Глава 5

Полицейское управление, Малберри-Стрит, 300.

13:00.

Черный автомобиль с шофером, припаркованный перед домом номер триста по Малберри-стрит, говорил мне о том, что комиссар Теодор Бингем находится в здании. Я взбежал по каменным ступеням, вошел в полуразвалившийся вестибюль и поднялся на третий этаж.

Дверь в конференц-зал была закрыта. Я вытащил карманные часы и проверил время. Без десяти час. Я так спешил, что умудрился приехать раньше.

Большую часть третьего этажа занимала комната Бертильона — к счастью, сейчас она была пуста, так что я вошел и огляделся. Она была названа в честь европейского ученого Альфонса Бертильона, который утверждал, что преступники выглядят иначе, чем законопослушные граждане.

Хотя большинство из нас больше не верило, что размер головы мужчины или форма уха женщины что-то говорят об их склонности к преступному поведению, стандарты Бертильона для измерения и фотографирования преступников оказались полезными в качестве системы для их идентификации и каталогизации.

Теперь, как результат его наследия, преступников регулярно фотографировали при аресте — и в профиль, и в анфас в соответствии с едиными стандартами. Мы называли эти фотографии «снимками рож», и многие из них были развешаны по стенам комнаты Бертильона. На этих фотографиях, получивших название «Галерея мошенников», были изображены самые отъявленные преступники города, начиная с Билла «Шрама» Стинзенски, который грабил и пытал своих жертв ножом, и кончая Гарри Тау, убившим архитектора Стэнфорда Уайта в мае этого года.

Конечно, Эл Дрейсон, самый известный из всех, занимал почётное центральное место.

Через пять минут я вернулся в конференц-зал, где должна была состояться сегодняшняя встреча. Теперь у дверей ждали ещё двое мужчин, подчиняясь правилу, которое было неписаным, и, тем не менее, беспрекословным: встречи с комиссаром начинались точно в срок — ни минутой раньше, ни минутой позже. Я всегда думал, что причина этому — хромая нога, вызванная ещё армейской травмой. Все его приезды и отъезды с официальных встреч тщательно спланированы, поскольку он был гордым человеком, который не хотел, чтобы мир заметил его слабость.

Мужчина с прилизанными черными волосами вытащил золотые карманные часы.

— Пора, — мрачно кивнул он. Я узнал в нем Тома Савино, серьезного и трудолюбивого человека, с которым познакомился, когда только начинал работать в Пятом участке.

Я глубоко вдохнул и вошёл, немного нервничая. Комиссар — или генерал, как он предпочитал, чтобы его называли, — и в хорошем настроении был, судя по всему, не самым лёгким человеком.

А я был единственным детективом в комнате, которого Бингем не назначил лично. Малвани сказал мне, что это либо разрушит мою карьеру, либо даст ей толчок к неимоверному росту. Сейчас первый вариант казался мне более вероятным.

Генерал Бингем сидел во главе массивного дубового стола, занимавшего практически всю комнату. Это был выдающийся человек с венцом седых волос по бокам лысой головы, длинными усами и пронзительными голубыми глазами за очками в проволочной оправе.

Окруженный своими заместителями и любимыми советниками, он казался чуть ли не царём в инвалидном кресле, которое было его троном.

— Чёртовы иностранцы, — произнёс один из заместителей. — Они уничтожат наш город, если мы не вмешаемся.

— Именно поэтому мы должны их остановить, — прогремел мужчина с большим животом. Я узнал в нем Большого Билла Ходжеса — офицера, которому приписывают разгром нескольких банд, включая печально известную банду Истмана.

— Да, но их слишком много, — пронзительно взвизгнул другой мужчина. — У нас бомбы бросают и грязные итальяшки, и русские евреи, — с отвращением выплюнул он.

Генерал Бингем кашлянул.

— Джентльмены, говорю вам: они ответственны за восемьдесят пять процентов преступлений в этом городе.

— Просто нужно отправить их туда, откуда они пришли, — буркнул Ходжес.

Я сел за стол рядом с Говардом Грином — еще одним офицером, которого я знал по предыдущим делам. Он поймал мой взгляд, наклонился ближе и пробормотал:

— Они будто не понимают, что говорят обо всех нас.

Том Савино, услышав это, обернулся и бросил на Грина уничижительный взгляд.

— Не говори глупостей. Мы теперь американцы.

Но это было не так. Такие люди, как Савино, могли бы отрицать этот факт, но реальность такова, что наше иммигрантское прошлое никуда от нас не делось — и слова генерала только отражали двойные стандарты нашего Департамента.

Еще не было комиссара полиции или его первого заместителя, который не был бы англичанином или ирландцем по происхождению — и я сомневался, что в ближайшие десятилетия что-то изменится. Такие люди, как Грин, Савино и я, находились здесь только благодаря усилиям президента Тедди Рузвельта, когда тот был комиссаром полиции Нью-Йорка десять лет назад: он ввел вступительный экзамен, который теперь требовался от всех новых патрульных, заменив старую систему шефства и покровительства, что основывалась на взятках, связях или и том, и другом одновременно.

