— Подожди, — сказала она. — Сначала я хочу кое-что тебе показать. Это картина, которую я написала пару лет назад. Думаю, тебе самое время ее увидеть.

Она подошла к секретеру, открыла верхний ящик с медной ручкой, пошарила в нем и, вытащив рисунок, протянула мне. Не уверенная в том, что мне хочется его рассматривать, я все же выбрала место под люстрой, где было больше света.

Это была акварель не очень большого размера, примерно семь дюймов на десять, которая сразу же завладела моим вниманием.

Мне стало не по себе. Почему Гленда именно сейчас показала мне этот рисунок? Откуда она узнала, что я думаю о капканах и больших кошках? Неужели ненависть ко мне наделяла эту женщину сверхъестественной силой, позволяющей читать мои мысли?

Вне всякого сомнения, на рисунке была изображена Джезебел. Кошка тигровой масти, беспомощно рыча, отчаянно пыталась освободиться от рыболовной сети, плотно опутавшей ее тельце. Желтые глаза сверкали от бешенства и ужаса, уши прижались к голове, зубы оскалились. Одной лапой она, растопырив когти, пыталась разорвать сеть, а хвост, изогнутый петлей, торчал из другой ячейки.

Гленда подошла и остановилась рядом со мной, застенчиво улыбаясь.

— Бедная Джезебел, — с деланной жалостью в голосе произнесла она. — Неудивительно, что мы с ней не выносим друг друга. Если бы она не сопротивлялась, все было бы в порядке. Должна признать, что кошка оказалась не слишком терпеливой моделью, но, пожалуй, мне довольно хорошо удалось это передать, не так ли?

Она ждала, что я буду шокирована, и с любопытством наблюдала за выражением моего лица, явно ожидая увидеть на нем ужас или отвращение. Но я не собиралась доставлять ей такого удовольствия и нашла в себе силы сохранить хладнокровие и твердой рукой вернуть ей акварель.

— Очень хороший рисунок. Он производит неприятное впечатление, но, безусловно, выполнен мастерски. — Я помолчала и нанесла ответный удар, едко заметив: — Много лучше, чем эскизы портрета Кейта, которые ты рисовала последние несколько дней.

Гленда отпрянула и, выхватив у меня акварель, сунула ее обратно в ящик. Когда она заговорила со мной, дыхание ее участилось.

— Что ты хотела этим сказать?

Было что-то пьянящее в этой схватке.

Все. С меня хватит! — сказала себе я. Я должна помогать Гленну, но мне надоело постоянно становиться объектом охоты. На этот раз атаковала я сама.

— Возможно, ты не более самостоятельная личность, чем Гленн. Тебе не приходило в голову, что может наступить время, когда вы поменяетесь местами? Он ведь точно так же может вытянуть из тебя все, в чем нуждается, чтобы стать художником, и оставить тебя опустошенной? Тебе не кажется странным, что ты остановилась в своем творческом росте, как только он продвинулся вперед?

Гленда захлопнула ящик секретера так резко, что он заскрипел, и я услышала, как дерево треснуло. Она размашистым шагом пересекла комнату, так что подол ее длинного платья взметнулся вокруг длинных красивых ног.

— Похоже, ты так и не поняла, зачем я показала тебе этот рисунок. А жаль! Я рассчитывала, что у тебя хватит ума догадаться, что я имею в виду. Кошка была поймана в сеть, и никто не пришел помочь ей, пока я не закончила свою работу. Разве не то же самое происходит сегодня с тобой? Ты — в клетке, из которой не сможешь выбраться, пока не стихнет бушующая за окнами буря, и вокруг нет никого, кто бы пришел тебе на помощь! — с мрачным удовлетворением закончила она.

Маленькие холодные коготки снова пробежали по моей спине. Она была права. С тех пор, как Номи уехала вместе с Гленном, оставив меня наедине с Глендой, я ни на секунду не могла позволить себе расслабиться. Но я не должна показывать ей, насколько напугана.

— Ты ошибаешься, — возразила я. — Я не так уж беспомощна и могу в любой момент уйти отсюда.

— Но ты не сделаешь этого, — заверила она меня.

Меня охватило непреодолимое желание доказать Гленде свою правоту, и я быстро, стараясь не обращать внимания на острую боль, внезапно пронзившую мою лодыжку, поднялась в свою комнату. Там я поспешно обулась, надела пальто и закутала голову шарфом.

