Такая вот тяга к коллективному творческому труду и послужила толчком для создания книги „Мы из Игарки“…

Намерения юных игарчан написать книгу о себе и о своем заполярном городе поддержали письмами Максим Горький, Ромен Роллан…

Но „что имеем — не храним, потерявши — плачем“, — гласит старая русская пословица. Оригиналы писем М. Горького в Игарку сгорели в одном из многочисленных пожаров — постоянном бедствии деревянного города. Не нашлось в крае… людей, кто бы позаботился о сохранении этих бесценных реликвий, также и литературного музея с безвозвратно погибшими рукописными журналами, рисунками, изделиями и предметами школьного быта тех лет вместе со школой № 12…

Не стало в городе драмтеатра, он переехал в Норильск, на пути потеряв имя Веры Пашенной… Лениво посещаются и кинотеатры, Дворец культуры лесопильщиков, поугасла творческая жизнь в городе и в школах, тяжелый вред нанесен окружающей природе, столь здесь ранимой.

Но по-прежнему Игарка остается в крае, да наверное и в стране, одним из самых читающих городов.

Шел я по улице Таймырской и почти уткнулся в утонувший в сугробах домик, к крыльцу которого протоптаны глубокие тропинки. Что-то знакомое мне в нем почудилось. Оказалось — это старая библиотека. Детская. Ныне — филиал детской городской библиотеки. Зашел в помещение. Сухое печное тепло в библиотеке, деревянные стены побелены известкой. Тишина. От окон, заваленных снегом, сочится полусумрак. Так и тянет, как в детстве, сесть за стол, прочесть страницу-другую и задремать в этом книжном уютном царстве.

Книги в библиотеке сплошь изношенные. Хорошо это. Читают игарские дети…»

Размышляя о судьбе своего другого главного наставника в детстве — Василия Ивановича Соколова, писатель всегда поражался его цельному характеру, выдержке и умению встать над обидой, думая о главном. А с его-то биографией вести себя уверенно, твердо, независимо было непросто. Уроженец Петербурга, выпускник Александровского лицея, он естественным образом оказался в годы Гражданской войны на стороне белых. Как уже говорилось, служил под командованием Колчака, сопровождал состав с золотым запасом Российской империи…

Удивительно, что ему удалось уцелеть. Будучи человеком умным, он понял, что его дальнейшее существование на белом свете будет во многом зависеть от места обитания. Так он оказал в Игарке. Здесь Соколов сразу же показал себя толковым и знающим человеком, оказался на виду. У местного начальства не так было много под рукой грамотных людей, и его из кладовщиков перевели в воспитатели детского дома, а чуть позже назначили им заведовать.

По оценке Виктора Петровича, этот человек был первым, из встреченных им на жизненном пути, по-настоящему образованным и культурным. К тому же был он смелым, решительным, умевшим держать слово и отстаивать его.

«Соколов рассказывал, — вспоминал Астафьев, — как учился в лицее, служил офицером, между прочим, у Колчака; о своей ссылке на север. Он сумел подняться над своею личной бедой, переступить обиду. Василий Иванович навсегда остался для меня примером».

Размышления Астафьева об этом человеке воплотились в образе Репнина из повести «Кража».

Заведующий детским домом Валериан Иванович Репнин был когда-то офицером русской армии, а поэтому новая власть не обошла его вниманием. Заключение, лишение гражданских прав, ссылка…

В силу довольно случайных жизненных обстоятельств он стал педагогом, хотя никакого педагогического образования не имел. Работать ему отчаянно трудно. Но Валериан Иванович настойчиво и самоотверженно ищет пути к сердцам подопечных. Когда человеческие качества Репнина в полной мере раскрываются перед ними, он одерживает педагогические победы, когда же он является перед своими учениками «педагогом», то терпит поражение как человек.

В первом случае Репнин реализует свое человеческое предназначение, во втором — исполняет должностные полномочия. Но, конечно, главное для педагога — при всех обстоятельствах оставаться человеком. И Валериан Иванович Репнин — в такой интерпретации должности педагога — вполне ей соответствует.

