Некоторые связки ключей пристегивались безопасными английскими булавками. Другие хранились в небольших кошельках. Очень немногие были снабжены ярлыками и этикетками — Гудини знал свои ключи на ощупь и по памяти.

Неизбежно возникает вопрос: как Гудини, сидя в ящике, с кандалами на руках и на ногах, с парой наручников, всегда находил нужный ключ? И как он пользовался им?

Иногда Гарри наверняка прятал ключи под ковром или за драпировкой ящика. Впоследствии, когда он достаточно разбогател, чтобы нанять постоянного надежного помощника, ключи можно было передавать через трубу, которая шла к задней стенке и, разумеется, была невидима публике.

Гудини быстро понял, что чем более громоздкими и тяжелыми кажутся цепи и кандалы, тем проще работать с ними на сцене. По мнению зрителей, труднее всего было снять наручники, кандалы и множество цепей с висячими замками, плотно обвивающими фокусника. Очевидная тяжесть, прочность и количество цепей, зловеще переливавших в свете рампы, все это помогло достичь гораздо большей зрелищности. Зрители недоумевали, как же это он освободился? А это было не так уж трудно. В отличие от кандалов, цепи можно было снять, не открывая замка. Если артист напрягает живот и расправляет плечи перед тем как его обвяжут длинной цепью, а потом расслабляется, то может освободиться при помощи крючков, имеющихся в ящике.

Существовал и другой способ — простой, но очень остроумный. Гарри научился ему у силовых жонглеров. Можно было, хоть и с посторонней помощью, разорвать цепи, напрягая пресс.

Перед спектаклем край цепи вставлялся в тиски, и надо было расшатать соединения при помощи плоскогубцев. Тогда при чуть большем натяжении металлическое звено лопалось, ибо сталь была «усталой».

Возможно, потому, что висячие замки были хорошо знакомы Гарри, номера с ними почти всегда имели успех. Публике казалось, что огромный замок на цепи — дело безнадежное, однако в действительности с ним было проще всего.

Торговцы реквизитом иллюзионистов долгое время продавали то, что в торговле называлось «спиритические замки», переделанные из стандартных висячих замков. Их можно было открыть наточенной монетой, или даже вставив тонкую проволоку в незаметное отверстие. Несмотря на такие приспособления, Гудини приходилось нелегко. Овладение его искусством требовало многих лет учебы, труда, досконального ознакомления со всеми видами ручных кандалов, блестящей способности ориентироваться в непредвиденных обстоятельствах и исключительной ловкости, решительности и выдержки, не говоря уж о силе и выносливости.

Когда Гарри и Бесс приехали в Сан-Франциско с программой, ограниченной освобождением от наручников, кандалов и цепей, Бесс работала с ним только в основном трюке. С ее одобрения Гарри приступил к созданию нового трудного номера.

Вероятно, больше всего его угнетала Бесс. Как и раньше, он устраивал себе необходимые публикации, ставил трюки, бросал вызов публике, обстряпывал «сенсации», запланированные заранее.

Как всегда, новое смелое предприятие поглотило его целиком. В отличие от обычных артистов эстрады, которые напрополую развлекались в короткие перерывы между представлениями, Гудини работал день и ночь. Он спал не более пяти часов в сутки, если бывал занят поисками решения сложной головоломки. Бесс всегда просыпалась одновременно с ним, чтобы первой услышать рассказ о его новейшей выдумке.

С годами Бесс все больше проникалась его идеями. Ее личность как бы растворялась в личности мужа. В глубине души она мечтала о доме, детях, об «оседлом» образе жизни, но она любила атмосферу театра и упивалась славой своего мужа. Гарри убедил ее, что когда-нибудь у них будет небольшой домик, и они усыновят и удочерят детей — много детей.

Но у него были и более далеко идущие планы и стремления, планы, рассчитанные на долгие годы и охватывающие весь мир. И Бесс поощряла их.

