В «Новом летописце» содержится и рассказ о том, как началось преследование Григория Отрепьева, в результате чего он едва не оказался в ссылке. Причиной перемен в жизни патриаршего книжника и чудовского дьякона автор летописца называет донос ростовского митрополита Ионы. Вроде бы он первый заметил и сказал патриарху Иову, «яко сий чернец самому сатане сосуд есть». Патриарх, по версии «Нового летописца», не обратил внимания на слова ростовского митрополита, тогда тот донес на Григория Отрепьева уже «самому царю Борису». Царь Борис быстро распорядился отправить чудовского инока «на Соловки под крепкое начало». Исполнить этот приказ было поручено первому дьяку Приказа Большого дворца Смирному Васильеву, перепоручившему все дело другому дворцовому дьяку, Семейке (Семену) Ефимьеву ²⁸, оказавшемуся родственником Отрепьевых («той же Семейка тому Гришке свой»). Это и позволило Григорию Отрепьеву выиграть время и бежать из Москвы. Казалось бы, этим объяснением «Нового летописца» можно было бы удовлетвориться. Если бы не одно обстоятельство: митрополит Иона занял ростовскую и ярославскую кафедру только после 25 марта 1603 года, то есть уже тогда, когда Григорий Отрепьев находился в Литве!

В тексте «Нового летописца» маршрут бегства инока Григория обозначен слишком замысловато: сначала он бежал в родные галичские места, в Железноборский монастырь, где «поживе немного», оттуда переходит в муромский Борисоглебский монастырь. Дальше строитель Борисоглебского монастыря выдал ему монастырскую лошадь и отпустил в дорогу на Северу. (Вообще-то «строителями» называли основателей монашеских обителей, а в этом монастыре архимандриты были известны уже с середины XVI века, да и Северская дорога шла не через муромо-рязанские земли, а тульские и калужские города!) Летописец знал о том, что вместе с будущим Лжедмитрием находился «Мисайло Повадин с товарыщем», но ничего не написал о Варлааме Яцком, «Извет» которого совершенно по-другому рассказывал об обстоятельствах знакомства и ухода из Москвы трех чернецов. Единственное, в чем совпадали «Новый летописец» и «Извет» Варлаама, это в том, что «Гришка» в итоге оказался в новгород-северском Спасском монастыре, откуда и ушел в Литву в сопровождении своих спутников.

Вообще, сравнивая свидетельство поздней летописи с другими документами «розыска» о Лжедмитрии, можно заметить очень мало совпадающих деталей. Подчеркну лишь, что авторы посольской грамоты, отправленной польскому королю Сигизмунду III с Постником Огаревым в 1604 году, признавали незаурядные таланты дьякона Чудова монастыря Григория, за которые тот и попал в келейники к чудовскому архимандриту и был взят для письма на Патриарший двор. Более того, считается, что Григорий Отрепьев сочинил в Чудовом монастыре службу митрополиту Петру. И хотя сам текст этой службы не разыскан, факт литературного творчества Григория Отрепьева не подвергается сомнению ²⁹. Еще более интересно было бы узнать, почему будущий самозванец составлял службу именно этому московскому чудотворцу. Возможно, что здесь присутствовал некий «заказ» патриарха Иова, если не самого царя Бориса Годунова. Когда в 1598 году была составлена «Утвержденная грамота» об избрании Бориса Годунова на царство, то один ее экземпляр был положен в раку митрополита Петра! Крестом митрополита Петра благословили на царство в 1605 году царевича Федора Борисовича Годунова ³⁰. Позднее Борису Годунову припомнят потревоженные из-за светских дел мощи чудотворца и обвинят его в кощунстве. Но когда он сидел на престоле, новая служба святому митрополиту Московскому Петру должна была подчеркнуть силу небесного покровительства русским самодержцам. И записал слова этой службы, по всей видимости, чудовский чернец Григорий Отрепьев!

Грамота, выданная Постнику Огареву, показывала большую осведомленность Посольского приказа в том, что происходило в Литве с «царевичем» Дмитрием. В ней прямо обвинялись князья Вишневецкие в поддержке самозванца, и связывалось это с пограничными конфликтами. Известно было в Москве о ходивших в Северской украйне «воровских грамотах» и о том, что к самозванцу потянулись казаки с Дона. Возмущение вызывало то, что самозванец послал к ним свое знамя, «подкупаючы их на наши украинные места» ³¹. Но главным и прямым обвинением королю Сигизмунду III были попытки «накупить» на Московское государство крымских людей. Царь Борис Годунов выражал сильное недоумение и обвинял короля: «…крестьянского кроворозлитья жедаешь, и ведомого вора богоотступника и геретыка розтрыгу называешь господарским сыном… И крестьянскым господарем так делати не годитца» ³².

