И минут через десять он сказал Эйбу Робинсону:

— Достаточно, достаточно, теперь я вижу, что вы тоже порядочный человек.

Эйб Робинсон весь день учил по бумажке длинный список всех имен дедушки Ичи. И поэтому, когда его остановили, он облегченно вздохнул и украдкой вытер пот со лба.

Главное, как ему объяснили, было произвести хорошее впечатление на дедушку Ичи, и Эйбу Робинсону это вполне удалось.

— Думаю, мы подружимся, — подмигнул Эйбу Робинсону дедушка Ичи.

И они, разумеется, подружились. По крайней мере, дедушка Ичи был в этом уверен. И теперь в любое время он мог приехать в роскошный особняк за городом на съемки, снисходительно похлопать при всех Эйба Робинсона по плечу и сказать ему:

— Э нет, дружище, ты все тут делаешь совсем не так. Это надо делать так-то и так-то.

И Эйб Робинсон, разумеется, был всегда полностью согласен со своим новым другом. Потому что никак ему не возражал.

— Этот фильм будет самым ценным делом, которое останется после меня в этой моей одиннадцатой жизни, — важно сказал дедушка Ичи любимой внучке Камилле.

— Да, но при чем тут ты? — несколько удивилась такому повороту вещей Камилла.

— Не будь меня, не было бы этого фильма, — важно сказал дедушка Ичи, — ведь это я разрешил тебе сниматься.

— Ах, вон оно что, — улыбнулась Камилла.

Камилла любила своего милого и своеобразного дедушку Ичи. При ней он мог спокойно говорить любые глупости и нелепости.

А вот киностудия братьев Тернеров теперь мирилась с родственниками Камиллы, как могла. Потому что никто ничего не мог с ними поделать, они были повсюду, как муравьи.

Адвокаты дедушки Ичи умудрились подсунуть согласному в тот момент на все Эйбу Робинсону контракт, оговаривающий такую большую свободу передвижения родственников главной героини по съемочным площадкам во время съемок, что очень многие сцены приходилось снимать по несколько раз. Потому что то из одного угла, то из другого нет-нет да и высовывалась радостная физиономия какого-нибудь малозначительного родственника главной героини.

Но все, что ни делается, делается к лучшему, и не бывает ничего хорошего без чего-нибудь плохого. Ведь именно дедушка Ичи и предложил в один прекрасный момент безутешному Эйбу Робинсону великолепную основу для сценария.

— Я слышал, что у вас все еще нет сценария, — подмигнул как-то дедушка Ичи Эйбу Робинсону.

Эйб Робинсон тяжело вздохнул и стал собираться с мыслями.

— Кто вам только мог такое сказать? Да разве может так быть? И это просто невозможно, чтоб мы уже начали снимать фильм, а у нас все еще не было сценария, — стал говорить Эйб Робинсон.

Дедушка Ичи пропустил все это непроходимое вранье мимо ушей.

— Вы должны снять фильм про всех нас, — сказал дедушка Ичи.

Эйб Робинсон на мгновение застыл.

— Про кого это — про всех вас? — ничего не понял Эйб Робинсон.

На тот момент он понял только одно. Он понял, что у него появилась еще одна проблема и теперь ему очень долго и нудно придется объяснять этому своему заботливому новому другу дедушке Ичи, почему он, Эйб Робинсон, ну никак не сможет снимать фильм про кого-то «всех них». И что сам Эйб Робинсон, например, только этого-то всегда и хотел. Да не все в его власти.

— Фильм про всех нас, — стоял на своем дедушка Ичи, — про весь наш почтенный род и наши традиции, про нашу жизнь и приключения, про наше отношение к жизни, про наших славных представителей. И, наконец, про саму Камиллу, ее жизнь и предстоящую свадьбу, ее предназначение и миссию на этой земле. Ну и немного про меня.

Эйб Робинсон в ужасе смотрел на дедушку Ичи. Дедушка Ичи вальяжно откинулся на спинку стула и гордо смотрел на Эйба Робинсона.

Спустя некоторое время Эйб Робинсон нервно закурил сигарету. Теперь он понимал, что у него появилась такая проблема, от которой одними простыми и занудными объяснениями никак не отделаешься.

Потому что решение этой проблемы уже не зависело от каких-то сугубо внешних обстоятельств, нет. Корень проблемы был уже гораздо глубже, корень этой проблемы теперь уже был у Эйба Робинсона буквально в самом мозгу.

