Франческа засмеялась, а потом, прежде чем она сама поняла, что собирается сделать, вдруг поднялась.

— Как по-твоему, меня возьмут в игру?

Элоиза посмотрела на нее так, словно она сошла с ума, что, подумала Франческа, слегка пожав плечами, пожалуй, было правдой.

Элоиза поглядела на нее, затем на мальчиков, снова на Франческу и тоже встала.

— Если ты пойдешь, то и я.

— Ты не можешь, — сказала Франческа. — Ты беременна.

— Совсем недавно, — отозвалась Элоиза со смешком. — Кроме того, Оливер не посмеет сесть на меня. — Она протянула Франческе руку. — Идем?

— Думаю, да. — Франческа взяла сестру под руку, и они вместе побежали вниз с холма, крича, словно банши, и наслаждаясь каждой минутой.

— Я слышал, что вы сегодня днем устроили сцену, — заметил Майкл, присаживаясь на краешек кровати.

Франческа не двинулась с места. Даже глаз не открыла.

— Я устала, — больше она ничего не сказала.

Он оглядел пыльный подол ее платья.

— И испачкалась.

— Слишком устала, чтобы умыться.

— Энтони сказал, что Майлз под впечатлением. По всей видимости, ты кидаешь очень хорошо для девчонки.

— Я бы кидала превосходно, — ответила она. — Если бы мне сказали, что пользоваться руками нельзя.

Он усмехнулся.

— Во что именно вы играли?

— Понятия не имею. — Она тихо устало застонала. — Ты не потрешь мне ноги?

Он сел поудобнее на кровати и приподнял подол ее платья до середины икр. Ноги ее были грязными.

— Боже правый, — воскликнул он. — Ты что, играла босиком?

— Я не могла хорошо играть в туфлях.

— А как Элоиза?

— Видимо, она кидает как мальчишка.

— Я думал, что руками пользоваться нельзя.

На это она негодующе приподнялась на локтях.

— Знаю. Это зависит от того, на каком конце поля ты находишься. Кто бы мог подумать.

Он взял ее ступню руками, про себя отметив, что надо бы позже их помыть — руки, само собой, о своих ногах она могла и сама позаботиться.

— Я и не подозревал, что ты так любишь соревноваться, — заметил он.

— Это — семейная черта, — проворчала она. — Нет, нет, здесь. Да, прямо здесь. Сильнее. О-о-о-о-о-о-о-о…

— Почему мне кажется, что я слышал это раньше, — задумчиво произнес он. — Вот только мне было гораздо веселее?

— Просто молчи и массируй мне ноги.

— Слушаюсь, ваше величество, — пробормотал он, улыбнувшись, когда понял, что ей нравится, когда ее так называют. После одной или двух минут молчания, изредка нарушаемого стонами Франчески, он спросил. — Сколько еще ты собираешься здесь пробыть?

— Ты хочешь домой?

— У меня есть кое-какие дела, — ответил он. — Но ничего, что не могло бы подождать. Как ни странно, мне очень нравится твоя семья.

Она изогнула бровь и усмехнулась.

— Как ни странно?

— Именно. Хотя меня немного испугало, когда твоя сестра победила меня в соревновании по стрельбе.

— Она всех побеждает. Всегда. В следующий раз соревнуйся с Грегори. Он и в дерево попасть не может.

Майкл перешел к другой ноге. Франческа выглядела такой счастливой и расслабленной. Не только сейчас, но и за ужином, и в гостиной, и когда гонялась за своими племянницами и племянниками, и даже ночью, когда они занимались любовью на своей огромной кровати с пологом на четырех столбиках. Он готов был ехать домой, в Килмартин, пусть даже имение старое и полное сквозняков, но оно всегда было их домом. Хотя он с радостью оставался бы здесь вечно, если бы это значило, что Франческа всегда будет такой.

— Думаю, ты прав, — сказала она.

— Конечно, — ответил он. — Но насчет чего?

— Пора отправляться домой.

— Я так не говорил. Я просто спросил, что ты собираешься делать.

— Тебе и не нужно было говорить это, — сказала она.

— Если ты хочешь сказать, что…

Она покачала головой.

— Нет. Я просто хочу домой. К нам домой, — с напряженным стоном она села, поджав под себя ноги. — Здесь было чудесно, и я прекрасно провела время, но я соскучилась по Килмартину.

