Когда вновь зазвучал орган и все шли к выходу, Люсинда чуть дольше других задержалась в церкви. Она вознесла молитву, в которой просила такой же шлейф и точно такую же вуаль для собственной свадьбы, и чтобы она была хоть вполовину такой же красивой, как сегодняшняя невеста, и чтобы девочки в свите, как только посмотрят на жениха, когда он будет ее целовать, сразу же поняли, что он счастлив.

У мистера Луи Шерри было, как и всегда, потрясающе вкусно. Особенно Люсинде понравились мороженое и торт, потому что и то и другое сегодня позволили есть сколько хочешь. А когда торжество кончилось, каждому выдали по золоченой коробочке с фирменным знаком Луи Шерри, в которой лежал кусок свадебного пирога.

Приехав домой, Люсинда сразу же положила коробочку с пирогом под подушку. Теперь оставалось ждать исполнения желаний, и девочка спокойно заснула. Во сне она превратилась в белую чайку и выпорхнула из окна. Летать, оказывается, было совсем не трудно — гораздо легче, чем прыгать сверху в складную кровать. Люсинда взяла курс на Ист-Ривер. Долетев до места, где они стояли с доктором Хичкокохм, она повстречала другую белую чайку. Это была, конечно же, Тринкет, которая давно ее дожидалась. Они вместе пронеслись над рекой, а потом, взмыв в поднебесье, полетели к морю. И чайка Люсинда, пристально глядя на чайку Тринкет, сказала:

— Видишь, там, далеко, корабль? На нем мои родители возвращаются из Италии. Давай полетим навстречу.

…На другой день пришло письмо от родителей. Они сообщали, что корабль их выходит из Италии завтра, а домой они, скорее всего, прибудут одновременно с письмом.

Но до встречи с родителями было еще тридцатое мая — День памяти погибших в войнах. В «Геднихаусе» устроили по этому поводу пышный вечер, и Люсинду тоже позвали. Мисс Нетти сшила ей платье из гофрированного китайского шелка. Люсинда уже давно о таком мечтала. Но мама всегда была уверена, что лучше знает, какая одежда нужна ее дочери. Гофрированные платья маме не нравились, и Люсинда ничего не могла с ней поделать. К новому платью очень пошел ирландский кружевной воротничок с вышивкой — подарок Джоанны. Поглядевшись в зеркало, Люсинда осталась в полном восторге и побежала на улицу, где ее уже ждал кэб мистера Гиллигана.

А потом поздно вечером мистер Гиллиган вез Люсинду обратно. Глаза у нее от усталости слипались, но, борясь со сном, она рассказывала кэбмену о том, что творилось на балу в «Геднихаусе»:

— Я почти со всеми успела потанцевать. Мы танцевали кадриль, лансье, экосез и еще всякие другие танцы. Теперь-то я понимаю, зачем мистер Додуорт так со мной мучился в танцевальном классе! Вы, наверное, тоже в детстве ходили в танцевальную школу, да, мистер Гиллиган?

— Нет, милая. Просто я был из тех удальцов, которые и без учения выдадут тебе любой танец. Назови наугад, и я станцую тебе прямо на мостовой.

— Давайте все-таки подождем, пока доедем до пансиона, — рассудительно проговорила Люсинда. — А помните, как мы первый раз ехали с вами из «Геднихауса»?

— Спросила бы еще, помню ли я свою маму! — захохотал кэбмен.

— Тогда я почти вас не знала. А теперь вы мой потрясающий друг. И миссис Гиллиган — тоже. Давайте будем друзьями всегда.

— Что ж, — многозначительно произнес мистер Гиллиган. — У нас в Ирландии говорят: если загадал что-то при полной луне, это уж точно сбудется. А теперь погляди-ка на небо, мисс Уаймен.

Люсинда высунула голову из окна. Прямо над ними сиял круглый оранжевый диск.

— Ну, раз все так хорошо, знаете, что я подумала? — прокричала она сквозь люк. — Нам обязательно надо всем вместе поехать в Ирландию. Поедете вы с миссис Гиллиган, я, Джоанна, ну и, конечно же, кэб и лошадь.

— О, только не лошадь! — издал театральное восклицание мистер Гиллиган. — Она у меня не охотница до морских путешествий.

Люсинда ничего не ответила. Она крепко спала. Доехав до места, мистер Гиллиган вынес ее на руках из кэба и со всеми предосторожностями доставил на второй этаж.