Потому что Эйб Робинсон вдруг понял, зачем на небе по ночам бывают звезды, почему солнце движется именно туда, а не обратно, почему бывают дожди и цветут цветы и как полезен свежий воздух буквально всему живому. И потому что Эйб Робинсон в этот прекрасный миг вдруг наконец-то понял, о чем он будет снимать этот фильм.

— Точно, — громко сказал Эйб Робинсон, — а в конце фильма она сбежит со своим садовником!

Дедушка Ичи возмущенно поднял голову со спинки стула.

— Кто это сбежит со своим садовником? — не понял сразу дедушка Ичи.

— Как кто? Камилла, конечно, — радостно сказал Эйб Робинсон.

Дедушка Ичи крупно обиделся.

— Моя Камилла никогда не сбежит ни с каким садовником, — сказал дедушка Ичи.

— Конечно нет, — стал утешать дедушку Ичи добрый Эйб Робинсон, — ваша Камилла никогда и никуда не сбежит ни с каким садовником. Это наша Камилла, героиня нашего фильма, сбежит в конце фильма со своим садовником.

— Если вы думаете, что я дам вам согласие на съемки моей драгоценной внучки в таком глубоко аморальном фильме, — сказал, поджав губы, дедушка Ичи, — вы глубоко ошибаетесь.

На что Эйб Робинсон молча вытащил из верхнего ящика стола копию составленного с дедушкой Ичи контракта и гордо показал ее дедушке Ичи.

— Но вы уже дали такое согласие, — сказал Эйб Робинсон.

Тут уж дедушка Ичи расстроился и вовсе не на шутку: так опростоволоситься на старости лет! Дедушка Ичи схватился за сердце.

— Дайте мне, пожалуйста, несколько сердечных капель, — сказал дедушка Ичи Эйбу Робинсону, чтобы хоть как-то протянуть время.

— Вот, пожалуйста, — услужливо сказал Эйб Робинсон, вытащив упаковку лекарств из ящика стола.

Дедушка Ичи дрожащими руками положил под язык пару таблеток и сказал:

— Не думаю, что это поможет, придется вызывать медицинскую помощь.

И дедушка Ичи бессильно прикрыл глаза, стойко ожидая самого худшего.

— Да будет вам так расстраиваться, — сказал ему Эйб Робинсон, — никуда от вас ваша Камилла не денется, а у меня зрители на фильм не пойдут, если я не сделаю в нем какого-нибудь накала.

Дедушка Ичи приоткрыл глаза и искоса посмотрел на Эйба Робинсона.

— А как-нибудь без моей Камиллы нельзя сделать этот самый ваш накал? — спросил дедушка Ичи.

— Она — главная героиня, — напомнил Эйб Робинсон.

— Ох, ох, ох, — сказал дедушка Ичи, держась двумя руками за сердце.

Но так или иначе, только ни от дедушки Ичи, да и ни от Эйба Робинсона уже ничего не зависело. Ведь если в скрижалях истории уже было сказано, что в таком-то году, в таком-то месте и в такое-то время будет снят фильм именно с этими героями и именно о том-то и том-то, то никто уже не мог это изменить.

12

Белокурый Алекс Мартин огромным усилием воли, как мог, мирился с новой действительностью. Состояние его духа было — хуже не придумаешь. Его раздражало буквально все. Киностудию братьев Тернеров он еле выносил, а кинокамеры и микрофоны — просто ненавидел.

Больше всего на свете Алекс Мартин мечтал, чтобы его никто не снимал на пленку, не фотографировал, да и вообще больше никогда на него не смотрел. Он очень скучал по старой работе, привычному порядку вещей, своей грузовой машине, светофорам на перекрестках и холодному пиву на ужин.

Но ему сказали, что теперь он будет сниматься в этом кино и что так надо. И Алекс Мартин был вынужден с этим согласиться.

На киностудии же братьев Тернеров этот Алекс Мартин не понравился буквально всем людям, начиная с Дона Тернера и кончая самым что ни на есть захудалым осветителем. И почему так получилось, никто толком не мог объяснить, это было необъяснимо.

— Что? Вот этот тип и будет нашим главным героем? — в ужасе сказал Дон Тернер, едва Эйб Робинсон представил ему Алекса Мартина.