В повести Астафьева «Кража» есть и другой значительный, не менее масштабный персонаж, чем этот учитель поневоле. Это предгорисполкома Ступинский, фактический хозяин города. Практически за все происходящее в детдоме, за деятельность бывшего белого офицера — спрос с него. Хотя образ Ступинского окрашен в суровые цвета времени, он предстает перед читателем как прагматичный и умный человек. Он понимает, что его возможности, в том числе и в кадровых вопросах, ограниченны. Поэтому он бережно относится к способным и талантливым людям, хотя при этом зорко отслеживает все происходящее вокруг.

Повесть «Кража» — одно из первых крупных произведений Астафьева, опубликована в 1959 году, когда писательское мастерство автором еще не было освоено в полной мере. Тем не менее он смело и реалистично показывает сотрудничество этих двух непохожих людей, воспроизводит реальный дух времени. Каждому из двух своих героев писатель отдает должное, а их соотнесенность, взаимодействие преподносит как единственно разумный и продуктивный путь для общества. Именно для этого он усиливает образ Ступинского, можно сказать, несколько поэтизирует его. Даже горожане из числа высланных признают, что хозяина им Бог послал разумного, он понимает, что без людей он дырка от калача, и потому «не оскорбит, не выгонит: в ночь-полночь приди, выслушает тебя как человека и по-человечески отзовется… По-человечески — это очень и очень умели ценить жители города Краесветска».

Астафьев пытается оградить «меченого» Репнина от мелких, бездарных и агрессивных представителей гороно Голиковой и Хлобыст. Другой вопрос, насколько хватит сил этому предисполкома, и не найдут ли в самом скором времени на него компромат активные интриганки. Понятно и то, что как бы ни прикрывал Репнина Ступинский, в атмосфере 1930-х годов долго этот союз удержаться не мог.

И не случайно, возвращаясь из повести в действительность, невольно вспоминаешь из рассказов Виктора Петровича, что Соколову, послужившему прообразом Репнина, предстоял по жизни дальнейший путь на север, в еще большую глубинку. Его перевели на остров Полярный, где он и прожил до конца своих дней.

Как считал Астафьев, И. Д. Рождественский и В. И. Соколов, все время напиравшие на него насчет «природных способностей», довершили дело его школьного образования. Виктор закончил шестой класс, но далее уже учиться ему не довелось, ибо детдомовский возраст кончился — 1 мая 1941 года ему исполнилось 17 лет. «Я должен был начинать самостоятельную жизнь, кормить и одевать сам себя, думать о дальнейшей судьбе».

Вскоре он поступил на кирпичный завод коновозчиком, подвозил с лесозавода отходы к топкам. Главной его целью стало — заработать денег на пароходный билет, выехать на магистраль и попробовать там поступить в какое-либо училище.

В конце концов так оно и случилось. Он устроился в Красноярскую железнодорожную школу ФЗО № 1, которая была создана на станции Енисей.

Как-то в одной из наших бесед Астафьев заметил:

«Все же считаю, что судьба была ко мне щедра. И дядя Ваня, и дядя Вася убиты на войне, я вот — остался жив…

Хотя попал на войну сопляком, — не научился даже пить… Первый раз крепко загулял уже в Польше, перед третьим ранением. А ведь курил с тринадцати!

И во всех передрягах меня, пожалуй, вела и спасала книга. Я везде находил себе по вкусу книги, читал в самых неподходящих, даже немыслимых ситуациях и условиях.

Может быть, то, что сейчас наши ребята перекормлены книгами, и вредит им. Книга теряется среди многих вещей нашего времени, и таким образом, книга теряет свою исключительность. Я, например, каждую берег, свою ли, чужую… Если бы у меня тогда была какая-то своя любимая книга (о множестве и не говорю), я обязательно обращался с ней очень аккуратно, берег бы ее, обернул бы тщательно и везде таскал за собой».