Я почти не слышала рассказ Номи, зачарованно глядя на скульптуру из черного мрамора. Гленн как-то упоминал о своей единственной удачной работе. Это, определенно, была она. Я положила руку на черную головку и ощутила под пальцами пружинистые завитки, напоминающие тонкие волнистые волосы Гленна. У меня промелькнуло воспоминание о том, как однажды я прикоснулась к волосам Трента Макинтайра, похожим на тяжелый шелк, но я тут же одернула себя — мне не следовало думать о Тренте. Теперь он должен был снова стать для меня незнакомцем.

— Ее сделал Гленн, правда? — обернулась я к Номи.

— Да. — Ее лицо просветлело. — Я считаю, что это действительно прекрасная вещь. Даже Колтон признал эту работу удачной и выставлял ее в нескольких музеях. Подожди, я включу для тебя свет.

К стене была прикреплена специальная лампа для подсветки, и когда Номи повернула выключатель, на блестящей черной поверхности мрамора вспыхнула золотая патина, а женское лицо, казалось, ожило. На меня смотрел двойник Гленна — только в женском варианте. Но в нем было еще что-то. Я вгляделась внимательнее, пытаясь разгадать это выражение, и вдруг поняла, в чем тут дело, — женское лицо было искажено откровенным страданием, в нем чувствовался какой-то мучительный страх.

Я удивленно повернулась к Номи.

— Если это Гленда, то как она решилась поставить головку в своей комнате? Мне кажется…

— Гленн знает свою сестру, как самого себя, — прервала меня она. — Он понимает, чего она боится и почему. Создавая эту скульптуру, он стремился не добиться портретного сходства, а отразить мучения и страх. Гленда оценила это. Хотя, кто знает, вполне возможно, он изображал самого себя…

Я снова повернулась к головке, изучая это изумительное произведение. Рот женщины страдальчески искривился, и скульптору удалось мастерски передать это выражение. Под мраморной поверхностью было нечто таинственное и живое. Я задумчиво покачала головой в ответ на слова Номи.

— Но он сделал это лицо просто кровоточащим от боли!

— Именно так! Потому что Гленда может быть некрасивой и испуганной, но она не способна трагически переживать. Гленн отступил от реальности и показал сестру не такой, какая она есть на самом деле. — Голос Наоми утратил свою бесстрастность, ее обычное спокойствие исчезло, уступив место ненависти.

— Почему вы так ненавидите ее? — мягко поинтересовалась я.

На этот раз она ответила мне, видимо, не успев взять свои чувства под контроль.

— Потому что Гленда убила мою сестру Элизабет. Она намеренно погубила свою мать — и мать Гленна.

Я изумленно смотрела на нее.

— Но близнецам было тогда всего по пять лет, не так ли? Гленда была еще ребенком. Что она могла сделать?

Номи оставила мой вопрос без ответа. Она быстро отвернулась и, выпрямив спину и высоко подняв голову с короной белых волос, вышла из комнаты. Я слышала скрип ступеней у нее под ногами, когда она спускалась вниз. Куда подевалась ее легкая летящая походка? На этот раз маленькая изящная женщина ступала тяжело, словно дряхлая старуха.

Неожиданно открыв, что в действительности таится в душе Наоми Холмс, я даже испугалась. Как можно испытывать такую непримиримую ненависть к ребенку, каким была Гленда, когда погибла ее мать?! Девочка не может быть преступницей.

Я снова внимательно всмотрелась в мраморное лицо и вдруг почувствовала необъяснимую симпатию к Гленде. Какое же ужасное потрясение довелось пережить ей в детстве, если, уже став взрослой, она продолжает испытывать такие мучительные страдания… Возможно, я все-таки смогу стать ей другом… если она позволит мне. Во всяком случае, должна попытаться. Но прежде мне необходимо как можно больше узнать об этой женщине, чтобы найти путь к ее сердцу.

Я выключила свет, и гнетущая атмосфера дома, наполненного страстями и страданиями прошлого, окутала меня душным саваном. Мои детские годы, проведенные с родителями, были счастливыми, яркими, полными солнечного света. А здесь как будто всегда царила зима: суровая, мрачная и холодная как лед.

