Мы поженились в скучной обыденной обстановке муниципалитета, но Гленн был таким веселым, оживленным и энергичным, что это событие стало для меня праздничным. Я чувствовала себя подобно воздушному змею, который, оборвав путы, устремился в небо. Мысли о будущем стали моей единственной заботой. Казалось, с прошлым было покончено навсегда.

Я написала матери длинное восторженное письмо и получила в ответ короткую записку с поздравлениями — она уже не могла писать длинные письма. Тетя приписала к этому посланию еще несколько милых теплых слов, и таким образом я получила семейное благословение.

Колтону Чандлеру, который где-то в Португалии писал портрет короля в изгнании, Гленн послал телеграмму с уведомлением о своей женитьбе. Его мать умерла, когда ему было пять лет, а отец больше не женился, так что он оказался единственным, кого надо было поставить в известность о происшедшем. Правда, у Гленна не было точного адреса Колтона, но он надеялся, что американская экспресс-почта в Лиссабоне сумеет найти такого известного адресата.

— А что скажет твой отец? — поинтересовалась я, когда Гленн составлял телеграмму. И вправду, что может подумать знаменитый Кол-тон Чандлер, художник с мировым именем, о женитьбе своего сына на неизвестной девушке? Как он меня примет?

Гленн написал последнее слово на бланке и с улыбкой ответил на мой вопрос:

— Колтон будет безумно счастлив за меня, а когда увидит тебя, решит, что ты его открытие, — сказал он, и в его голосе мне послышались едва уловимые нотки ревности. — Кроме того, моему отцу нужен наследник, способный продолжить наш род, а также унаследовать его талант и славу. Поскольку я его разочаровал. — В глазах Гленна появилось мрачное выражение.

— Я очень люблю детей, — мягко заметила я, стремясь прогнать эти неприятные мысли из его головы.

Но он, казалось, даже испугался.

— Давай подождем с этим. Я хочу, чтобы какое-то время ты принадлежала только мне.

Я не стала ссориться с ним по этому поводу.

Когда телеграмма была отправлена, мы вернулись в квартиру Гленна и позвонили Номи, так он называл свою тетку.

Мисс Наоми Холмс, старшая сестра его матери, казалось, восприняла новость спокойно, хотя я считала, что с его стороны было неуважением таким образом поставить ее в известность о нашем приезде. Но я уже знала, что от Гленна нельзя ожидать предупредительности и тщательно продуманных поступков. Он получал удовольствие от импульсивных действий, и я любила его за это.

Он разговаривал с теткой мягко и нежно, склоняя на свою сторону. Так и не дав мне возможности поговорить с ней, он повесил трубку и весело улыбнулся.

— Желая достойно встретить нас, — заявил он, — Номи устроит невиданную генеральную уборку.

— Но что она сказала? — допытывалась я. — Как отреагировала на известие о нашей женитьбе?

— Номи заявила, что я последний человек в мире, который может принять на себя ответственность за жену, — усмехнулся Гленн, — но заметила, что будет рада, если я выбрал подходящую женщину. Моя тетка всегда говорит то, что думает. Она надеется, что ты здравомыслящая девушка, которая поймет, что я человек безголовый. Так как, Дина? Это соответствует действительности?

Я энергично замотала головой и тут же оказалась в его объятиях.

— У меня совсем нет здравого смысла, — сказала я, прижав губы к его щеке. — Но почему-то сейчас меня это мало беспокоит.

1

В последнюю неделю ноября сразу после полудня мы с Гленном сели в его машину и отправились в Нью-Джерси. Мне нравилось путешествовать на автомобиле, хотя пейзаж за окном был скучным и однообразно коричневым: краски осени уже поблекли, а снег, который мог бы вернуть красоту окружающей природе, еще не выпал.

Я сидела рядом с мужем, чувствуя себя очаровательной и абсолютно счастливой. Перед отъездом из Нью-Йорка он купил мне белое шерстяное пальто, белую меховую шапочку и белые высокие ботинки до колен. Сама я никогда еще не одевалась подобным образом, но Гленн сказал, что мне, как северянке, очень идет белое.