В свободное время Бесс занималась стряпней (Гарри мог не есть по десять-двенадцать часов в Сутки, с головой уходя в свои проекты, а потом съедал десятки яиц, взболтанных в двух литрах молока). Она следила за его внешностью, меняла ему белье и рубашки, поскольку сам Гарри даже не замечал, во что он одет. Она кормила и выгуливала собаку. (Кстати, собаки сделались подлинным бедствием их жизни, так как Гарри, увидев где-нибудь замерзшего бродячего пса, почти всегда подбирал его и приносил домой за пазухой пальто.)

Несмотря на обилие работы, Бесс, бывало, подолгу сидела без дела. Но отдохнуть ей не удавалось: она все время была начеку, не зная, когда именно у Гарри возникнет в ней нужда. Она то выполняла его поручения, то восторженно оценивала задумки мужа, то тактично утешала его, а подчас спасала от приступов хандры и ощущения заброшенности.

Она с пониманием и без обиды относилась к его многодневным раздумьям, когда он вовсе не замечал ее. Она простила его, даже когда он назначил ей встречу в ресторане и опоздал на пять часов, потому что заслушался рассказами какого-то старого фокусника и купил у него драгоценный альбом с газетными вырезками. Она прощала Гарри его необузданную вспыльчивость, ибо знала, как щедр и добр ее муж. Когда однажды потрясенный Гарри увидел на улице нищую старуху и вложил в ее грязную протянутую ладонь их последние деньги, Бесс не сказала ни слова ему в укор.

Она никогда не знала, чего ей ждать от этого незаурядного человека в следующую минуту. Лишь в одном она была совершенно уверена: другие женщины его не интересовали (злословы говорили, что он однолюб, и влюблен в собственную персону, в легендарное божество, в имени которого все буквы — заглавные).

Бесс вышла замуж за чудака и гения. Если она считала, что их чаяния не совпадают, то виду никогда не подавала. А утешалась тем, что собирала кукол и шила им фантастические наряды — плод ее богатого воображения.

Мартин Бек для начала стал платить Гарри и Бесс шестьдесят долларов в неделю. Сдержав свое слово, он поднял их гонорар до девяноста долларов после того, как импресарио сообщили ему, что номер пользуется успехом. Это придало Гудини смелости, и он стал просить прибавки. Гарри и Бесс были настолько наивны, что не скрывали своих доходов. Обсудив этот вопрос на семейном совете, они под влиянием честолюбия забыли о благоразумии и телеграфировали Беку, требуя сто двадцать пять долларов в неделю. Кбольшому удивлению и ликованию Гарри, Бек ответил, что согласен. Гарри смог, впервые в жизни, купить Бесс меховую накидку и увеличить сумму, которую каждую неделю посылал мамаше Вейсс.

Деньги интересовали Гарри только по двум причинам: они служили ему показателем успеха и давали возможность покупать книги по искусству магии.

23 июня лос-анджелесская «Ивнинг Экспресс» дала о нем хвалебную статью под заголовком: «Король наручников в полицейском участке». А Гарри уже держал путь на восток, заглядывая в полицейские участки Нашвила, Мемфиса, Канзас-Сити…

14 сентября 1899 года интересная заметка появилась в сент-луисской «Диспэтч». В ней сообщалось, что молодой эстрадный артист, дающий представления в этом городе, намерен прыгнуть в кандалах с моста Ид. В альбоме с вырезками нет больше никаких сообщений об этом прыжке, так что в последний момент полиция, вероятно, помешала Гарри. Это была своего рода репетиция его первого прыжка с моста в цепях. Но сам прыжок состоялся еще не скоро и в другой стране. Там блюстители порядка тоже пытались воспрепятствовать Гарри, однако этот законопослушный по натуре гражданин попросту игнорировал закон.

Контракт с «Орфеем» прервался осенью 1899 года, и Гудини опять остались без постоянной работы. Гарри был уверен, что после триумфа на Западе восточные театры будут домогаться его услуг. Но там, как выяснилось, никто не нуждался ни в трюках с освобождением, ни в его фокусах. По мнению Гудини, его программа была в диковинку на Востоке, где зрелищные учреждения имели стойкие традиции, а их директора отличались непроходимой тупостью и не могли оценить ее.