Глава 3

Девятнадцатый участок, Тридцатая улица.

08:30.

— Смотрите, кто к нам пришёл! Ты уже пол-утра проспал. Не похоже на тебя, Зиль.

Когда я вошел в переполненный и обветшалый полицейский участок на Тридцатой улице, мужчина с широкой улыбкой и ярким акцентом повернулся ко мне и взглянул с удивлением.

Деклан Малвани, дородный ирландец, который был моим напарником, когда я ещё служил патрульным в Нижнем Ист-Сайде, теперь стал моим капитаном здесь, в Девятнадцатом участке.

И хотя официальные часы работы отдела начинались в девять, он знал, что я обычно появляюсь на своем рабочем месте задолго до семи утра.

— Если ты считаешь, что половина девятого — это слишком поздно, то можешь вычесть эти часы из моей сверхурочной работы, которую ты никогда не оплачивал, — добродушно ответил я.

Как обычно, Малвани не перекладывал бумажки в своем тесном кабинете сразу за входом, а ходил по всему главному залу, устраивая патрулирование и проверяя у каждого из своих офицеров состояние открытых дел. К этому времени Малвани, без сомнения, уже закончил одну-две встречи, сделал полдюжины телефонных звонков и выпил, по меньшей мере, три чашки кофе.

А кофе — это как раз то, что мне требовалось после долгой бессонной ночи. Должно быть, я выглядел безумно измученным, потому что Малвани одарил меня озорной усмешкой.

— Сомневаюсь, что ты до утра гулял с той девушкой, которая тебе нравится?

Я последовал за ним в его импровизированный кабинет, игнорируя очевидный намек на Изабеллу Синклер — вдовствующую невестку Алистера, с которой я завязала легкую дружбу, бросавшую вызов всем нормам светской жизни. Она, как и я, восстанавливала свою жизнь после ужасной утраты: в ее случае речь шла о ее муже Тедди; в моем случае — о моей невесте Ханне, которая была среди тысячи жертв катастрофы парохода «Генерал Слокам» в 1904 году. Теперь Изабелла помогала Алистеру в его криминологических исследованиях.

И пусть я и получал от ее общества больше удовольствия, чем следовало бы, но по-прежнему помнил о громадной разнице в состоянии и общественном положении между нами. Семья Синклеров, с ее безупречным социальным происхождением, была одной из членов общества Астор. Я же, напротив, рос в заброшенной квартире в немецком иммигрантском квартале Нижнего Ист-Сайда. Синклеров объединял страстный интерес к разуму преступников, который и свел нас вместе, когда нужно было расследовать очередное дело.

Но когда мы не занимались каким-либо расследованием, я не мог забыть о явных различиях между нами.

— Видел последние наброски? — Малвани мгновенно сменил тему, протягивая мне большой чертежный план. — Наше предполагаемое новое здание. Говорят, что мы первый участок, который будет иметь полностью переведённый на автомобили патруль. Смотри, — он указал на большую арку рядом с главным входом, — машины будут проезжать здесь. — Он усмехнулся. — Правда, я не поверю, пока не увижу собственными глазами.

Планы, которые Малвани только что показал мне, — строительство нового современного здания участка через дорогу от нынешнего — так долго откладывались, что большинство из нас уже не верило, что оно когда-нибудь вообще будет построено.

Ни один участок не нуждался в дополнительном пространстве больше, чем мы: участок Малвани имел юрисдикцию на площади от Четырнадцатой улицы до Сорок второй, и простирался от Парк-авеню до Седьмой Авеню. Мы отвечали за Тендерлоин, а также за трудный район на Шестой авеню, названный «Цирком Сатаны», и наша юрисдикция соперничала с Нижним Ист-Сайдом за сомнительную честь быть самым криминальным районом города.

Но преступления в этих районах были тем, что я понимал. Грабежи, убийства, похищения и изнасилования могут быть жестокими и уродливыми — но преступные мотивы, стоящие за ними, всегда просты для понимания. Жадность и гнев не требовали особого анализа.

В отличие от убийства, произошедшего прошлым вечером.

— Я занимался одним делом допоздна, — сказал я, усаживаясь на деревянный стул напротив массивного дубового стола, заваленного бумагами. — Неофициально, конечно.

Малвани с удивлением посмотрел на меня.

— Это будет во всех сегодняшних газетах. Убили судью. И не просто судью, а председательствующего судью по делу Эла Дрейсона.

Малвани присвистнул.

— Ничего себе! А почему они позвали тебя? — спросил он и сам же вскинул руку. — Нет, подожди, я сам догадаюсь. В этом замешан Алистер.

— Да, — признал я.

Алистер обладал талантом вмешиваться в самые противоречивые и запутанные дела. Хотя, честно говоря, во время нашего последнего расследования серии театральных убийств именно я привлек его к тому делу. Его понимание разума преступника не имело себе равных — и этим ресурсом я научился пользоваться, когда более традиционные методы расследования терпели неудачу.

— Алистер всегда оказывается в центре какого-нибудь противоречия. Как и ты, очевидно. — Малвани и бровью не повёл. — Сегодня утром мне уже звонили два раза: один раз — от заместителя комиссара Сондерса, второй — от самого комиссара Бингема.

