Мужчина посмотрел на нее, прищурившись:

– Вы уверены?

– Да-да, вполне. Если... если вы считаете, что я подойду.

– Но это вы должны решить сами, ведь так? – спросил он. – Ну что ж, мисс Эшберн, я заеду за вами завтра утром около одиннадцати. Пожалуйста, будьте готовы к этому времени.

– Хорошо. Но я... мои вещи? Они остались в Морилле! Я имею в виду, что у меня... только та одежда, в которой я была в день приезда сюда.

– Сегодня утром я привез ваши вещи из Мориллы и все уладил с вашей хозяйкой. Боюсь, что я упаковал вещи не совсем правильно, но у меня больше практики в обращении со скотом, чем в укладывании женских вещей в маленький чемодан. Будьте готовы ровно к одиннадцати. У меня очень мало времени.

Слегка кивнув, он ушел, и равномерный звук его сапог вторил возбужденному ритму сердца Джонти.

И что же теперь делать, спрашивала она себя, будучи на грани истерики. Во что она влипла? Из-за своей импульсивности она попала в эту историю, упустив удобный момент выйти из нее. Вместо этого она в каком-то необъяснимом и неожиданном порыве еще больше увязла в ней.

Но несмотря ни на что, это была работа! И она свалилась на нее так неожиданно, что трудно было отказаться. К тому же ей не придется часто сталкиваться с владельцем Даллура. Он ясно сказал, что она будет заниматься только детьми его брата, в том числе и этой очаровательной малышкой Деборой.

Нэт Макморран не скрывал своей цели – он хотел высвободить больше времени для других дел. Если ему надо обуздывать быков, то пусть и обуздывает их, а заодно и быка в своем сердце, подумала Джонти, совершенно не представляя, в чем состоит ее работа. Кроме того, он сможет больше времени уделять своей невесте Изабель. Без сомнения, это придется ей по душе, ведь они смогут больше времени проводить вдвоем.

Да, подумала Джонти уже не с такой безнадежностью, все складывается не так уж плохо со всех точек зрения, и в первую очередь для нее самой. Неприятное ощущение растерянности и отчаяния прошло. Утром, одеваясь, она поймала себя на том, что мурлыкает себе под нос какую-то мелодию.

Ровно без пяти минут одиннадцать Джонти распрощалась с медицинским персоналом больницы и смиренно пошла вслед за Нэтом Макморраном по длинному, сверкающему чистотой коридору.

Он открыл для нее дверь, и Джонти вышла на улицу, где нещадно палило раскаленное добела солнце. Нэт нахлобучил себе на голову шляпу с широкими полями и этим жестом как бы подвел черту подо всем, случившимся до этого. По крайней мере, Джонти так восприняла этот жест, когда спускалась следом за ним по ступенькам, где их ждал «холден». Да, этот жест не только подводил черту, в нем действительно было что-то странное, безвозвратное.

Посадив ее на переднее сиденье машины, он отрывисто сказал:

– Мне кажется, вы еще немного хромаете.

– Да, это у меня с детства, – бодро ответила она, надеясь, что у него не возникнет чувства неловкости из-за того, что он обратил внимание на ее хромоту. И вдруг она увидела какое-то странное выражение на его всегда таком непроницаемом лице и почувствовала, как у нее сильно забилось сердце. – Но... ведь это не имеет значения? – спросила Джонти озабоченно. – Я имею в виду... э... для моей работы? Поверьте, это не помешает мне работать, я докажу вам, если вы дадите мне шанс, мистер Макморран.

Мольба, прозвучавшая в ее голосе, удивила Джонти – она не узнавала себя. Она приняла его предложение только из-за того, что оно устраивало ее... но только ли из-за этого? Почему же вдруг его ответ так взволновал ее?

– Нет-нет, конечно, это не имеет значения. Я имел в виду только то, что ваш дурацкий поступок был более опасным, чем я предполагал. Я также имел в виду, – добавил он, и его лицо осветилось печальной улыбкой, – что вы очень отважная молодая леди.

От такой неожиданной похвалы все напряжение Джонти улетучилось. Да, он все-таки непредсказуемый человек, подумала она. А тем временем Нэт запустил мотор и вывел свою машину на дорогу, не проронив больше ни слова и даже не взглянув на Джонти.

