— Положите их в несгораемый шкаф. Сегодня мы кутим… Я молодожен, Леви, можете меня поздравить. Взгляните, какая у меня счастливая харя. — Он криво улыбнулся. — Вы завидуете? А? Вам тоже хочется? Признайтесь…

Леви печально смотрел на Гуревича.

— Я первый в мире мужчина, который женился на крокодиле, — продолжал Гарик. — Вы знали, что в Париже водятся крокодилы?

Леви покачал головой.

— Странная страна, — произнес он, — не правда ли? В Париж можно вылететь только на крокодиле, в Испанию — на Ягере…

— Значит, вас пустили за Ягера?

— Да, — сказал Леви, — за «азохун вей»… Вы все еще хотите меня угостить?

— Хочу, — ответил Гуревич.

Принесли московский борщ.

— Вам его будет нехватать, — сказал Леви.

— Херня, — бросил Гуревич. — Мне будет нехватать только трех вещей: моря, Невского и вас, Леви.

— Спасибо, — произнес Леви, — вы меня ставите вровень с морем и Невским. Спасибо… Море вы там найдете…

— Не то… Я из этого вышел…

— А в то вы войдете… Не печальтесь… Сегодня вечером вы будете на Сэн — Жермэн. Зайдите там в Де — Маго. Это мое любимое кафе…

— Вы что — там сиживали?

— Никогда… Посидите там за меня. Выпейте за то, что одним козлом в этой стране стало меньше. А потом… Поставьте в Париже что‑нибудь стоящее, из‑за чего стоит жить…

— Вы хотите Галеви, Леви?

— Вы догадались, мальчик.

— А кто у меня будет в главной роли?

— Вам придется трудновато. Такого Иегуду, как я, вам не найти.

— Ну, так бросайте стадо… Сыграйте Галеви…

— Гуревич, — печально произнес Леви, — мы никогда больше не увидимся. Вы знаете это?

— Я так многого не знаю. Зачем мне знать это?.. И потом — даже параллельные прямые пересекаются… Где‑то там, далеко, может быть — в Париже…

Превращение Соколов в «идиотов» шло полным ходом. И они были уверены, что не сегодня — завтра Борщ назовет их кретинами и оставит в покое. И все можно будет забыть, как дурной сон.

Они пили в своей гостиной коньяк, закусывали эклерами, и были веселы, как раньше, до знакомства с «дожем».

— Я совершенно уверен, что товарищ майор уже подыскивает новые кандидатуры, — сказал Борис и поставил рюмку на столик.

— Или сумасшедший дом, — прибавила Ирина.

— Подожди, не торопись, с этим еще рановато…

Он налил себе коньяка, потер руки и задумался, видимо, решая, что бы еще такое предпринять.

— Как ты смотришь на то, если завтра мы потребуем отдать татарам Крым, немцам — Поволжье, а евреям — Урал?

— Евреям — Урал? — удивилась Ирина.

— А почему бы и нет? Тебе жалко?

— Но они там никогда не жили.

— Почему бы им не осваивать новые пространства? В Биробиджане они тоже никогда не жили, пока их туда не послали, — парировал Борис. — Но ты только прислушайся, как звучит: «Урал — евреям»!

— Полный идиотизм! — заметила Ирина.

— Это и прекрасно, — согласился он, — или мы не идиоты?

— Идиоты, идиоты! — успокоила Ирина.

— Затем, — продолжал Борис, — я потребую немедленного восстановления монархии, свободы слова и секса и, — он задумался, — и… роспуска Учредительного собрания!

— Которое распустили в семнадцатом? — уточнила Ирина.

— Именно его. Пусть распускают еще раз!.. И, что самое главное — краковской колбасы в магазинах!

— Это уж чересчур! — заметила Ирина.

— Но ты же знаешь, как я ее люблю, — объяснил Борис.

— Наверно, почти так же, как и я, — улыбнулся майор.

Откуда он появился — неизвестно. Может быть, из мелодии Вивальди, парившей над комнатой. Ведь он был почти венецианский дож, а Вивальди — венецианский музыкант… Они, так сказать, были «земляками».

Речь покинула Соколов. Говорил только «дож».

— У нас с вами одинаковые вкусы, — говорил он, — краковская колбаса с чесночком и горбушкой.

Борщ облизнулся.

Дар речи первым вернулся к Борису.

— Вы, собственно, откуда? — спросил он.

