– Двадцать через два месяца будет, товарищ лейтенант, – обстоятельно отвечает заряжающий. – В марте. Я с двадцать второго года.

Двадцать? Сейчас, стало быть, все-таки сорок второй?!

Кажется, я спросила это вслух, потому что экипаж мой вдруг замер. Нет, все продолжали делать свое дело, но при этом казались застывшими. Я рассмеялась – получилось довольно неестественно.

– Что-то заговариваться я начинаю… Показалось вдруг на секунду, что год уже… сорок четвертый…

– Сорок второй, командир, – подал голос стрелок.

– Сорок второй, сорок второй, – прогудел похожий на шмеля мехвод. – Если б мы тут – да в сорок четвертом, нам бы за такое руки поотрывать надобно… И не только руки.

– В сорок четвертом войны уже не будет, – поддакнул стрелок.

Угу, не будет, конечно… Хотя… А вдруг и вправду – не будет?! Ведь я и – ну, пускай не сотни, пускай, с десяток игроков, – мы тут для чего?! Как раз для этого самого… С другой стороны, если – сорок второй, да еще и – январь, так откуда тогда здесь «тигры»?! Объяснение этому может быть только одно: там, с той стороны, есть такие же игроки, которые стремятся к совсем противоположной цели. Небось мечтают о победе «Великой Германии», сволочи! А что – запросто! Вряд ли идея «улучшить историю» посетила исключительно Витькиного шефа. Может, какого-нибудь сторонника «превосходства арийской расы над прочими» – тоже. Вон даже среди наших, российских пацанов, сколько скинхедов, а кто они, как не фашисты?! Некоторые даже приветствие нацистское используют… Так почему таким не быть среди немцев? Нет, хрен вам копченый, а не «Великую Германию». О том, что «за Великую Германию» может играть кто-то из наших, не хочется даже думать.

Блин, нашла время для размышлений – нас сейчас поджарят прямо здесь! «Тридцатьчетверке» против «тигра» в лобовой не устоять. Правда, можно повторить фокус с заклиниванием башни, только слишком уж много немецких танков, и слишком плоское поле, и…

Сзади, подвывая, вступают в бой «катюши». Может быть, именно поэтому мы не сразу слышим стройный гул в небе. Самолеты. Наши! Все, мы не одни – сейчас фашисты попляшут!

Вверх вздымается белый фонтан, затем еще один.

Первый танк загорается – чадно, жарко; второй останавливается – мне пока не видно, что с ним произошло, но, по крайней мере, на первый взгляд он цел. Ствол третьего расцветает огнем, но снаряд до нас не долетает вообще, а уже через секунду сам танк превращается в огненный многолепестковый пион.

Радист протягивает мне «уши» – мы меняем направление. И верно: с танками тут разберутся и без нас. А нас ждет станция – все еще безымянная, занесенная снежной пургой. Вот и хорошо, что дороги нет – танку дорога неважна, а фрицам не уйти.

Станция была ярко освещена, что-то прогудело – паровоз!

«Впереди автоколонна. Атаковать». И так понятно, что атаковать. Наш танковый батальон открывает огонь.

В автоколонне около тридцати машин. Соседи уже стреляют, а мой Коньков все никак не может справиться со снарядом. Послал боженька подарочек… Матерясь, я помогаю ему отправить снаряд в казенник, выбираю цель. Чем мне эта машина нравится больше других – я не знаю, зато абсолютно уверена: моя цель – именно эта машина! Залп! Ух, чуйка у меня замечательная! У меня ли, моего ли аватара, но наш снаряд попадает в машину с боеприпасами. Классный фейерверк! А за языком все же надо следить: произнесу слово «фейерверк», и – милости просим в немецкие шпионы…

Свист и гулкое буханье – это взрываются патроны и снаряды. Очень удачно взрываются, к слову; один из немецких танков подпрыгивает на месте и застревает в смешной позе, как будто собака такса, пытающаяся выковырять из норы мышь-полевку. Из него выпрыгивают немецкие танкисты и почти сразу падают, скошенные огнем пулеметов.

Его что, взрывом сдетонировавшего снаряда подбило?! Если б мне кто такое сказал, решила бы – полный бред. Однако…

Четыре «тридцатьчетверки». Откуда? Почему – с той стороны?

– Командир, это фрицы на наших танках! – кричит мне заряжающий, и я, приглядевшись, замечаю кресты.