Я бросил на него раздраженный взгляд.

— Значит, когда я пришёл, ты уже знал об убийстве судьи. И когда ты собирался мне рассказать?

— Извини, — грустно улыбнулся Малвани. — Я хотел услышать твою версию, а не то, что говорит большое начальство. Их главная забота — угроза крупного заговора анархистов. И ты будешь работать под началом самого́, — он ткнул указательным пальцем вверх.

— Ты имеешь в виду Бингема? — Я не поверил своим ушам. Это была сомнительная честь, поскольку с Бингемом, как известно, было очень трудно сработаться. Но я не мог отрицать тот факт, что это была редкая возможность поработать с главным офицером города.

Малвани выразился более прямо.

— Работа с Бингемом либо поднимет тебя в должности, либо полностью разрушит карьеру — а у тебя нет выбора. У тебя уже назначена с ним встреча сегодня на час дня.

Я смотрел на Малвани, пытаясь прийти в себя.

— Я знал, что Алистер планировал сделать мое участие официальным, — тихо произнёс я, — но не так же…

Малвани усмехнулся.

— Я уверен, что у твоего профессора есть немалое влияние. Но он не виноват в твоём нынешнем затруднительном положении. Тебе нужно благодарить за это вдову судьи.

— Но вчера вечером мы с ней едва обменялись парой слов, — нахмурился я.

— Значит, ты произвел на нее неизгладимое впечатление — или Алистер заручился ее просьбой. Я так понимаю, они знакомы.

— Алистер учился в юридическом факультете вместе с судьей Джексоном. С годами они отдалились друг от друга, но их жены продолжают дружить.

— Жена Алистера? — удивился Малвани. — Я считал, что они развелись.

— Не думаю, — покачал я головой.

Я мало что знал о бывшей жене Алистера, кроме того, что она теперь постоянно жила за границей — и жила с тех пор, как три года назад их сын Тедди погиб во время археологической экспедиции в Греции.

Хотя я не был посвящен в детали, но знал, что это не было редкостью: потеря ребенка часто вызывала непоправимые размолвки между родителями. Я также подозревал, что распутный образ жизни Алистера объяснялся этим же.

— А Девятнадцатый участок будет этим заниматься? — уточнил я.

— Пока нет. Комиссар надеется, что это будет простое дело, так как судье немало угрожали — и многие угрозы исходили от известных анархистов. Он считает, что при наличии достаточного количества задействованных в расследовании людей, убийца судьи — и любой анархистский заговор — будет легко раскрыть.

— Возможно.

— Не стоит начинать это дело с несогласия с комиссаром, — раздражённо буркнул Малвани. — Заканчивай это, Зиль. Тебя беспокоит что-то из того, что ты узнал вчера вечером? Или тебя ввела в заблуждение болтовня твоего профессора?

Я улыбнулся, зная, что Малвани никогда не нравились криминологические теории Алистера.

Алистер считал, что, если мы хотим задержать преступников быстрее, — и в конечном итоге помочь им реабилитироваться — нам нужно понять, почему они поступают определённым образом. Как только мы лучше разберемся в мышлении преступника, утверждал Алистер, тогда мы будем раскрывать преступления эффективнее — и в один прекрасный день остановим их полностью.

Но для прагматичного Малвани вопрос «почему?» не имел никакого значения; главное было убедиться, что преступник не сможет нанести новый удар. И он считал, что лучше всего это достигается тюремными решетками, а не образованием и пониманием.

Когда-то я был того же мнения, что и Малвани. Но время — не говоря уже о нескольких трудных делах — научило меня важности понимания врага, с которым мы столкнулись.

Я узнал, что поведение преступников на месте преступления раскрывает важную информацию — и иногда даже с большей ясностью, чем улики в общепринятом смысле.

В двух совершенно разных случаях я использовал учение Алистера, чтобы раскрыть жестокое преступление — и если я не был истинным сторонником криминологической теории, то, по крайней мере, считал ее одним из многих ценных инструментов, имеющихся в моем распоряжении.

Я узнал, что очень немногие люди — как бы хорошо они ни были образованы — имеют правильные ответы на все вопросы. Успех зависел от формулировки этих вопросов.

А в деле судьи Джексона у меня набралась уже целая гора вопросов.

Я кратко рассказал Малвани о месте преступления в доме судьи, поделившись всеми относящимися к делу подробностями о Библии и белой розе, найденными у тела судьи.

— Кроме того, на нотном листе, найденном среди писем с угрозами, также была нарисована роза. Я думаю, Алистер тоже её видел, — сказал я, — но скрывает то, что знает. — При этих словах у меня возникло неприятное ощущение внизу живота.

Малвани фыркнул.

— Ничего нового. — Он откинулся на спинку стула, разминая пальцы. — Почему бы тебе просто не спросить Алистера о символе, нарисованном в партитуре? Я не сомневаюсь, что он найдет этому какое-нибудь причудливое объяснение. И ты действительно считаешь, что эта роза важна?