— Ты уверена?

— Я соскучилась по тебе.

Он поднял брови.

— Но я здесь.

Она улыбнулась и наклонилась вперед.

— Я скучаю по тому времени, когда ты был в полном моем распоряжении.

— Вам нужно лишь сказать, миледи. В любое время, где угодно. Я унесу тебя прочь и позволю тебе делать со мной все, что пожелаешь.

Она усмехнулась.

— Как насчет сейчас?

Он подумал, что это отличная идея, но благородство заставило его сказать:

— Я думал, что у тебя все болит.

— Болит, но не настолько. Особенно если ты сделаешь всю работу.

— Это, моя дорогая, не проблема, — он стащил через голову рубашку и лег рядом с ней, наградив ее долгим, восхитительным поцелуем. С довольным вздохом он отодвинулся и посмотрел на нее. — Ты такая красивая, — прошептал он. — Красивее, чем когда-либо.

Она улыбнулась — этой ленивой, теплой улыбкой, которая говорила, что недавно ей доставили удовольствие, или скоро доставят.

Он обожал эту улыбку.

Он начал расстегивать пуговицы на спине ее платья и был уже на середине, когда в голову ему пришла внезапная мысль.

— Подожди, — сказал он. — Ты можешь?

— Могу что?

Он замер и нахмурился, пытаясь подсчитать дни. Разве у нее не должны быть месячные?

— Разве сейчас не пора? — спросил он.

Она приоткрыла рот и моргнула.

— Нет, — сказала она, и в голосе ее звучало удивление — не его вопросом, а ее ответом. — Нет.

Он отодвинулся на несколько дюймов, чтобы лучше видеть ее лицо.

— Думаешь…?

— Не знаю, — тут она быстро заморгала, и он заметил, что дыхание ее стало прерывистым. — Думаю. Может быть…

Ему захотелось закричать от радости, но он не осмелился. Не сейчас.

— Когда, по-твоему…

— …я буду знать точно? Не знаю. Может…

— …через месяц? Два?

— Может, два. А может, раньше. Я не знаю, — ее рука легла на живот. — Может быть, ничего не вышло.

— Может, и нет, — сказал он осторожно.

— Но, может, и да.

Он почувствовал, как в нем закипает смех — внутри возникла какая-то странная щекочущая легкость, ощущение все усиливалось, пока смех не сорвался с его губ.

— Мы не можем быть уверены, — предупредила она, но он видел, что она тоже взволнована.

— Нет, — согласился он, хотя каким-то образом знал, что могут.

— Не хочу зря надеяться.

— Нет, нет, конечно, не стоит.

Глаза ее расширились, и она прижала обе руки к животу, все еще абсолютно плоскому.

— Ты что-нибудь чувствуешь? — прошептал он.

Она покачала головой.

— В любом случае, еще слишком рано.

Он знал это. И знал, что знает. Не понимал только, зачем спросил.

А потом Франческа сказала невероятную вещь.

— Но он там, — прошептала она. — Я уверена.

— Фрэнни… — если она ошибалась, если ее сердце снова будет разбито — он не думал, что сможет это пережить.

Но она тряхнула головой.

— Это правда, — сказала она, но не стала настаивать. Она не пыталась убедить его или даже себя. Он слышал это по ее голосу. Откуда-то она действительно знала.

— Тебя не тошнит? — спросил он.

Она покачала головой.

— А ты… Боже мой, тебе не следовало играть с мальчишками сегодня.

— Но Элоиза же играла.

— Элоиза может делать все, что ей заблагорассудится. Она — не ты.

Франческа улыбнулась. Улыбнулась как Мадонна, он готов был поклясться, и сказала:

— Я не сломаюсь.

Он вспомнил, как несколько лет назад у нее случился выкидыш. Ребенок был не его, но он чувствовал ее боль, обжигающую, почти невыносимую, словно чья-то рука сжимала его сердце. Его кузен — ее первый муж — умер за несколько недель до этого, и они оба еще не оправились после этой утраты. Когда она потеряла ребенка Джона…

Он не думал, что кто-нибудь из них сможет пережить еще одну подобную потерю.

— Франческа, — сказал он настойчиво. — Будь осторожнее. Пожалуйста.