Конечно, в Москве были готовы и к более серьезным угрозам со стороны Османской империи и не пугались их («хотя ты и Турского на нас учнешь накупати, не только Крымского»), но о нарушении «мирного постановленья» и начале «кроворозлития» обещали немедленно известить еще и императора «Священной Римской империи» (ему подчинялись земли Австрии, Германии, Италии, Чехии и ряд других королевств), а через него папу римского и другие государства. И это обещание было выполнено.

В ноябре 1604 года, когда в Северской земле уже началась война с самозванцем, из Москвы в Прагу был отправлен гонец к римскому императору Рудольфу II. Он вез грамоту, в которой снова рассказывалось о расстриге. Однако чем сильнее хотели избавиться от Отрепьева, тем более увязали в этой истории. Беглого монаха Григория и его «фантазии» должны были обсуждать при всех европейских дворах. В зависимость от его дальнейшей судьбы, от того, кто его поддерживает, ставилось заключение общего союза христианских стран против османской угрозы. Такая связь судьбы названного Дмитрия с одним из самых важных вопросов европейской дипломатии того времени поневоле должна была казаться неслучайной.

В Праге еще до получения грамоты царя Бориса Годунова уже знали о появлении «Дмитрия» в Речи Посполитой и о той поддержке, которую он получил. В донесении Гейнриха фон Логау императору Рудольфу II в мае 1604 года рассказывалось, что король Сигизмунд III якобы успел даже заказать для сына московского царя «несколько сотен блюд» и комплект другой «серебряной утвари с вырезанным на всех предметах гербом». При этом король Сигизмунд будто бы каждый день встречался с «молодым князем» у королевича Владислава! ³³Несмотря на эти преувеличения, истинная цель поддержки самозванца была хорошо понятна дипломатам Священной Римской империи, видевшим, как с помощью этого претендента в Речи Посполитой хотели свергнуть московского царя.

В конце 1604-го — начале 1605 года в Праге получили просьбу вмешаться в спор Московского государства и Речи Посполитой и известить обо всем папу Климента VIII. Просьба исходила непосредственно от царя Бориса Годунова, по сути предупреждавшего о начале войны между двумя государствами из-за одного «негодного плута Григория». В этой грамоте, как и в документе, выданном ранее Постнику Огареву, содержалась официальная версия московского правительства о Григории Отрепьеве. Рассказ о самозванце в ней совпадал в основных чертах с тем, о чем московские дипломаты писали ранее в Речь Посполитую, хотя получалась какая-то непонятная путаница с именами. В одной грамоте говорилось, что «в монашеском чине» Лжедмитрий был назван Григорием, а в другой — Георгием. К тому времени выяснилось, что расстрига Григорий служил ранее во дворе у Михаила Никитича Романова (погибшего в ссылке и опале, постигшей весь род Романовых). Точная отсылка к службе у Романовых имела для Годунова большое значение. Известно, что царь Борис, узнав о появлении самозванца, сразу же стал обвинять бояр в том, что это они направляли его «плутовские» действия. Поэтому свидетельство о службе Григория Отрепьева в холопах у одного из Романовых и было включено в текст грамоты. Борис Годунов продолжал утверждать свою власть и хотел иметь на будущее еще один предлог для обвинений опальному роду.

В грамоте императору Рудольфу рассказывалось, как Григорий Отрепьев отказался не только от монашеского одеяния, но и «изменил наружность» (значит, в Чудовом монастыре у него могли быть длинные волосы и борода?). Но были и более существенные детали. В тексте грамоты помимо косвенных упреков Романовым содержалось прямое обвинение короля Сигизмунда III, который «по совету чинов» воспользовался беглым монахом и «подучил» его назваться именем царевича Дмитрия, погибшего в Угличе в 1591 году. В адрес самозванца прозвучали развернутые обвинения в «чернокнижничестве», в «вызывании злых духов», составлении каких-то «писаний». Правда, становилось непонятно: как человек, пользовавшийся столь дурной славой в миру, был «рукоположен в священники» в Чудовом монастыре и взят патриархом Иовом «для писания книг»?