Зато прошлое рисовалось весьма отчетливо — в виде сплошных ударов судьбы.

Цепь памятных злоключений тянулась с детства, и звенья ее были причудливы и разнообразны. Были среди них здоровенные, размером на три строчки, двойки по алгебре в дневнике и позорная неспособность освоить даже самую легкую волейбольную подачу снизу. Были омерзительные прыщи на лбу и унизительные просиживания в углу на школьных вечерах. Правда, тогда у нее еще оставались смутные надежды на будущее, остатки веры в чудеса, родом из детских сказок: «Золушка», «Гадкий утенок» и «Спящая красавица».

И надо сказать, некоторые из ее робких надежд таки сбылись! И надо признать: случались, случались в ее взрослой жизни настоящие подарки судьбы!

Чего стоили, например, серые в тончайшую полоску брюки клеш, самостоятельно перекроенные из старого папиного костюма! Или полный набор тайваньской косметики к восемнадцатилетию! А диплом второй степени за участие в студенческой конференции? А частушки, ежегодно сочиняемые всей группой ко Дню филфака? А командные соревнования по легкой атлетике на практике в колхозе «Светлый путь»?

Однако и долгожданная взрослость, вроде бы навек избавившая Веронику от мучительных юношеских испытаний, не замедлила преподнести ей новые.

С неизбывным стыдом вспоминалась история провала в мединститут, с мрачным изумлением — потерянный в день получки кошелек с подмигивающей японочкой, не говоря уже о великом множестве антиталантов, обнаружившихся с годами семейной жизни, вроде неумения клеить обои, мариновать огурцы, экономить деньги и воспитывать детей.

Да и о каком еще воспитании можно рассуждать, если она и спать-то их укладывать до сих пор не научилась!

Каждый день после девяти творилось одно и то же: досматривание фильма, кстати сказать, совершенно не детского, «Мам, ну подожди, сейчас он всех перебьет и убежит», потом — «А есть у нас что-нибудь вкусненькое?», дальше — «Мне в садике задали стихотворение, вот написали на бумажке», и тут же — «Ой, мам, я и забыла, у нас на балете сказали всем сшить белые купальники» — и все это, одно за другим, крутилось дикой каруселью до десяти и после, до тошноты и искр перед глазами, до тех пор, когда нормальные женщины (о счастливицы!) в уютной тишине и нерушимом порядке заканчивали нормальные домашние дела — стирку или готовку на завтра.

Ее же хватало только на то, чтобы спихнуть с тахты стопку неглаженого белья и завизжать: «Так вы будете ложиться или я ремень возьму?!», тем самым добившись наконец тишины и заодно побудив задремавшего мужа переместиться с кресла перед телевизором в кровать.

Течение жизни упорно не желало покоряться Веронике, как ни старалась она сверяться с компасом и как ни пыталась направить корабль своей судьбы в нужную сторону. Может, дело было в неисправном компасе, а может, заедало рулевой механизм или двигатель, но даже при полном штиле его регулярно заносило то в стороны, то назад, а то вдруг заваливало на бок. И если Вероника в пламенном хозяйственном порыве затевала, к примеру, генеральную уборку, то на следующий день обязательно выяснялось, что как раз в это самое время она обязана была присутствовать на совещании по подготовке к юбилею школы, или на проверке олимпиадных работ по литературе, или уж по меньшей мере на собрании родительского актива хореографического кружка. В том же случае, если в воскресенье она везла на стадион «Юность» сборную класса по стритболу, можно было не сомневаться, что за время ее отсутствия дома разобьется пара чашек, прокиснет борщ либо перегорит утюг.

Между тем сплошь и рядом НОРМАЛЬНЫЕ ЛЮДИ вокруг успевали содержать в образцовом порядке не то что квартиры, а палисадники и даже дачи; ухитрялись воспитывать детей в необходимой строгости, дисциплине и почтении к старшим; и некоторым из них удавалось даже добираться на работу не бегом за полминуты до звонка, а степенным шагом, беспечно беседуя по дороге о ценах на толчке, а также о личной жизни Джона Траволты и Надежды Бабкиной! И по тому, как были у них каждое утро уложены волосы и покрыты сияющим лаком ногти идеально овальной формы, было явно видно, что штурвалом своей судьбы они владеют мастерски!

Ей же оставалось только с грустью глядеть вслед стройным силуэтам чужих кораблей, уверенно бороздящим жизненные просторы краткими и прямыми, как выстрелы, курсами.

