Колтон явно тянул время и ничего не предпринимал, но я чувствовала, что до его отъезда вопрос о землях будет решен.

Ночи становились все холоднее, а днем тоже иногда чувствовался мороз. Озеро постепенно покрывалось коркой льда, и я с интересом наблюдала за этим процессом. Его поверхность не была гладкой и чистой; казалось, она вся состоит из замерзших трещин и мелкой зыби, а кое-где попадались места, похожие на замерзшие волны. В течение дня температура воздуха резко менялась, и тогда я слышала, как лед «разговаривает». Громкие звуки «хумп-хумп-хумп» прокатывались из одного конца озера в другой, словно эхо.

Снега по-прежнему не было, но несколько раз близнецы катались на коньках. Гленн просил меня составить компанию его сестре, поскольку сам не хотел отрываться от работы, но у меня не возникало желания оставаться с Глендой наедине, а тем более, на льду. Иногда я видела на озере фигуру Трента и представляла себе, что произошло бы, если бы я присоединилась к нему. Но это было невозможно — он принадлежал другой жизни, и я не делала попыток увидеться с ним.

Гленн, казалось, совершенно забыл об инциденте с ведьминым шаром и снова сблизился с сестрой. В своей работе он доходил до такого исступления, что меня это даже немного пугало. Почти все часы бодрствования он посвящал алебастровой головке, и я пребывала в состоянии тревожного ожидания, смутно ощущая, как какое-то тяжелое кольцо сжимается вокруг меня.

Кейт теперь появлялся в «Высоких башнях» почти каждый день, но, думаю, он едва ли замечал кого-то, кроме Гленды. Он поклонялся ей, как божеству, со всей страстью юного существа, обделенного материнской любовью. Она же вела себя не как мать, мудро направляющая подростка в его взрослении, а скорее как задиристый сверстник, и была в высшей степени снисходительна к его проступкам. Он отстаивал свою самостоятельность, пылко восставая против отца и бабушки, а Гленда с радостью поддерживала его в этой борьбе. И никто в «Высоких башнях» не делал попыток убедить мальчика в том, что его близость с Глендой — мираж, а будущее, которое она обещает ему, иллюзорно и далеко от реальности, в которой ему предстоит жить, когда праздники закончатся и мать забудет о нем, как о рождественских украшениях, до следующего года.

Пару раз я пыталась поговорить на эту тему с Гленном, но в эту последнюю неделю перед Рождеством все его внимание поглощала отделка поверхности скульптуры. Он был настолько погружен в себя, что ничего не видел вокруг, и перестал быть веселым, требовательным компаньоном и любовником, который ставил наши отношения превыше всего.

Я не питала иллюзий по поводу того, что его интерес всегда будет сфокусирован только на мне, и понимала, что в настоящее время существую для него только как модель, но верила, что потом, окончив работу над скульптурой, мой муж вернется ко мне. Но я все же была новобрачной и поэтому чувствовала себя очень одинокой. Одинокой и встревоженной.

Во время своих долгих прогулок по берегу озера я обнаружила извилистую тропинку позади башен-близнецов из серого камня, которая стала моим излюбленным маршрутом. Она приводила к болоту, из которого к озеру бежал узкий извилистый ручей. Коричневые холмики, покрытые болотной травой, напоминали мне согнутые фигуры длинноволосых гоблинов, чьи ноги были прикованы к замерзшей трясине.

Это было время ожидания — нелегкое, потому что я не знала, чего жду. Иногда, когда мы не работали в студии, я ловила на себе взгляды Гленна, которые давали повод думать, что он уже начинает видеть меня глазами своей сестры. В эти последние роковые дни перед Рождеством меня больше всего беспокоило ощущение того, что я безоружна перед Глендой.

Однажды, когда Кейт позировал матери, а мы с Гленном работали в его студии, раздался сердитый крик Гленды. Обернувшись в ее сторону, мы увидели, что она бросила свою палитру на пол и разбросала кисти. Испуганный мальчик прибежал на нашу сторону, зовя Гленна. Но прежде чем он успел что-то предпринять, Гленда велела сыну идти домой и, разгневанная, ушла из мансарды.

Гленн спокойно поговорил с мальчиком.

