Перехватив взгляд Сорена, Гильфи тихонько заметила:

— Мне кажется, Блайз поет песню о них.

— Если бы не Клив, — вздохнула Пелли, — наша Отулисса вряд ли смогла бы снова встать на крыло. Она бы с головой ушла в свои книги.

— С дороги! С дороги! — прокричала молодая воробьиная сычиха по имени Фритта, прокладывая себе дорогу через толпу сов, стоявших на балконе. — Я тороплюсь в типографию. Мне нужно успеть включить отзыв о концерте в следующий выпуск! Твоя сестра — чудо! — прокричала она Белл, пролетая мимо.

— Я помогу! — крикнула Белл, устремляясь за ней. — Я хочу убедиться, что ты ничего не упустишь.

Сорен, Корин и остальные члены стаи ненадолго вышли освежиться на ветку, росшую прямо под большим дуплом, но им недолго пришлось наслаждаться тишиной чудесной ночи. Вскоре начались танцы.

— Как непохоже на прошлый год! — сказал Корин.

Вся стая с облегчением посмотрела на своего короля, все были рады, что именно он высказал то, о чем подумали они все. Ведь в прошлом году Стриге удалось настолько замутить Корину разум, что Великое Древо едва не попало в хищные когти этой голубой совы и ее приспешников. Если бы Корин не вспомнил об этом, недосказанность продолжала бы висеть в воздухе, подобно последним клочьям темной грозовой тучи. Но сегодняшний вечер был прекрасен, а тихий воздух словно нарочно создан для танцев.

— Танцы сегодня будут допоздна, — заметила Гильфи.

— Прекрасно! — с неподдельной радостью вскричал Корин. — Замечательно!

Перед самым рассветом свежий номер «Вечернего Уханья» был полностью готов. Совы, захмелевшие от молочникового вина и буйного глаук-глаука, уже давно разбрелись по своим дуплам. Ничего, прочитают газету на закате! Заголовки кричали: «праздник Урожая вновь возвращается во всей красе! Ошеломительный певческий дебют! Провал? Ни в коем случае!»

«Блайз, одна из трех дочерей Сорена и Пелли, открыла нынешний праздник Урожая исполнением традиционного гимна „Любимое Древо“. Эта торжественная песня была пропета с исключительным изяществом, доставившим удовольствие всем присутствовавшим. Однако лишь когда молодая певица перешла к следующему номеру своей концертной программы и запела старинную пестроперскую балладу, мы поняли, что на дереве расцвел новый блестящий талант. Не будет преувеличением сказать, что слова „Когда любит сова сову“ Блайз исполняла поистине всем желудком!

Следует особо отметить полную музыкальную гармонию, сложившуюся между юной певицей и членами гильдии арфисток, прежде всего нашей блистательной мадам Плонк, которая в этот вечер явно была в ударе. Она вращалась по струнам, как волчок, перебирая, щипая и колебля их с несравненной точностью и невероятным талантом. А теперь несколько слов от себя лично. После отвратительного прошлогоднего праздника Урожая ваш обозреватель просто не может представить себе лучшего начала торжеств, чем сегодняшний дуэт дерзкой, уверенной в своих силах молодой певицы и прославленной арфистки!»

Глава II

Крепыш на распутье

Лунный свет, заливавший ледяную пещеру, постепенно начал слабеть. Крепышу казалось, что прошла целая вечность, прежде чем две совы наконец вылетели наружу. От их разговора Крепыша бросало в дрожь, что, согласитесь, было весьма странно для птицы, родившейся и выросшей в Ледяных проливах. Что же означало это странное слово, произнесенное сипухой? Хагсмары!Просто мурашки по телу бегут. Внезапно Крепыш заметил, что узкая щель, в которой он сидел, стала заметно просторнее. «Значит, я все-таки съежился. По-настоящему, как сова. Стал тощим от страха. Но ведь так делают только совы, а не тупики! Ой, мамочки… ой-ой, мамочки! Наверное, я УЖАСНО испугался. Что это за хагсмары такие? И что означал этот разговор про яйца?» У бедного Крепыша даже голова разболелась, ведь он еще никогда в жизни так не работал мозгами! Крошечные осколки мыслей, острые, как ледяная крошка в разгар катабатических ветров, вихрями кружили у него в голове.

