— Давай-ка поедим.

Упоминание о пище, казалось, взбодрило ее. Но мысль о возвращении в ресторан гостиницы…

— Не могли бы мы пойти поесть в такое место, где меня не будут все рассматривать. — Ее голос звучал с тоской и надеждой. Растерянная Лора. Слова, которые просто невозможно поставить рядом. А растерянная Карли? Да, эти слова сочетаются.

— Разве мужчины в Сиэтле не рассматривали тебя, — спросил Бак, хотя сама мысль, когда она сформировалась, была ему неприятна, как неприятен тот факт, что это беспокоило его больше, чем он ожидал.

— Конечно, нет. Почему они должны делать это?

— Потому что ты чертовски красива, — сказал Бак деланно-равнодушным голосом. — Через пару кварталов отсюда есть гриль Петера Уилсона. Хочешь, пойдем туда.

Карли согласилась, смущенная его невольно вырвавшимся комплиментом. Когда они проходили мимо витрин магазина, Карли попробовала посмотреть на себя. Чертовски красива? Она? Да, она не слишком хорошо знает свое лицо, но редко видела в нем нечто поразительное. Ее внутреннее «я» говорило ей, что она достаточно привлекательна, даже больше чем симпатична. Но красива? Карли была польщена.

Заведение Петера занимало узкое длинное здание, следующее от салона моды Мэри. Гриль был прокурен, обставлен окрашенными под красное дерево столиками для пикника, покрытыми поливиниловыми скатертями, и скамьями. Приборы были пластмассовыми, тарелки бумажными, а на покрашенных бетонных стенах пестрели календари.

Молодая женщина, работающая за кассой, по имени Чэрил, которое можно было прочесть на ее значке, была так вежлива, как никто из тех, кого Карли встречала. Чэрил рассматривала ее, но украдкой. Она не заставляла Карли чувствовать себя так, будто ее рассматривают под микроскопом, словно редкость. Чэрил приняла заказ от шерифа, потом повернулась к Карли, которая изучала меню на доске наверху.

— Я буду есть свинину, — наконец решила Карли, опустив глаза и почувствовав, что оба — и шериф, и Чэрли — наблюдают за ней.

— Свиные ребрышки? — повторила Чэрил. Она посмотрела на шерифа для подтверждения, но он только пожал плечами и вытащил бумажник, чтобы оплатить заказ. Как только она отсчитала сдачу, он потянул Карли к самому дальнему столику.

— Я поняла, что Лора не ест свинину, — заметила Карли, усаживаясь, на скамью напротив стены.

— Нет, не ест.

— Здесь религиозная причина?

— Здесь причина — ее внешность. — Бак немного подумал, потом улыбнулся. На минуту он расслабился, перестал быть холодным, далеким и враждебным, и Карли увидела, как настоящая искренняя улыбка коснулась его губ. — Да, пожалуй, для Лоры это была своего рода религия.

— Ну, а я люблю и свиное рагу, и ребра, и ветчину, и бекон. Я могу жить на беконе с салатом-латуком и сандвичах с помидорами.

Бак с минуту смотрел на нее с обескураженным видом и покачал головой.

— Иногда мне кажется, что я совсем не знаю тебя.

Мрачное настроение волной накатило на нее так быстро, что Карли невольно опустила плечи под его тяжестью.

— Вы действительно не знаете меня, шериф. Даже если я раньше была Лорой, то последние три года я была другим человеком, которого вы встречаете впервые.

Смущение пропало, плохое настроение вернулось.

— Я знал тебя достаточно хорошо, — сказал Бак раздраженно, — чтобы называть тебя твоим собственным именем. Когда ты прекратишь называть меня «шериф»?

Карли попробовала мысленно произнести его имя и почувствовала, что не может. Она могла подумать о нем, но сказать громко вслух — это давало слишком большое ощущение близости, слишком приятное чувство близости. Карли предпочитала дистанцию, но небольшую, которую обеспечивало слово «шериф».

— Как вас зовут?

— Бак.

— Я имею в виду ваше настоящее имя.

— Это мое имя по свидетельству о рождении.

— О, я имела в виду прозвище, уменьшительное имя, как Бадди или Дьюк.

Карли смотрела, как подошла Чэрил с двумя тарелками горячего. Когда она закончила сервировать стол и вернулась к стойке, Карли спокойно сказала:

— Ну… расскажите мне о Лоре.

От ее просьбы Бак почувствовал себя неуютно. Почему? Он достаточно открылся ей прошлым вечером, и опять… Прошлой ночью он был убежден, что она была его пропавшей любовницей. Сегодня утром он уже допускал вероятность, что она не была ею.

