Короткая пауза, какие-то тихие голоса, а затем в зал медленно, усталой походкой вошел мужчина. Это был Николас Халлетт, кузен сэра Даррелла, приехавший в Конингтон три года назад, чтобы занять место управляющего. Вместе с сэром Дарреллом он отправился сражаться за короля. Его одежда была в дорожной грязи, лицо осунулось. В тишине, нарушаемой только позвякиванием шпор, он приблизился к леди Конингтон и, обнажив голову, поклонился ей.

— Примите мои самые теплые приветствия, кузен! — Голос леди Конингтон звучал ровно, хотя руки вцепились в подлокотники кресла с такой силой, что побелели костяшки пальцев. — Какие известия вы привезли нам?

Он мешкал с ответом, глядя не на нее, а на шляпу у себя в руке. Наконец, с трудом произнес:

— Миледи, произошло большое сражение в Уорикшире, у местечка под названием Эджхилл. Продвигаясь к Лондону, король обнаружил, что граф Эссекский и вооруженные отряды парламента следуют за ним по пятам. Опасаясь окружения, он развернул войска и пошел в атаку.

Домочадцы безмолвствовали, старались даже не дышать, ловя каждое слово. Леди Конингтон произнесла все так же спокойно:

— Мы молим Бога, чтобы Его милостью победа была дарована его величеству.

Халлетт покачал головой.

— Мадам, победа не досталась никому: ни его величеству, ни его врагам. После сражения лорд Эссекс отступил к Лондону, король — к Бенбери, а оттуда к Оксфорду. То была жестокая и кровавая битва. По меньшей мере пять тысяч человек полегли на поле боя.

Он снова умолк, и Элисон, вцепившаяся в Черити, глядя на него со все возрастающей тревогой, не смогла дольше вынести неизвестность. Прерывистым голосом она истерически выкрикнула свой главный вопрос:

— Что с Дарреллом? Что с моим мужем? С ним случилось несчастье?

— Успокойтесь, мадам. Он в безопасности, в Оксфорде. — Халлетт повернулся к ней, как показалось Черити, с чувством, похожим на облегчение. — Ваш муж был легко ранен у Эджхилла, но сейчас быстро поправляется. Он передал мне письмо для вас.

Со слезами облегчения Элисон закрыла лицо руками и прижалась к Черити, а та подвела ее к креслу и подманила горничную. Черити испытывала не меньшее облегчение, но какой-то инстинкт говорил ей, что Халлетт еще не все сказал.

— Я благодарю Господа за спасение сына, — тихо произнесла леди Конингтон. — Но как мой муж?

Халлетт ответил не сразу, и леди Конингтон поднялась с кресла, впервые в ее голосе послышалось напряжение.

— Ради бога, Николас, скажите мне! Что с сэром Дарреллом?

Внезапным движением он отбросил в сторону шляпу и, опустившись перед ней на одно колено, взял ее руку в свои ладони. Его горестные слова ясно услышали все находившиеся в зале.

— Бог дарует вам силы, чтобы пережить потерю, миледи! Сэр Даррелл умер так же благородно, как жил.

Остатки цвета сбежали с лица леди Конингтон, оно сделалось пепельно-серым, а глаза широко раскрылись в недоумении. Губы шевельнулись, и хриплым шепотом она выговорила имя своего мужа. Черити в тревоге бросилась к ней, но Халлетт, вскочивший на ноги, успел подхватить хрупкую фигурку, когда она бессильно падала на пол. Пугающую тишину разорвали вдруг громкие рыдания молоденькой горничной.

Только на другой день Черити представилась возможность расспросить Николаса Халлетта, так как накануне она последовала за служанками, которые перенесли леди Конингтон в опочивальню. Напуганная до потери сознания, но изо всех сил стараясь скрыть это, Черити оставалась на страже рядом с миледи всю эту кошмарную ночь. Вдова не разговаривала и не плакала, но Черити, чье сердце было переполнено печалью и страхом, смутно сознавала, что горе миледи слишком глубоко, чтобы его можно было вылить в слезах.

Когда дом, наконец, начал пробуждаться, Черити уступила свое место у постели горничной леди Конингтон и устало побрела на поиски Халлетта. Она нашла его за серьезной беседой с Джеймсом Партриджем, но как только они получили ответы на свои встревоженные вопросы относительно миледи, причем она старалась по возможности успокоить их, старый управляющий удалился. Они остались одни. Николас обеспокоенно вгляделся в Черити.