Зимние чувства, зимние люди…

Но на улице все еще ярко светило солнце, и озеро ждало меня. Я отвернулась от черного мрамора и спустилась вниз по лестнице. Было очень тепло, и я, даже не надев пальто, вышла через парадную дверь и обогнула «Высокие башни», направляясь к озеру.

Безмятежное зеркало воды у подножия холма, голубое и прекрасное в безветренный день, простиралось перед моим восхищенным взором. Я спустилась к нему по сухой осенней траве, мимо голых ореховых деревьев и стройных берез, затем повернула налево и ступила на мягкий, пружинящий под ногами ковер из сосновых игл, усыпавших землю.

Через несколько минут я уже была внизу, у самой кромки воды. Впервые озеро предстало передо мной во всем своем великолепии, и я смогла увидеть вдали справа огромные серые камни — неровные, с острыми вершинами — которые и дали ему имя. На остальной части побережья, так же как и на противоположной стороне, не было ни малейших вкраплений скал, хотя повсюду возвышались отдельные холмы.

Прямо напротив меня располагался дом, где жили Макинтайры. Белые кружевные занавески были подняты вверх, а перед фасадом красовался аккуратно подстриженный кустарник. Построенный раньше, чем «Высокие башни», этот дом казался более приличным и воспитанным, как человек, который с возрастом приобрел мудрость и любезность. А торчащие уши «Высоких башен» как бы подслушивали что-то, нагло попирая общепринятые правила поведения.

На противоположной стороне озера никого не было видно, но при мысли о Тренте мое сердце забилось быстрее. До сих пор я была в безопасности от тревожных воспоминаний, потому что всей душой ощущала себя миссис Гленн Чандлер и ничем больше не интересовалась.

Я вдруг вспомнила о Кейте, которого встретила в магазине прошлым вечером, когда Гленн привез меня сюда. Казалось, прошло очень много времени с тех пор, как он заговорил со мной о Гленде. Сейчас я уже знала о ней довольно много, и меня удивляло настойчивое любопытство мальчика.

Повернувшись спиной к высоким серым камням, я неторопливо двинулась по неровной тропинке, ведущей вдоль берега, и вскоре увидела гостиницу из красного дерева в конце озера. Гленн был в бешенстве, когда показывал мне ее вчера вечером, но сегодня, при дневном свете, мне не показалось, что она портит озеро. Напротив, это здание гармонировало с окружающей дикой природой и вовсе не производило впечатление чего-то неуместного.

Я ускорила шаги, так как тропинка выровнялась, а у меня появилась определенная цель — гостиница «Серые камни». Мне хотелось рассмотреть ее поближе и увидеть, насколько правдиво Гленда изобразила это здание на своей ужасной картине. А может, я хотела убедиться, что за его окнами не бушует огонь и что там нет женщины в белом, в отчаянии ломающей руки.

Когда я огибала озеро, откуда-то сверху раздался резкий треск, как будто в лесу на холме выстрелило ружье. Этот звук, нарушив благословенную тишину этого уединенного места, заставил меня вздрогнуть, и я уже почти побежала по направлению к гостинице.

3

Больше выстрелов не было, но какое-то странное ощущение надвигающейся опасности не оставляло меня.

Наконец я подошла к просторному зданию с невысокой двускатной крышей и крепкими каменными дымовыми трубами с каждой стороны. Его первый этаж был высоко приподнят над землей, и весь фронтон занимали большие красивые окна, так что сидящие за обеденными столами люди могли любоваться живописным видом на озеро. Но я помнила, что на картине Гленды окно, в котором на фоне красного пламени стояла женщина в белом, было очень узким. Значит, это было окно какой-то небольшой комнаты.

Я внимательно осмотрела фасад здания и, наконец, нашла то, что искала. Небольшое окно пряталось за лохматыми ветвями ели. Его узкий проем сейчас был пустым и безмятежно сиял чисто вымытыми стеклами в ярких лучах осеннего солнца.

Казалось, убедившись, что все в порядке, я должна была успокоиться, но меня не оставляло странное ощущение, напоминающее предчувствие чего-то дурного. Мне хотелось узнать, на что похожа эта комната изнутри, и выглянуть из ее окна.