– Бронебойным… огонь!

Как подбить «тридцатьчетверку», я знаю хорошо. Нас учили. А мы еще, дураки, тогда смеялись, дурни: дескать, зачем нам знать, как собственные танки уничтожать?

Кто из нас попал, а кто – нет, не имеет никакого значения. Чего считаться? Главное, что загораются три из четырех одновременно; четвертый, хоть и с опозданием, тоже вспыхивает; из него прыгают пылающие фигурки, валятся, словно срезанные серпом. Это не наши – это один из подбитых первыми танков открывает огонь по своим.

– Вот же ж фрицы! – удивленно вскрикивает Коньков. – В падлу им, значит, чтобы хоть кто из ихних в живых остался!

– Зажигательным…

Мы снова влупили хором. Наш снаряд попал в опорный каток, выбив его. В этот момент выстрелил один из «тигров». Тот самый, который расстреливал своих. Но нам сегодня просто несказанно везло: в поле торчала вмерзшая в землю соха, а может, какое другое крестьянское орудие; болванка зацепилась за эту штуковину, снесла ее в ореоле искр и немного изменила направление. Совсем чуть-чуть, но этого хватило: снаряд пролетел мимо. Всего в нескольких сантиметрах, но мимо. А то быть бы нам без башни!

Больше ни одного выстрела фрицы сделать не успели.

Отдельно стоящее кирпичное здание – интересно, что здесь было раньше? Из него выскакивают фрицы – полуодетые. Настолько не ожидали? Белые нижние рубашки, перечеркнутые подтяжками. У одного в руках Stielhandgranaten 24, известная у нас как М-24. Он выдергивает шнур, я вижу все это, словно в замедленной съемке, размахивается. Ну, во-первых, с М-24 против танков – это вообще смешно. Во-вторых, кинул он ее метров на тридцать, а до танков, скорее, триста. Нервы? Или фрицы согревались водочкой? А согреваться им и впрямь не помешало бы, морозец-то больше тридцати градусов…

Граната не взорвалась. То ли заряд слежался, то ли, что скорее, терочный запал отсырел. А может, он просто неудачно дернул – с этими «колотушками» всегда так: недостаточно резкий рывок – и гранату можно выбрасывать. Я знаю, сама пробовала; есть у меня приятели, увлекающиеся реконструкцией сражений, они приглашали на «гранатометание». Stielhandgranaten 24, понятное дело, были новыми, но изготовленными с точным соблюдением технологии…

А у нашего приятеля, оказывается, есть еще одна!

– Огонь! – отдаю я команду стрелку; стрелять из пушки нет смысла – фрицев сейчас и так выкурим, а здание потом восстанавливать…

– Товарищ командир, а он шнурок выдернул, – с опаской сообщает Коньков. – Не взорвется?

Я качаю головой.

– Если в течение восьми секунд не взорвалась, так и не взорвется.

Во всех справочниках, правда, написано, что временной промежуток между выдергиванием шнура и взрывом составляет четыре с половиной секунды, но тогда, когда «гранатометанием» занималась я, взрывались они не раньше, чем через восемь секунд. Впрочем, может, парни просто что-то напутали с технологией.

Откуда-то слева вдруг выскакивает бронетранспортер с флажком на правом крыле.

– Осколочно-фугасным…

Я влепляю ему снаряд в бок и сразу – следующий. Оба попадают в цель и взрываются, разбрасывая вокруг огненные брызги.

Станция… Вагоны, товарные, темно-зеленые… Кажется – наши, советские, но с нанесенными латинскими буквами – немцы во всем любят порядок: захватили вагоны – внесли в реестр, присвоили номера… Открытая платформа, на ней – автомобиль. Новый. Сверкает хромированными деталями… Другие пути – тут товарный состав. Полувагон, в нем – горой! – земля. А ведь читала где-то, что фрицы вывозили из Украины чернозем, читала, что неправда. Выходит и в самом деле вывозили?! А дальше, что-то белое… Соль, что ли? Они что, все отсюда тащили к себе?! У них что, соли своей нет, что ли?!

Рядом с цистерной группка бойцов; в центре – самый мелкий и самый молодой, рядовой Коньков. Мой заряжающий. В бою от него толку было мало, зато сейчас – герой героем! Что-то рассказывает, шутит – и сам смеется своим шуткам.