афганистану.

— Не смешно! — заявил я. — Надеюсь, никто тут не думает, что и мы туда собираемся?

— Почему нет? — спросила Лариса.

— В самый центр малазийской войны?

— Ах-ах, — снова сказал Тарбелл. — Это не…

— Леон, да заткнись же! — Никто из них даже тревоги не испытывал, и это несказанно раздражало меня. — Мне напомнить вам, что в Малайзии сейчас войска всех западных стран? Настоящие войска: не ополчение и не полиция, а армии! Напомнить вам, что за два года боевых действий малайцы уже настолько лишились ума, что позволяют этим армиям хозяйничать на своей территории за плату? Вы же не ждете, чтобы я плясал от радости среди всего этого?

— Дорогой? — проворковала Лариса с легким смешком, подходя ко мне и обвивая руками шею. — Ты же не хочешь сказать мне, что ты боишься, правда?

— Конечно, боюсь! — заорал я, что еще больше ее развеселило. — Извини, просить можно многого, но это…

— Это необходимо, — заключил Малкольм, у которого был наготове еще один обескураживающий, но неопровержимый довод. — Нужно ехать, Гидеон. Есть лишь одно объяснение, отчего Эшкола потянуло в Куала-Лумпур. Малайцы финансируют военные действия участием в одном из колоссальнейших черных рынков планеты, отмывая деньги наркобизнеса Третьего мира. Они торгуют всем, от редких животных до людей, и делают гигантский бизнес на краденых информационных технологиях и базах данных. Однако Эшкола все это не интересует. Он хочет заполучить нечто иное, и это «нечто», если я не ошибаюсь, родом из Японии. — Теперь все веселье рассеялось без следа. — Японская экономика так и не пришла в себя после краха 2007 года. Япония и Малайзия шли на что угодно, чтобы восстановить экономику хотя бы частично. Ни денег, ни ресурсов на модернизацию энергетики у них нет: они все еще зависят в первую очередь от атомной энергии, и так и не смогли заглушить свои бридерные реакторы.