Машина неслась вперед на большой скорости, как и в прошлый раз. Нэт сосредоточил все свое внимание на ведении машины, и они ехали молча.

Только один раз, когда стая белых птиц с криком вспорхнула с деревьев, покрытых листьями серо-зеленого цвета, Джонти воскликнула:

– Ой, как красиво! Что это за птицы?

– Корелла – белые попугаи. Большинство не считает их такими уж красивыми, особенно в сравнении с их более ярко раскрашенными братьями – розель или лорикитс, оперение которых сверкает удивительно яркими красками. Птиц считают даже вредителями полей, их и еще желтогрудых австралийских попугаев. Но их обожают дети, а все, что может увлечь детей хоть на какое-то время, я, в моем теперешнем положении, считаю прекрасным. У моего племянника Марка два кореллы, – сдержанно закончил он.

– Два? Какая прелесть! – Глаза Джонти загорелись. – А они сидят в клетке или он отпускает их полетать? Мне было бы жалко держать взаперти таких прелестных птиц. – Она проследила взглядом за поднимающейся по спирали вверх стаей, пока в высоте, на фоне голубого неба, они не превратились просто в белые комочки пуха.

Его губы скривились от ее совершенно детского восторга при виде того, что ему казалось столь малозначительным.

– Днем они могут свободно вылетать из клетки, но далеко не улетают. А на ночь он запирает их. Можно сказать, что кореллы спокойно переносят неволю. Они привыкают к общению с человеком, и их можно научить говорить.

– Говорить по-настоящему, как, например, майна и им подобные?

– Да, они действительно могут говорить... правда, не всегда приятные вещи, – заметил он усмехнувшись, потом порылся в кармане, достал оттуда все необходимое для самокрутки и занялся уже знакомым ей делом – свертыванием сигареты.

Джонти решила, что улыбка делает Нэта Макморрана более человечным. От улыбки морщинки у глаз углублялись, рот терял прежнюю жесткость, а его белоснежные зубы казались еще белее на фоне сильно загорелого лица. Да, в таком жарком климате немудрено загореть. Солнце нещадно палило в открытое окно с ее стороны, и эта жара уже начинала давить на нее.

Как будто прочитав ее мысли, он резко спросил:

– Мисс Эшберн, у вас есть шляпа? Если нет, то советую приобрести, а то имя, которым вас окрестила мать, станет еще более несоответствующим вашей внешности.

– У меня нет шляпы, – весело проговорила она. – Но это не важно. Летом я обычно становлюсь загорелой, как конский каштан.

– Как что?

– Конский каштан. Разве вы в детстве не играли с конскими каштанами? – с любопытством спросила Джонти, а затем добавила уже сдержаннее: – Нет, скорее всего не играли.

Джонти украдкой бросила взгляд на его орлиный профиль, мощную нижнюю челюсть и загорелую шею, выглядывающую из открытого ворота рубахи цвета хаки. Наверное, его невеста чаще видит сверкание его белых, правда, несколько неровных зубов, смягчающийся взгляд его серых глаз, углубляющиеся от смеха морщинки в уголках рта. Он назвал ее «прелестной девушкой». «Она прелестная девушка», – сказал он мечтательно, а уж такой человек произносит подобные слова, только если действительно верит в то, что говорит!

– Вы говорили о Марке, – робко нарушила молчание Джонти после того, как они проехали еще миль десять по равнинной местности, покрытой коричневой коркой. Красивые птицы больше не взлетали, да и вообще вокруг не было никаких признаков жизни – ни человека, ни животных. – Дебору я уже знаю. А как зовут других детей вашего брата?

Мужчина, сидевший за рулем, нахмурился, будто ему приходилось сосредоточиваться на неприятном для него предмете.

– Дебора самая маленькая, Марку – одиннадцать, затем Рэчел – ей четырнадцать. Вам понравится Рэчел. Это очень спокойная, воспитанная девочка, по крайней мере, так считает Изабель.

– А остальные? Вы сказали о троих, – подсказала Джонти, опять прервав наступившее молчание.

– Затем Силла и Варвик, они самые старшие. Варвик постепенно становится моей правой рукой. Он хорошо держится в седле, неплохо разбирается как в машинах, так и в животных. Мне кажется, мой брат гордился бы им, – добавил он с горечью.