«Что означает все, что я увидел и услышал в этой пещере? — в отчаянии думал Крепыш, пытаясь припомнить предпоследнюю мысль, посетившую его как раз перед тем, как в его слабых мозгах начался этот ужасный шторм. — Я должен что-то сделать. И это пугает меня сильнее всего, что я увидел и услышал. Потому что я точно знаю, что должен что-то сделать, но совершенно не понимаю — что именно!»

Затем мысли Крепыша завертелись, словно в урагане.

«Я должен кому-нибудь рассказать обо всем, что увидел и услышал. Только не папочке и не мамочке. Не говоря уже о бабуле и дедуле, ведь они еще глупее, чем родители! — Он подумал о старшем брате по прозвищу Толстяк. — Нет, ни за что! Великий лед, что же мне делать? Ой, кажется, догадался! Нужно рассказать обо всем кому-нибудь умному. Ну конечно, вот и ответ! Может быть, мне стоит отправиться на Великое Древо Га'Хуула? К совам! К Ночным стражам!»

Крепыш даже видел их своими глазами, пусть всего пару раз в жизни. Их было четверо, и они называли себя «стая». Да-да, в тот раз среди них была очень славная пятнистая сова откуда-то с севера. Как же ее звали? Клац? Клюк? Клюв? Ну конечно — Клив!

В ту пору, когда Клив пролетал через Ледяные проливы, Крепыш был еще совсем маленьким птенцом. Однако он хорошо запомнил эту встречу. Да-да, его не зря считали очень умным! Он все помнил. Тогда Крепышу в лапу вцепилась водяная блоха, а Клив очень ловко ее вытащил.

«Я должен найти Клива, а потом найду всю стаю. Но как же… Они ведь все такие умные, а я всего лишь тупой тупик. Очень тупой. Мне будет так стыдно… А путь такой долгий… Может быть… может быть, стоит рассказать белым медведям? Они большие и умные. И они гораздо ближе!»

Пройдя по узкому туннелю, Крепыш выбрался из пещеры и уселся на краю огромной ледяной глыбы, нависавшей над Ледяными проливами. Свесив голову, он посмотрел на бурлившую внизу воду. Отсюда Крепыш хорошо видел своего старшего брата Толстяка, нырявшего за рыбой для пропитания собственной семьи. Толстяк тоже заметил Крепыша и приветственно заорал, разинув свой огромный оранжевый клюв. В тот же миг все двадцать четыре мойвы, аккуратно разложенные в его клюве, серебряными льдинками попадали в море.

— Великий лед и вечная мерзлота! — донесся пронзительный клекот из одного из ледяных гнезд, усеивавших утес. — Толстяк — ты дурак! Ты упустил наш обед!

Это вопила Ловуша, молодая жена Толстяка.

— Да я просто хотел поздороваться с Крепышом! — проорал в ответ Толстяк. — Привет, Крепышонок, малыш! Как ледок?

— Мне детей надо кормить! — завизжала Ловуша, выпрыгивая из гнезда. Прижав оба крыла к толстым бокам, она бросилась в плещущую внизу воду. Несколько птенцов, высунув головки из ледяного гнезда, следили за матерью.

Толстяк, не обращая внимания на своих голодных деток, уселся на ледяной выступ рядом с Крепышом.

— Чего делаешь?

— Н-ничего, — пробормотал Крепыш, не зная, стоит ли рассказывать брату о том, что он только что видел. Так ничего и не решив, он попытался сменить тему. — Ловуша — она здорово ныряет. Ты только погляди на нее!

— Ага, она такая. Что скажет — то и сделает. Тебе, Крепыш, тоже надо найти себе подругу.

— Думаю, я пока не готов.

— Это ты-то не готов? Мама всегда говорила, что ты самый умный из нас! Даже умнее, чем нужно, вот как.

Крепыш несколько раз хлопнул глазами. «Кажется, мама права», — подумал он.

— Знаешь… мне надо лететь.

— Куда лететь? — тут же спросил Толстяк.

— Сам не знаю, — вздохнул Крепыш.

— В Самнезнай? Круто! Я слыхал об этом местечке, — воскликнул Толстяк. — Говорят, рыбалка там просто знатная!

— Да? Ну… тогда я полетел, — пробормотал Крепыш и, расправив крылья, прыгнул с края утеса.

Он уже улетал, когда услышал, как Толстяк грозно кричит на своих малышей:

— Быстро помахали крыльями дядюшке Крепышу! Он летит в Самнезнай!

Ловуша уже вернулась в свое гнездо и деловито сортировала рыбу. И она, и птенцы с завистью посмотрели вслед Крепышу, вскоре растаявшему в тумане над берегом Ледяных проливов.