Генерал Бингем тоже считал себя реформатором, но он не был Тедди Рузвельтом. Манеры генерала были грубыми, речь — резкой, и ему не хватало той уникальной смеси энтузиазма и благоразумия, которая позволила тогдашнему комиссару Рузвельту осуществить радикальные перемены.

Другие, возможно, злились, что преемники Рузвельта не сделали большего, но я уже давно решил, что обида мало что решала — и мне не хотелось тратить свои собственные усилия на то, что нельзя было изменить.

Жизнь никогда не будет одинаково благосклонна ко всем. А жертвы преступлений, с которыми я сталкивался на своей работе, часто напоминали мне, что общая цель, которую я разделял со своими коллегами, — раскрытие насильственных преступлений — была гораздо важнее, чем различия, разделявшие нас.

Худощавый сгорбленный мужчина быстрым шагом вошёл в комнату и сел рядом со мной, нервно поглядывая на карманные часы. Генерал громко обратился к нему:

— Не смогли прийти вовремя, Петрович? — он устремил ледяной взгляд на опоздавшего.

— Простите, сэр, — смущенно пробормотал мужчина.

— Сегодня утром мы заняты важным делом.

Речь генерала была отрывистой, и он почти проглатывал каждое слово. Стукнув кулаком по столу с такой силой, что его инвалидное кресло откатилось назад, по меньшей мере, на полметра, он произнёс:

— Прошлой ночью уважаемый судья — честный человек — был зверски убит в своем собственном доме. Не нужно далеко ходить, чтобы найти убедительный мотив. Судья Хьюго Джексон председательствовал на процессе Дрейсона. На самом деле, многие из вас здесь, в этой комнате, были вовлечены в дело о последствиях взрыва, в организации которого обвиняют Дрейсона.

По всей комнате разнеслись комментарии вроде «проклятые анархисты», и несколько человек закивали головой.

— Судья Джексон собирался отправить Дрейсона на электрический стул — мощный мотив для Дрейсона организовать убийство судьи из его собственной тюремной камеры. В этом я не сомневаюсь. — Комиссар сделал драматическую паузу. — Задача для нас будет заключаться в том, чтобы выловить тех анархистских подонков, которые ему помогают.

— Выловить? — Большой Билл Ходжес приподнял бровь. — Не обижайтесь, генерал, но когда эти люди узнают, что мы их ищем, они исчезнут. Вспомните, как долго мы пытаемся арестовать Макса Багински. Он — самый опасный из них всех, а мы до сих пор не можем его поймать.

— Вот почему нам нужен другой подход, — ответил генерал, широко улыбнувшись. — И вот почему я собрал вас здесь.

Он по очереди обвёл ледяным взглядом своих синих глаз каждого из нас, но мне показалось, что на мне его взгляд слегка задержался.

Затем Бингем повернулся к сидящему слева заместителю.

— Приведите парня.

Заместитель комиссара исчез и через несколько минут вернулся с молодым человеком лет семнадцати, чьи волосы представляли собой спутанную массу соломенных кудрей. Он неуклюже встал рядом с генералом, глубоко засунув руки в карманы брюк.

— Это Оливер, — объявил генерал. — Мы завербовали его прошлым летом после взрыва, и я рад сообщить, что он успешно внедрился в группу анархистов, которые регулярно встречаются в пивной Филиппа Ру. У него есть для нас имена. — Он похлопал мальчика по спине. — Конкретные имена. И если мы не сможем найти тех, кого назвал Оливер, мы будем нацеливаться на их семьи. Мы превратим их жизнь в сплошные страдания, пока люди, которых мы ищем, не сдадутся.

Второй заместитель — высокий мужчина — обеспокоенно взглянул на начальника.

— Генерал, при всем моем уважении… я не уверен, что мы имеем на это право.

— Чушь собачья, — ответил генерал. — Вы забываете, что в этом городе закон — это я. Я не планирую ничего сверх того, что позволяет закон. Но мы можем поставить их под наблюдение. Они и шагу не сделают без нашего ведома. Мы не будем вмешиваться в дела бара, наблюдая издалека за его посетителями.

Бингем усмехнулся.

— Мы ударим их в самое больное место. Посмотрим, сколько посетителей захотят зайти на стаканчик пива, когда за ними так пристально наблюдают. — Генерал прищурился. — И тогда они сами выдадут нам тех, кого мы разыскиваем.

— Вы упомянули, что у вас есть имена, сэр? — тихо спросил Савино. — Люди, за которыми мы должны наблюдать?

— Не наблюдать, — взревел генерал. — Я хочу, чтобы вы выслеживали их, как зверей, которыми они и являются. Напиши их имена на доске, парень, и расскажи нам о них.

— Я… я не могу, — произнёс, заикаясь, Оливер.

— Совсем забыл. Ты же неграмотный. Но ты умный мальчишка, не тот глупый толстяк, которого я нанял в прошлый раз.

Оливер густо покраснел, а Билл Ходжес схватил мел и обратился к нам:

— Мы вызвали сюда четырех детективов из-за ваших связей с нашими главными подозреваемыми.