— Вы здесь на квартире? — осведомлялись впервые попавшие к ним в дом НОРМАЛЬНЫЕ ЛЮДИ, разглядывая исцарапанную крышку комода, кровать с пачкой книг вместо задней ножки и предательски отстающие по углам обои.

— Точно! На своей собственной, — беспечно рапортовал муж, находя в этом что-то веселое, в то время как Вероника лихорадочно искала, куда девать глаза, и мечтала провалиться под эту самую пачку-ножку хотя бы до ухода любознательных знакомых.

Правда, ближайшая подруга Светлана всегда великодушно успокаивала ее:

— Да не извиняйся ты! К твоему бардаку я давно привыкла… Знаешь, даже по-своему уютно! — И плюхалась на кровать.

По ее свободной позе Вероника убеждалась, что подруге и в самом деле уютно, и благодарно предлагала:

— Чайку попьем?

— Давай уж… Вечно у тебя аппетит перебиваю, потом лень ужин готовить.

И Вероника счастлива была услышать, что лень свойственна даже такому совершенству во всех хозяйственных отношениях, как Светка, на диване у которой разноцветные подушечки выстраивались в акробатическую пирамиду, а на стерильный, словно вчера из химчистки, палас было страшно даже ступить.

Однако никто не мог успокоить Веронику в конце дня, если время приближалось к полуночи и дом затихал.

То был истинный час пыток, когда возбужденный мозг принимался выдавать информацию о несделанном и неоконченном.

Забытые дни рождения, непроверенные сочинения, недописанные и неотправленные письма, неисполненные обещания зайти, навестить, повидаться — вдруг все разом взрывалось в памяти мрачным салютом. На заднем плане дополнительно маячили неоформленный классный уголок, недошитое Маришкино платье и недовязанный Туськин свитер. И эти навязчивые видения лишали покоя прекраснейшее время суток, когда нормальные женщины (о трижды счастливицы!) погружались в сюжет первого сна, нежась в своих уютных ночных рубашках под пушистыми пледами.

Снотворные помогали ей лишь частично: до половины четвертого утра. От двойных же доз голова на второй день делалась тяжелой, движения — неуклюжими, а мысли — вялыми и неповоротливыми. И пожалуй, все закончилось бы как минимум отделением неврозов, если бы…

Если бы не еще очередной нежданный подарок судьбы!

Если бы в один счастливый день, а точнее ночь, Веронике не удалось найти вернейшее, удобнейшее и безопаснейшее спасительное средство!

Оказалось, по счастью, что изобретательное человечество давно припасло кое-что и на ее случай.

О детективы — утешение для виноватых и снотворное для бессонных!

Будь на то ее воля, Вероника… нет, пожалуй, она не ввела бы их в школьную программу. Она просто-напросто распорядилась бы продавать их в аптеках по рецепту врача! Неприятности по службе — двадцать минут детектива на ночь. Скандал в благородном семействе — полчаса непрерывного чтения дважды в день после еды.

С первых же строк какого-нибудь «Выстрела из темноты» или «Последнего письма леди Браун» Вероника неопровержимо убеждалась, что все ее неразрешимые проблемы, в сущности, — пустяки, не стоящие выеденного яйца. И чем хитроумнее запутывал следы вероломный преступник, тем скорее дематериализовались, буквально растворялись в воздухе ее собственные жизненные коллизии. Так что, почувствовав через двадцать минут приятную сонливость и лениво перебираясь в постель, можно было размышлять разве что о том, кто же на самом деле — коварная горничная Мэгги, беззаботный красавчик кузен Джеймс или старый сэр Шепард, явно прикидывающийся незрячим, — утащил фамильную шкатулку.

Хуже стало, когда за детективы принялась и Маришка. По невнимательности Вероника упустила тот роковой момент, когда именно это произошло, и спохватилась, когда было уже непоправимо поздно. И сколько она ни объясняла дочери, что существует прекрасная художественная литература для третьеклассников — «Маугли», например, или сказки Пушкина, или «Тимур и его команда», — упрямое чадо, явившись из школы и умудрившись за четверть часа управиться с уроками, упоенно поглощало чтиво с отравлениями и убийствами. Продолжался процесс до тех пор, пока отец либо мать, случайно глянув на часы, не вырывали и не швыряли подальше очередной криминальный опус со словами: «А сестра сегодня ночевать в садике останется?!» После чего книга осторожно подбиралась и, разумеется, засовывалась куда попало…