Дома на Материке стояли тесно и скрывали друг друга. Руфь направилась прямиком к книжной лавке, откуда школа получала и мелки, и учебники.

Не успела она прикоснуться к ручке двери, как залился дверной колокольчик и долго не умолкал. От его звона у Руфи начался приступ кашля, она робко подошла к прилавку, не смея смотреть по сторонам.

Ей казалось, что сейчас все полки обрушатся на нее. Словно им все известно. Словно Управляющая посвятила их в суть дела. В лавке так сильно пахло мелками, клеем и книгами, что у Руфи заслезились глаза. И еще тут было слишком светло. Невыносимо светло.

Сперва все полки слились в одну. Потом они стали видны отчетливо и ничего опасного в них не оказалось. Корешки книг, бумага, карандаши, папки, шкатулочки со всякими секретами, рулоны с неизвестным содержимым. И потоки цвета. Руфь не могла отличить один цвет от другого, они летели к ней как радуги.

Поморгав несколько раз, Руфь заметила за прилавком существо, похожее на куропатку. Куропатка сидела и вязала что-то красное. Руфь подошла к ней.

— Добрый день! Храни вас Бог! — сказала она. — Я бы хотела купить цветные мелки.

Куропатка чуть улыбнулась и отложила вязание. Оно лежало на стуле и пылало ярким цветом. Потом она спросила, какие мелки нужны Руфи.

Руфь сняла ранец, достала коробку из-под табака, в которой хранила деньги, и тут же на прилавке медленно пересчитала, что у нее было. Деньги на обратный билет были положены в карман.

Куропатка разложила на прилавке акварель, мелки, цветные карандаши и сказала, что сколько стоит. Руфь осторожно открыла акварель и посмотрела на краски. К счастью, в магазин вошел старик с мрачным лицом и тростью и на какое-то время завладел вниманием Куропатки.

Руфь не могла решиться. Она подносила коробки к носу одну за другой. Нюхала. Мелки, акварель, цветные карандаши. Кисловатый запах сепаратора Управляющей. Откуда он тут?

Куропатка вернулась к прилавку, выбила в кассе чек на книгу, которую выбрал старик, и сказала: «Спасибо». Прихрамывая, старик вышел из магазина, колокольчик залился как сумасшедший.

— Ну, как тут у нас дела? — улыбаясь, спросила Куропатка.

Руфь показала на коробку с акварелью «Бьерке» и на коробку с мелками. Куропатка быстро подсчитала, оказалось, что это стоит на двадцать пять эре больше, чем было у Руфи. Руфь судорожно глотнула.

— А нельзя вынуть отсюда белый и коричневый мелки?

Куропатка отрицательно покачала головой.

Не переводя дыхания, Руфь предложила нарисовать рисунок, который они могли бы использовать в лотерее. Куропатка улыбнулась, но снова отрицательно покачала головой.

На верное, здесь, на Материке, не было принято устраивать лотереи.

В конце концов Куропатка открыла дверь и позвала кого-то из глубины помещения. Оттуда явился щурившийся человек. У него были жесткие черные усы под большими ноздрями, из которых торчали волосы.

Куропатка объяснила ему, в чем дело, он пошевелил усами, потом одним пальцем быстро почесал блестящую лысину. Приподняв брови, он несколько раз смерил Руфь взглядом, засмеялся и сказал: «Ладно».

Руфь поняла, что сможет купить и краски, и мелки. В горле у неё защекотало. Перед глазами мелькнул сепаратор Управляющей. Она отмахнулась от этого видения, забежала за прилавок и, схватив обеими руками руку мужчины, встряхнула ее, пожала и снова встряхнула.

— Спасибо! Храни вас Бог всю жизнь! Аминь!

— Откуда ты? — спросил хозяин, и его лицо расплылось в улыбке.

Но Руфь была не в силах ответить ему. У нее перехватило горло. Чтобы скрыть это, она несколько раз провела рукой по лицу. Потом сложила в ранец свои сокровища. Бутербродам и бутылке с молоком пришлось уступить им место и перебраться во внешнее отделение.

Пятясь, Руфь отступила к двери. Она кланялась и делала книксены. Теперь продавщица была похожа уже не на куропатку, а на остроносое солнышко. Оба старика были непостижимо светлые и красивые. Стоя у радужных полок книжной лавки, они излучали доброту. Понять это было невозможно.

Руфь бежала по причалу, и за спиной у нее подпрыгивал ранец с красками. Он гремел, как старая швейная машинка, а Руфь думала о хозяевах книжной лавки. Когда она станет знаменитой и богатой и побывает в Америке, она придет в эту лавку и вернет им двадцать пять эре. Непременно. Ее радовала эта мысль. Она так ясно представляла себе эту картину.

На ней будет летнее небесно-голубое платье с маленькими розовыми бутончиками и порхающими по юбке бабочками. Полотняные туфли она натрет мелом, чтобы они выглядели как новые. Вязаные ажурные перчатки и лакированная сумка через плечо. Волосы за это время посветлеют и будут похожи на лунный свет. Однажды она видела даму с такими волосами. Она наклонится над прилавком и с улыбкой расстегнет лакированную сумку. Потом отдаст хозяевам двадцать пять эре и скажет: «Спасибо за кредит!»

А они пригласят ее внутрь. В заднюю комнату. Куропатка сварит кофе, и Руфь расскажет им про Америку. Про Америку? Да, про Америку. Ведь именно там люди становятся знаменитыми и богатыми. И они откинутся на спинки и будут бить себя по коленям. И еще они угостят ее пирожными. Большими белыми пирожными с морошковым кремом. Она уже чувствовала его вкус.

Несколько дней Руфь все держала в секрете. Потом она […] что Управляющая дала ей денег на мелки и краски, потому что она собрала так много пожертвований для миссии и еще нарисовала большие картины для лотереи. Мать как-то странно взглянула на нее и недоверчиво спросила, почему она столько времени молчала об этом. Руфь объяснила, что из-за болезни обо всем забыла.

Эмиссар заметил, что эти деньги следовало потратить на что-нибудь полезное. Руфь опустила голову и возразила, что желания покойников следует исполнять. Он сдался. Тогда Руфь опустилась на колени и поблагодарила Бога и Управляющую.

Внизу, стоя на коленях, она смотрела на всклокоченную бороду Эмиссара, на его синеватую кожу и думала о рыбах, плавающих в безбрежном темном море, о которых никто ничего толком не знает. Не знает даже, какого цвета они становятся под водой. Она видела их так явственно. Большие, с открытым ртом, в глубине которого поблескивало белое и красное. Как у Эмиссара. Мелкая сельдь плавала между их острыми зубами. Синий и серый цвет сливались друг с другом, отсвечивая то белым, то красным. «Во веки веков. Аминь».

Руфь устроила алтарь Управляющей. На ящике под бабушкиным крыльцом. Алтарь она украсила огарком свечи и старой салфеткой. Получилось красиво. Но зажечь свечу она не решилась, хотя крыльцо почти всегда было мокрым от дождя, — мог случиться пожар.

Со временем Руфь забыла, что краски и мелки она получила не от Управляющей. И ей казалось, что Управляющая на небесах совсем не против этого.

Зато Руфь разрешала себе использовать только один лист бумаги в два дня. Так, по мнению учителя, следовало развивать свое мастерство. Рисунки сверкали, и от них приятно пахло. Руфь расставляла их у стены и вокруг кровати. Йорген не сводил с них глаз. Он почти ничего не говорил, но она видела, что рисунки ему нравятся.

Все чаще и чаще она думала о том человеке, которому ей хотелось показать свои рисунки и который, возможно, нашел бы их гениальными. Ведь Йорген ничего не понимал в рисунках. Он вырезал свои деревянные фигурки. И хвалить его приходилось ей. Иначе и быть не могло.

Но ведь и ей тоже требовался свой человек. Не только затем, чтобы показать ему рисунки, но и чтобы поделиться с ним своими мыслями. О том, что, даже имея краски и мелки, нарисовать хороший рисунок очень трудно. Очень. И что все важное уже нарисовано людьми, которые умели делать это лучше, чем она.

Сидя под бабушкиным крыльцом, Руфь поняла, что сильно отличается от других детей. Но об этом не знал никто, кроме нее самой, и потому она любой ценой должна была это скрывать. Ведь быть не такой, как все, очень стыдно.

И об этом она тоже могла бы поговорить с тем человеком. Если бы он существовал.