— Что ты хочешь узнать? — спросил Бак наконец.

— Что за человек она была?

— Она была красива.

У Карли округлились глаза. Типичный мужской ответ. Самая важная вещь в женщине, с которой он в связи, это как она выглядит.

— Сколько ей сейчас лет?

— Она твоего возраста.

В ответ на ее сдвинутые брови Бак смягчился:

— Тридцать четыре.

— Мне тридцать два.

— Так написано в твоих водительских правах. — Но это несоответствие не беспокоило его. — Если Лора собиралась создать себе новую личность, она бы сбросила, по крайней мере, несколько лет от своего возраста.

— Значит, она была тщеславной. — Чем больше Карли узнавала о Лоре, тем больше она подозревала, что ей не понравилась бы эта женщина. Она была красива и поклонялась своей красоте. Она была тщеславна. Она заставила своего любовника и кузину ненавидеть ее. Даже посторонние люди, которых встречала Карли, реагировали на нее с неловкостью, с какой-то неприязнью.

Страх?

Карли торопливо прогнала эту мысль. Она не хотела быть человеком, которого боятся другие люди. Она не хотела быть способной на такое поведение, которое могло вызвать страх.

Но Лора, должно быть, имела некоторые хорошие черты характера, уравновешивающие плохие. Кроме того, у нее была тетка, которая любила ее. У нее был Бак, который даже после трех лет разлуки все еще питал к ней сильные чувства, хотя и далеко не только положительные. Потому что Лора была плохим человеком? Или он злился на нее за то, что она бросила его, оставаясь так долго вдали? Карли предпочитала верить последнему: Бак был увлечен Лорой, он был обижен их разрывом, он не простил ее за боль, которую она ему причинила. Карли хотела спросить Бака, что же произошло между ним и Лорой, поссорились ли они, почему она оставила его, если он хотел, чтобы она вернулась. Но эти вопросы были слишком личными. Даже если бы они помогли узнать что-то о ее собственной жизни, они были чересчур интимными, чтобы задавать их сейчас.

Они закончили ланч в молчании, и Бак объявил, что пора нанести визит тетке Лоры. У Карли засосало под ложечкой. Эта женщина была слишком ошеломляющей. Карли не хотела видеть ее снова, не хотела чувствовать запах ее духов, не хотела снова попасть в эти пышные объятья.

Карли уже собиралась предложить Баку сделку: дайте мне остаток дня отдохнуть, и я обещаю пойти и повидать ее завтра. Но одного взгляда на его словно окаменевшее лицо было достаточно, чтобы она прикусила язычок. Карли могла либо упростить ситуацию, — если, конечно, можно так выразиться, — спокойно пойдя за ним, либо довести дело до скандала, но Бак приведет ее в дом Фелпсов сегодня, хочет она того или нет.

Они дошли до полицейского участка, сели в автомобиль Бака и направились по автостраде. Карли разглядывала пейзаж вокруг, думая о том, было ли что-нибудь ей здесь близко, знала ли она эту магистраль так же, как Бак? Вот сейчас им придется повернуть на узкую, покрытую гравием дорогу у последнего поворота. Забирала ли она когда-нибудь почту из алюминиевого почтового ящика у автострады? Бродила ли по этим холмам ребенком? Провожал ли ее Бак домой после праздника? Обнимались ли они в конце тенистого переулка?

У нее были сотни, а, может быть, тысячи вопросов, но только один ответ. Я не знаю.

Дорога выводила на площадку примерно в пятидесяти футах от дома. Площадка была выкопана в склоне холма, поэтому газон поднимался к находящемуся наверху дому. Деревянная лестница с посеревшими от времени ветхими перилами вела наверх.

Карли вылезла из машины и захлопнула дверцу, потом оперлась на нее, рассматривая дом. Он был высотой в три этажа, и при взгляде на него отсюда казалось, что он наклонился под ужасным углом к земле там, внизу. Он был построен в викторианском стиле, вернее, в псевдовикторианском. Архитектор выбрал стиль, известный своими пышными излишествами, и даже усугубил его. Наверху возвышалась башня, башенка и остроконечный шпиль, и все это было покрыто розовой черепицей, похожей на рыбью чешую. Везде виднелись перила, арки, балконы, их стойки были фигурно отделаны и перегружены украшениями, их цвета изменялись от светло-зеленого к оранжево-розовому и до светло-красного. Витиеватый безвкусный орнамент украшал каждый угол, каждые перила, каждый шпиль. Дикий викторианский стиль.