— Дитя мое, — произнес он ласково, — тебе бы надо поспать. Ты чуть не падаешь.

Черити покачала головой:

— Потом отдохну. Мистер Халлетт, вы сказали вчера вечером, что рана Даррелла заживает. Вы говорили правду или просто хотели утешить его жену?

— Я говорил правду, — ответил он спокойно. — Даррелл получил колотую рану шпагой в бедро, но это не опасно, скорее просто крайне неприятно. Не сомневаюсь, что он снова будет на ногах к моему возвращению в Оксфорд.

— Вы скоро собираетесь туда?

— Как только выполню задание, которое он поручил мне. — Халлетт помолчал, слегка нахмурившись, потом отрывисто добавил: — В оксфордских колледжах плавят тарелки, чтобы обеспечить деньгами дело короля, и многие граждане следуют их примеру. Сэр Даррелл приказал мне проследить за тем, чтобы с конингтонским серебром поступили подобным же образом.

— Сэр Даррелл? — повторила Черити, но тут же спохватилась, сообразив, что теперь Даррелл носит титул отца. Затем до нее дошел полный смысл слов Халлетта, и она недоверчиво спросила: — Расплавить всю эту великолепную серебряную посуду?

Халлетт кивнул:

— Его величество отчаянно нуждается в деньгах. Круглоголовые распоряжаются всем богатством Лондона и других больших городов. Но хотя сторонники короля оказывают ему щедрую поддержку, их основное состояние — земля, а ее нельзя быстро реализовать.

— А что другие города, сэр? — спросила Черити после короткой паузы. — До нас доходит так много слухов.

Халлетт вздохнул:

— Кроме Лондона и Плимута, круглоголовые удерживают Гулль, Бристоль и Глостер — все важные порты. Флот также на стороне парламента, так что какая бы помощь ни поступила к нам из-за моря, она должна пробиться через блокаду вражеских кораблей.

— Но ведь у короля много сторонников, разве не так? — спросила пораженная Черити.

— Да, много, особенно на севере и западе Англии и в Уэльсе, но проклятых бунтовщиков тоже немало. Борьба будет длительной и тяжелой, мисс Черити, сомневаться не приходится. Эджхилл — это всего лишь начало.

— Пять тысяч убитых! — прошептала Черити. — Сэр, кто еще погиб, кроме сэра Даррелла?

— Пятеро из Конингтонского прихода, о чем мне известно точно, и столько же было тяжелораненых, — с трудом выговорил он. — Боюсь, я стану вестником скорби и в других домах...

— Как вы добрались до короля, мистер Халлетт? Мы думали, что вы в Сомерсете, с лордом Хартфордом.

— Почему же, мы там и были. Но круглоголовые послали против нас графа Бедфорда, а у него семь тысяч человек против наших полутора тысяч. Мы отступили к Майнхеду, оттуда сэр Ральф Хоптон поскакал в Корнуолл, и с ним сто шестьдесят всадников, а милорд Хартфорд морем отправился в Южный Уэльс с пехотой и оружием, и мы тоже. Это было в конце сентября. После этого мы прошли маршем, чтобы соединиться с основной королевской армией, вот и оказались, на свое несчастье, в Эджхилле.

Они оба умолкли, с горечью вспоминая смелых, горделивых людей, собравшихся возле этого дома всего два месяца назад. Черити сидела у стола, положив голову на скрещенные руки, а Николас стоял, глядя на нее сверху вниз. Ее самообладание казалось неестественным в столь юном существе. Если бы Халлетт не знал ее так хорошо, то подумал бы, что она бессердечная, но ему с давних пор было известно о ее безграничной преданности Конингтонам. Черити Шенфилд обладала силой, не соответствующей ее возрасту. Она могла склонить голову перед горем и несчастьем, но ее нельзя было сломить. Даррелл, посылая его с горестным известием к своей слабенькой, овдовевшей матери и беременной жене, произнес: «Слава богу, что Черити там с ними!» Наблюдая за ней сейчас, Николас вполне разделял чувство, подсказавшее эти слова. Он вынул запечатанное письмо из нагрудного кармана и положил перед ней на стол. Черити вопросительно посмотрела на него, и мужчина просто сказал: