Военный министр Барклай де Толли».

И июня Милорадович отнесся к Ермолову: «С особливым удовольствием я имею честь препроводить к Вашему Превосходительству список с отношением ко мне Господина Военного Министра, из коего вы усмотреть изволите, сколь много Его Императорское Величество принимает участие в состоянии здоровья вашего. Я уже имел счастие доносить Государю Императору об оном и по отзывам доктора, вас пользующего, уверен, что в самом скором времени буду иметь счастие донесением своим успокоить Государя Императора, столь милостиво занимающегося положением отлично служащего генерала».

Ермолов в воспоминаниях довольно ядовито прокомментировал происшедшее: «Удивлен я был сим вниманием и стал сберегать руку, принадлежащую гвардии. До того менее я заботился об армейской голове моей!»

Гвардия здесь появилась, разумеется, не случайно.

31 марта 1811 года Ермолов получил запрос из столицы: «По случаю продолжительной болезни командира лейб-гвардии артиллерийского баталиона генерал-майора Касперского, к скорому выздоровлению которого и надежды не предвидится, Его Императорскому Величеству угодно назначить на место его, Касперского, другого достойного командира; зная же отличные достоинства ваши и усердие на пользу службы, повелел мне предложить Вашему Превосходительству, не желаете ли вы иметь сего места, где еще более будете иметь случай заслужить Монаршее к вам благоволение? Я, сообщая вам о сем, прошу вас, не замедля, для доклада Государю Императору, о желании вашем меня уведомить. Пребывая всегда с истинным почтением и преданности

Вашего Превосходительства

покорный слуга

Барклай де Толли».

Ситуация была далеко не тривиальная. Император имел безусловное право назначить любого генерала на любую должность, отнюдь не интересуясь его мнением. Как правило, так и бывало. Иногда, правда, Александр спрашивал своего подданного о его предпочтениях при личной беседе.

И Александр, и Барклай де Толли не сомневались в радостном согласии Ермолова, которого при всех лестных характеристиках и боевых заслугах долго держали на второстепенных должностях вдали от столицы, не пуская при этом в действующую армию. И ошиблись.

Как мы знаем, Ермолов незадолго до того отговорил Меллера-Закомельского хлопотать о переводе его в гвардейскую артиллерию, опасаясь оказаться вдали от театров боевых действий.

Историю с предложением, переданным через военного министра, он описывает в воспоминаниях так: «…Военный министр уведомил письмом, что государь желает знать, согласен ли я служить в гвардии командиром артиллерийской бригады? Я отвечал, что служа в армии и более будучи употребляем, я надеюсь обратить на себя внимание государя, что по состоянию не могу содержать себя в Петербурге, а без заслуг ничего выпрашивать не смею».

Однако Александр все уже решил. Ему представлялось правильным приблизить этого многообещающего, хотя и с необычными повадками генерала, чтобы иметь возможность присмотреться к нему.

Приближалась большая война.

«Высочайший приказ о переводе меня в гвардию был ответом на письмо мое!» — иронически констатировал Ермолов.

Но здесь все было не так просто.

Военный министр в письме от 31 марта предлагал Ермолову командование лейб-гвардии артиллерийским батальоном, которым до этого командовал генерал-майор Касперский. Но под командой Касперского находились две роты легкой артиллерии, которые и составляли батальон, входивший в бригаду гвардейской артиллерии вместе с другим батальоном — двумя ротами тяжелых батарейных орудий. Командовал бригадой полковник Александр Христофорович Эйлер, внук великого математика и сын того самого генерала Эйлера, под командой которого служил молодой подполковник Ермолов в Несвиже.

После отказа Ермолова возглавить лейб-гвардии артиллерийский батальон Александр, явно идя ему навстречу, назначает его командиром всей гвардейской артиллерийской бригады.

Упрямство Ермолова принесло свои плоды: вместо батальона он получил бригаду.

Его финансовый аргумент — совершенно резонный — императору было нетрудно отвести.

«Господину артиллерии Генерал-Майору и Кавалеру Ермолову.

Его Императорское Величество по всеподданнейшему докладу моему, Всемилостивейше пожаловать изволил Вашему Превосходительству прибавление к жалованию вашему по две тысячи рублей в треть (шесть тысяч в год. — Я. Г.), доколе будете вы начальником гвардейской артиллерии. Сообщив таковую Монаршую волю Г. Министру Финансов, я извещаю о том Ваше Превосходительство.

Военный Министр Барклай де Толли».

Понятно, что Ермолов оказался на особом счету у императора. Однако сам он отнюдь не был удовлетворен сложившейся ситуацией. Ермолов не мог спорить с монархом и оспаривать свое назначение, но в новой должности вовсе не видел восстановления справедливости по отношению к себе.

Он не склонен был идти традиционным карьерным путем. Какой может быть «подвиг», какой прорыв во время столичной службы?

Не этого он желал, потому, завершая главу записок «От окончания войны в Пруссии до кампании 1812 года», он подвел итог всем своим обидам.

И это притом что вскоре после получения под командование артиллерийской бригады он одновременно получает и гвардейскую пехотную бригаду — лейб-гвардии Измайловский и лейб-гвардии Литовский полки.

«Таким неожиданным образом переменилось вдруг состояние бедного армейского офицера, и я могу служить ободряющим примером для всех, подобных мне». Пассаж, казалось бы, радостный. Но Ермолов тонко чувствует стиль. Недаром он не раз переписывал свои воспоминания. Дальнейший текст превращает вышесказанное в явный сарказм:

«В молодости моей начал я службу под сильным покровительством и вскоре лишился оного. В царствование императора Павла 1-го содержался в крепости и отправлен в ссылку на вечное пребывание. Все младшие по службе сделались моими начальниками, и я при нынешнем государе вступил в службу без всяких выгод, испытал множество неприятностей по неблаговолению начальства, всего достигал с большими усилиями, по очереди и нередко с равными правами на награду неравные имел успехи со многими другими. В доказательство сего скажу пример, теперь со мною случившийся. Отряды резервных войск поручены были артиллерии генерал-майорам князю Яшвилю и Игнатьеву, но по расположению моего отряда на границе на мне одном возлежала стража оной, и с большею властию большая ответственность. Им обоим дан орден Св. Анны первого класса, мне даже не изъявлено благодарности.

О сделанной мне обиде объяснялся я с военным министром Барклаем де Толли, который с важностию немецкого бургомистра весьма хладнокровно отвечал мне: „Правда, что упустил из виду службу вашу“».

Вспомним, что эти претензии Алексей Петрович предъявлял Барклаю уже после того, как получил две гвардейские бригады и основательную прибавку к жалованью.

Но то, что он пишет далее, имеет гораздо больше резона: «Не менее сего досаден мне был отказ в представлении инспектора всей артиллерии, коим просил он определить меня начальником артиллерии в Молдавскую армию под предводительством генерала Кутузова, благосклонно расположенного ко мне».

Он хотел воевать. Кутузов был назначен главнокомандующим, с тем чтобы решительно кончить войну с турками ввиду надвигавшейся войны с Наполеоном. Вот там и в самом деле было немало возможностей для «подвига».

И далее Ермолов пишет чрезвычайно важную для нас и для понимания его устремлений вещь: «После сего поданною запискою военному министру объяснил я необходимость лечиться кавказскими минеральными водами и просил об определении меня на линию бригадным командиром».

Это первый случай, когда Ермолов ясно выразил желание служить на Кавказе. Гвардейский генерал просит перевести его на край империи с несомненным понижением. Для Ермолова в этом был глубокий смысл. Барклай же понял этот демарш так, как поняло бы его большинство высокого генералитета: «Он сказал мне, что по собственному благоволению ко мне государя я хочу заставить дать мне награду и прошу об удалении, зная, что на оное не будет согласия. Итак, я успел только, к общему всех удивлению, разгорячить ледовитого немца, который изъяснялся с великим жаром».