— Ох, мзм, — шепнул он мисс Нетти. — Если бы Господь услышал мои молитвы, эта девочка навсегда бы осталась такой, как сейчас. Дай Бог тебе счастья, Люсинда Уаймен. — И, нехотя повернувшись, мистер Гиллиган пошел вниз по лестнице.

Уже несколько дней Люсинда знала, когда приезжают папа и мама. И все-таки последний день «временного сиротства» застал ее совершенно врасплох. Просто как землетрясение или гибель Помпеи. Люсинда надела ролики и отправилась к фруктовому лотку на Восьмой авеню. Но оказалось, что Тони не сможет сегодня с ней покататься. Витторе заболел, и мальчику придется до самого вечера стоять у лотка. Люсинда очень расстроилась. Она села на ящик, который придвинул ей Тони, но говорить им стало вдруг как будто бы не о чем, и они с трудом выдавливали из себя слова.

— Будешь приходить ко мне, Тони?

— Да прямо не знаю…

— Если не хочешь ко мне домой, давай будем встречаться в парке. Мы же всегда с тобой там катаемся.

— Да уж, — с сомнением протянул Тони, — покатаешься с этой твоей гувернанткой. Сама ведь рассказывала, что она всюду таскается за тобой.

— А может, она не вернется.

— А если вернется?

Люсинда наконец поняла: Тони думает, что гувернантка вообще не позволит ему подойти.

— Пусть возвращается, — решительно отвечала она. — Нам-то с тобой какое до нее дело?

— Да, в общем-то, да. Только, боюсь, не очень-то мы весело покатаемся, если она станет за нами все время следить.

— Тогда, Тони, мы будем встречаться у тебя дома.

— Если мама тебе разрешит, — с еще большим сомнением отозвался мальчик. — Но если и впрямь соберешься, то только одна. Не хочу, чтобы всякие модники совали нос к нам в подвал.

Подняв голову, Люсинда внимательно глядела на Тони. А тот хмуро взирал на нее сверху вниз. Они по-прежнему очень нуждались друг в друге. Только были уже другими.

— Ну, я пойду, — поднялась девочка с ящика.

— Пока, — попрощался Тони.

Она покатила вверх по Восьмой авеню. Вот наконец и парк. Она свернула в ворота. Японская айва и апельсиновые деревья цвели вовсю, и Люсинда вдыхала их аромат. На спортивных площадках еще никого не было. Она выехала на лужайку и полюбовалась немного на овец. Овцы щипали молодую весеннюю траву, оставляя за собой коротко выстриженный газон. Словно садовник прошелся косилкой.

— Милый мой парк, — прошептала Люсинда и улыбнулась.

Она вспомнила историю, которую рассказал дядя Эрл. На месте этого парка чуть не построили ипподром. Но дядя Эрл и дядя Том Маккорд подписали прошение, и теперь парк навсегда останется детям. И тут Люсинда поняла. Ведь если тут все навсегда, значит, она сможет хоть до конца жизни сюда приезжать на роликах.

На карусели крепко держались за гривы деревянных коней мальчик и девочка. Девочка с веснушчатым круглым лицом и мальчик, который манерами и одеждой очень напоминал маленького лорда Фаунтлероя — на Люсиндином любимом Пегасе. Люсинда хотела было показать язык этой парочке, но в последний момент раздумала.

«Тр-р! Тр-р!» — неслась она на роликах к пруду, и на этот раз звук получался какой-то печальный. Завтра приезжают папа и мама. Встречать их придется вместе с тетей Эмили, тут уж ничего не поделаешь. А как только наступит лето, родители увезут Люсинду на море. Там, разумеется, будет прекрасно, но вот потом… Люсинда не испытывала на сей счет никаких иллюзий. Такой свободы, как в этом году, ей уже не видать. Наверное, в следующий раз она (может принадлежать самой себе только после того, как у нее появится муж. А что, если… Внезапно Люсинда подумала, как было бы хорошо просто не уезжать сегодня отсюда. Вот так не вернуться в гостиную сестер Питерс, и вообще никуда не вернуться. И не надо будет ехать вместе с тетей Эмили завтра в порт. Люсинда останется здесь частью парка. Она будет свободной, как эти ягнята или как ветер, который так чудно тут шелестит листвой. О, она бы смогла. И никогда больше ей не понадобилась бы гувернантка-француженка. Люсинда сама бы стала нянчить детей, которых сюда привозят в колясках. И свой день рождения Люсинда, не задумываясь, подарила бы кому-то другому. Он уже очень скоро. Но ей абсолютно не нужен. Потому что если уж имеет смысл тут остаться, то пусть ей всегда будет десять лет.