— Ты моя зимняя девочка! От ботинок до серебряных волос, Дина. И не забывай об этом.

Я никогда не ощущала себя северянкой, даже наоборот, но меня переполняла радость. Чувствовать себя любимой было так приятно, что мною двигали самые лучшие намерения. Я хотела полюбить «Высокие башни» и озеро Серых камней. И как бы ни относились к женитьбе Гленна Колтон Чандлер и Наоми Холмс, я собиралась полюбить своих новых родственников и постараться понравиться им.

Никто не сможет поссориться со мной или неодобрительно отнестись ко мне, когда я так хочу доставлять всем удовольствие, говорила я себе. Вся моя драгоценная независимость была стремительно отброшена прочь. Никаких феминистских идей для меня больше не существовало. Я вела себя так, словно рождена была служить.

Гленн вел себя со мной очень мило. Он взял инициативу на себя, а я покорно следовала за ним. Раньше мне и в голову не могло придти, что я смогу быть таким хамелеоном: перенимать его настроение, его энергию и веселость, даже беспечную манеру поведения. Я чувствовала себя его партнером и любовницей, сообщником и иногда, к моему собственному удивлению, даже кем-то вроде матери.

Дело в том, что однажды Гленн даже напугал меня глубиной своего отчаяния. Видимо, он увидел блуждающий огонек исчезающего вдохновения и испугался того, что когда я сяду перед глыбой белого алебастра, ожидающей нас в «Высоких башнях», и приму необходимую позу, а он возьмет в руки резец и молоток, то образ, живущий в его душе, вдруг станет недосягаемым. В такие моменты Гленн начинал сомневаться в себе, и моей задачей было поддержать его, заставить поверить в свои силы, а главное — сохранять этот образ ярким и осязаемым, чтобы в нужный момент он не покинул его.

В большинстве случаев мне это удавалось, так что когда мы ноябрьским днем отправились в Нью-Джерси, наше настроение было бодрым и веселым. Мне нравилась его машина. Это был скоростной «ягуар» — кремово-белый, с низкой посадкой, один из тех, что оставляют далеко позади все остальные автомобили на шоссе. Гленн заметил, что никогда не покупал темные машины. Он нашел, что «ягуар» мне к лицу, и мы весело расхохотались.

Почему интуиция не подсказала мне, что такое беззаботное, безоблачное счастье не может длиться долго?

Во время поездки я продолжала задавать мужу вопросы. Мне было невероятно интересно знакомиться с подробностями его жизни.

Гленн рассказал, что родился в «Высоких башнях» и все свое детство провел у озера Серых камней, но в его памяти почему-то сохранились главным образом зимние развлечения и забавы. Он много говорил о лыжах, коньках и санках, с особым чувством отзывался о Рождестве, и я поняла, что он предвкушает его празднование в этом году. И все же я чувствовала в его повествовании какие-то пробелы, как будто он пропускал что-то важное, о чем-то умалчивал. Но если эти купюры и были намеренными, я не считала себя вправе добиваться подробностей, поскольку сама поведала мужу о себе далеко не все. Мы оба давно уже распрощались с детством, и у каждого из нас было свое прошлое.

— «Высокие башни» действительно твое родовое гнездо? — поинтересовалась я. — Когда же Чандлеры поселились в нем?

Гленн улыбнулся.

— Старый друг Колтона, который жил на другой стороне озера — сейчас он уже умер — рассказал ему об этом поместье, когда оно было выставлено на продажу, и отец купил его еще до моего рождения. Но тебе все равно придется выслушать семейное предание о том, что Чандлеры построили этот дом восемьдесят лет назад. Кстати, ты должна называть моего отца Колтоном.

Неоновые джунгли цивилизации вскоре остались позади, и за стеклами автомобиля замелькали маленькие, но густонаселенные городки. Они тянулись вдоль дороги, вьющейся среди коричневых ноябрьских холмов, и я весело читала вслух их звучные названия.

Мы миновали Кинлеон и Смоук Райс и через несколько миль добрались до Стокгольма.