— Не переживай. Иногда у Гленды бывают плохие дни, когда работа не ладится. Так что сейчас тебе лучше всего послушаться ее и уйти домой, а когда ты придешь сюда снова, сделай вид, что между вами ничего не произошло.

Кейт покорно спустился вниз, и я хотела отправиться вместе с ним на прогулку к озеру, чтобы попытаться заложить основание для нашей дружбы. Мне было жаль мальчика. Он тоже испытывал чувство одиночества, разрываясь между отцом, который воспитывал его, и матерью, к которой был привязан.

Но на этот раз ничего у меня не вышло, так как оказалось, что я буду нужна Гленну всю оставшуюся часть утра. Сейчас он работал над моими волосами, и мне пришлось распустить их по плечам. Казалось, он восхищается их красотой и в то же время, как художник, не знает, как передать ее. Несколько раз он подходил ко мне, чтобы приподнять тяжелые пряди, как будто хотел прочувствовать их структуру и вес, чтобы выразить это ощущение в камне.

Было уже далеко за полдень, когда он бросил свои резцы и позволил мне уйти. Поскольку погода была ясной и холодной, я надела слаксы, теплый жакет, заколола волосы и направилась к озеру на свою обычную прогулку.

Вскоре я добралась до тропинки, ведущей вдоль берега, и свернула к Серым камням. Мне было видно, как на другом берегу озера Пандора прогуливается по дороге перед своим каменным домом. Она приветливо помахала мне рукой, и я чуть не поддалась минутному порыву навестить ее. Только мысль о недовольстве Гленна удержала меня от этого шага. Я не хотела сейчас сердить его.

На озере появился конькобежец, и я узнала в нем Трента Макинтайра. Он уверенно скользил по льду, наклонившись вперед и плавно переставляя ноги, и, видимо совершенно не опасался того, что озеро еще не везде замерзло. Впрочем, вероятно, ему были хорошо известны все опасные места.

Трент не заметил меня, и я наблюдала за ним, пока он не скрылся из виду за поворотом. Он явно предпочитал работать по ночам. Я нередко видела его из окна моей спальни сидящим за пишущей машинкой и даже слышала такой странный в этой деревенской местности стук клавиш, далеко разносящийся над поверхностью озера. Мне вдруг стало интересно, какую книгу он сейчас пишет и кому она посвящена на этот раз. Готовя материалы для очерка о моем отце, он иногда читал мне вслух отрывки, и я с благодарностью слушала их, внимательно наблюдая за выражением его лица.

Когда я смотрела, как работает Гленн, то испытывала совсем другие чувства.

Неужели ты превратилась в женщину, которая может любить только тогда, когда ей уделяют внимание? — спросила я себя. Нет! Я страстно жаждала любви, которую Гленн давал мне, и даже теперь, когда все его внимание и интерес сконцентрировались только на работе, все равно продолжала любить его.

Погруженная в эти мысли, я подошла к массивному основанию нагромождения Серых камней и легко обошла его, как делала почти каждый день. И лес, и озеро были мне уже хорошо знакомы, и я давно забыла о предупреждении Кейта по поводу падающих камней. Когда скалы остались позади и тропа перестала петлять, я ускорила шаг, подняв лицо навстречу ветру, дующему среди холмов.

Береговая линия здесь то выдавалась вперед, в воду, то возвращалась обратно, образовывая небольшие бухточки. Когда я обходила одну из них, впереди на тропинке что-то блеснуло в лучах солнца. Я подошла ближе и увидела, что на кучке опавших листьев, сметенных ветром с холма, лежит пустая бутылка из-под содовой. Странно, подумала я, как она могла оказаться здесь? Ведь территория, принадлежавшая Чандлерам, была огорожена, и повсюду висели таблички: «Частное владение». Вряд ли кто-то посторонний мог оказаться здесь.

На мне была новая пара зеленых замшевых туфель. Думаю, это меня и спасло.

Я побоялась запачкать их в пыльном ворохе листьев, поэтому отломила ветку с дерева, растущего на склоне холма, чтобы смести мусор с дороги. Но когда моя палка коснулась бутылки, раздалось громкое лязганье, и что-то острое оцарапало мне лодыжку.