Гленда стояла внизу и, словно леопард, снова изготовившийся к прыжку, ждала, когда я спущусь.

— Я ухожу к Макинтайрам, — заявила я.

Она мило улыбнулась.

— А что если Гленн вернется домой и обнаружит, что ты ушла? Как ты объяснишь ему свой поступок? Скажешь, что его сестра затерроризировала тебя до такой степени, что ты вынуждена была искать убежище у наших заклятых врагов? Нужно быть полной дурой, чтобы пойти на такое! Ты думаешь, он поверил, что Трент случайно спас тебя из капкана, и спокойно отнесся к тому, что тот обвинил во всем меня?

— А это была не ты? — поинтересовалась я.

Она пожала плечами.

— Мне больше нравится оставлять тебя в неведении. Но не думай, что я не читала главу в книге Трента, посвященную твоему отцу. Не забывай, что он был женат на мне, когда ездил в Калифорнию, чтобы ее закончить, и вернулся домой с забавной сказочкой о помешанной девчонке, которая влюбилась в него там. О, я наслышана об этой прелестной Бернардине. Я читала твои письма. Мне известно, кто такая Дина Блейк, — даже если Гленн этого не знает. Но эту карту я буду держать в рукаве, чтобы использовать в нужный момент.

Я почувствовала невыносимую боль, как будто в кровоточащей ране повернули нож. Ничто не могло привести меня в большее замешательство, чем осознание того, что Гленда знает все о сумасшедшей любви, которую я испытывала к Тренту. Она читала мои детские невинные письма!

Но у меня хватило сил сохранить внешнюю невозмутимость.

— Я собираюсь прогуляться, — ледяным тоном повторила я и вышла в парадную дверь.

Снегопад оказался не таким сильным, каким виделся из дома, да и порывы ветра не были такими стремительными. Но устоять на мокрой земле было нелегко, и, обходя дом, я поскользнулась и снова подвернула раненую лодыжку.

Когда я, прихрамывая, вышла на сторону, открытую к озеру, ветер с силой ударил в лицо, а колючие снежинки ужалили меня в лоб и щеки. Отвратительная смесь снега с дождем еще никому не приносила удовольствия, но сейчас я обрадовалась бы и более отвратительной погоде, лишь бы это помогло мне избавиться от мыслей о Тренте. Оказывается, он не только не собирался отвечать на мои письма, но и читал их своей жене, весело обсуждая детские чувства влюбленной в него глупышки.

Ночь была не такой темной, как я ожидала. Свет из окон дома яркими пятнами лежал на белой земле, а склон холма напоминал чистое полотно незаписанного холста, стоящего на мольберте художника.

Осторожно переступая по скользкой слякоти и поминутно хватаясь за ветви деревьев, я вернулась к дороге. Так мне не надо будет спускаться по холму и переходить замерзшее озеро по льду, и я быстрее доберусь до дома Макинтайров.

Моя лодыжка болела, но я шла довольно бодро. Увы, на первом же крутом повороте я не устояла на ногах и упала прямо в снег. После второго падения я повернула обратно к ровной площадке, с трудом пересекла открытое пространство, где ветер и снежная крупа с новой силой набросились на меня, и доковыляла до веранды.

Слава Богу, Гленде не пришло в голову запереть за мной дверь. Я вошла в дом, задыхаясь от усталости. Лицо мое горело, лодыжку ломило от боли.

В этот момент мне казалось, что лучше остаться наедине с Глендой Чандлер, чем сражаться с враждебным миром льда и холода, где все мои надежды, вся моя жизнь могли разбиться вдребезги. Сельская жизнь может быть прекрасной, спокойной и милой. Но нужно иметь привычку к тому, что в плохую погоду она испытывает человека на прочность, заставляя его лицом к лицу встречать все капризы природы, такой же жестокой, как и ее законы.

К счастью, Гленды нигде не было видно. Она, несомненно, знала, что я вернусь обратно, но почему-то отказала себе в удовольствии наблюдать мое позорное отступление.

Свет в пустой гостиной все еще горел. Я потушила его и поднялась наверх. По пути я собиралась заглянуть в гостиную Номи и взять с собой Джезебел. Мне хотелось ощущать рядом присутствие хоть какого-то живого существа. Но воспоминание о безумных глазах кошки и ее вставшей дыбом шерсти, а также впечатление, которое на меня произвел рисунок Гленды, заставили меня отказаться от этой затеи. Уж лучше я побуду одна, пока Гленн не вернется домой.