— Прямо с работы, — охотно ответил тот, — забежал в гастроном — и к вам.

Он раскрыл портфель- оттуда густо запахло краковской.

— Угощайтесь!

Он выложил на стол несколько кругов.

— Берите, берите, и не нарезая, а вот так, с куска.

И майор откусил чуть ли не пол — палки.

— Так гораздо вкуснее, попробуйте.

Несколько минут все трое смачно и сосредоточенно жевали колбасу.

— Не пересолено? — нарушил молчание Борщ.

— Вроде, нет, — ответил Борис.

— Не жирновата?

— Нет, в самый раз.

— Что ж вы тогда дурака валяете? — ласково спросил майор. — Пиво с Гусаком, понимаете ли, Урал — евреям, видите ли, революция, о которой говорили большевики…

— …совершилась! — закончил Борис. — Я тогда волновался и ошибся.

— Что вы ересь несете?

— А разве не совершилась? — удивилсь Ирина.

— Послушайте, — Борщ по — отечески улыбнулся, — вы кого из себя разыгрываете, дети мои?

— А что? — спросил Борис, — мы ж договорились — диссидентов!

— Но ведь не идиотов? Неправильной дорогой идете, товарищи! В сумасшедший дом идете. А вам надо в тюрьму! И на Запад! Какой путь вам больше нравится?

— На Запад, — подумав, сказал Борис, — куда ж еще?

— Так и ступайте туда нормальным путем!

— Как?! — взмолился Борис, — я ведь ни черта не знаю! Не видел ни одного живого диссидента! Не нюхал не только практики, но даже теории!

— Изучайте, — спокойно возразил Борщ, — читайте!

— Где? — спросила Ирина, — в библиотеке?

Она иронично смотрела на майора.

— Зачем далеко ходить, — ответил он, — я вам дам почитать.

Он раскрыл портфель и вместо колбасы на этот раз достал оттуда три толстых тома.

— Полное собрание сочинений, — пропел он.

— К — кого? — поинтересовался Борис.

— Солженицына, — скромно ответил Борщ.

Борис с ужасом смотрел на полное собрание.

— Вы знаете, что мне предлагаете?! — сурово спросил он у майора.

— Знаю, — сознался тот.

— И сколько за это можно получить- тоже знаете?

— Бывший их владелец получил восемь, — сказал Борщ, — но можно дать и больше.

— Так зачем же вы нам это предлагаете? — спросила Ирина.

— Мы, кажется, договорились, что вы прекращаете играть идиотов. Не для этого я вас приглашал! У нас достаточно сотрудников, которые их с успехом сыграют, с блеском! Диссидент, дорогие мои, это прежде всего не дурак!

— Поэтому их у нас так мало? — поинтересовалась Ирина.

— И не остряк! — оборвал Борщ. — У него нет времени на иронию. И на скепсис! Он борется, он рвет и мечет, он зажигает и убеждает. Это маленький Герцен, который бъет в свой колокол!

Глаза майора запылали:

— Звоните! — призывал он. — Бейте в набат! Зовите народ к топору! Бросайте в него идеи, которые возгорятся, которые…

— Где их взять? — спросил Борис, — где?

— У Александра Исаевича! — убежденно сказал Борщ, — что ни фраза — алмаз!

Он схватил томик, раскрыл его и проникновенно начал читать.

«Никому не перегородить путей правды, — страстно декламировал он, — и за движение правды я готов принять смерть!»

— Секундочку, — остнановил его Борис, — о смерти речи не было, мы договаривались о другом…

Майор не слышал. Он вошел в роль. И довольно глубоко.

«Многие уроки, — взор его сиял, — научат нас, наконец, не останавливать пера писателя при жизни.»

Он перевел дыхание.

— А?! Как сказано?!

— Вы им будто восхищаетесь, — сказала Ирина.

— Вы считаете, что нельзя восхищаться врагом?

— Ради Бога, — успокоил Борис.

— Вы думаете, не бывает злых гениев?

— Гений и злодейство — две вещи несовместные, — напомнила Ирина.

— Очень даже совместные, — ответил Борщ, — и если б на нашей стороне было побольше таких людей — мы б давно построили коммунизм! Вы только вдумайтесь в его мысли.

Он снова встал в позу актера.

«Не участвовать во лжи, — качаловским басом произносил он, — не поддерживать ложных действий. Пусть это приходит в мир и даже царит в мире, но не через меня! Писателям же и художникам доступно большее — победить ложь.»