Он словно бы не замечал, что, сколько Тэш ни укорачивает свое стремя, ее ноги все равно болтаются у толстых маленьких коленей Шеймоса. А Тэш любила Шеймоса, несмотря на все его недостатки, и не хотела другого коня. Этого не хотела и София, боявшаяся, что Тэш купят взамен более подходящую лошадь.

И вот однажды, вернувшись домой после своего первого, ужасного семестра в закрытой школе, Тэш обнаружила, что ее старый щетинистый друг продан, а его место занял огромный гнедой мерин, почти не дрессированный, с больной спиной и тяжелым характером.

Сэмион.

Джеймс Френч, радуясь, что ему удалось подешевле приобрести нового коня для младшей дочери, не понимал, что двенадцатилетней девочке не место на этой машине по разрушению человеческих костей. Тэш боялась Сэмиона. И Сэмион это чувствовал. Тэш ненавидела его за то, что он заменил ленивого старого Шеймоса. И Сэмион отвечал ей взаимностью.

Но строптивый, раздражительный новичок все-таки не заслужил такой короткой жизни и столь мучительной смерти.

— Он замечательный, — принудила себя сказать Тэш. — И вправду очень похож на Сэмиона.

Большой конь — он действительно был намного выше Сэмиона — слегка потянулся к ней мордой, а затем обнажил зубы.

— У кого вы его взяли? — с надеждой спросила Тэш.

— Не взяли, — гордо поправил ее Паскаль. — Он твой. Мой отец отдал его с… э…

— Со своего ипподрома, — закончила Александра, не в силах сдержать восторга. — Его мать участвует в скачках с препятствиями. Он сэлльский французский жеребенок, правда, не знаю, что это значит.

Ничего себе жеребенок! Тэш стало плохо.

— Спасибо, — прошептала она онемевшими губами, понимая, что Александра и Паскаль не должны догадаться, сколько болезненных воспоминаний они разбудили своим подарком. — Спасибо большое. Оно… он замечательный.

— Отец Паскаля обучал его для прыжков, готовил для одного из своих сыновей, но с конем было много проблем, — продолжала в восторге Александра. — Он еще маленький — лет пять, если не ошибаюсь. Как мне кажется. Ты можешь ездить на нем все лето, а затем забрать его с собой, если захочешь. Или держать пока здесь. Паскаль будет гулять с ним по винограднику.

— Мама, если ему пять, то он уже не жеребенок, — произнесла Тэш сквозь стиснутые зубы. — Он совершенно взрослый жеребец.

— Нуда, только чуть-чуть… темпераментный, — засмеялся Паскаль, когда гнедой начал бить копытом. — Но Ксандра сказала, что ты очень хорошая наездница.

«Мама, если бы ты только знала!»

Молодой жеребец потерял к ним интерес и начал мрачно хватать сено из кормушки.

Слезы увлажнили глаза Тэш. Она так долго удерживала Сэмиона на задворках памяти, изо всех сил стараясь заблокировать самый постыдный из своих секретов. Стараясь не показать матери, как она расстроена, девушка отвернулась, яростно моргая.

Тэш поняла, что у нее пропал аппетит.

В кухне на большом исцарапанном дубовом столе стояла пустая бутылка из-под красного вина, а рядом блаженно храпел с открытым ртом Жан.

Паскаль просто улыбнулся и, пожав своими широкими плечами, достал праздничное шампанское.

— Pour le cheval rouge, [10]— театрально произнес он, разворачивая золотистую фольгу.

Тэш дрожала от мучительных воспоминаний. Звук пробки, вылетающей из бутылки, показался ей оглушающим, как выстрел гуманного убийцы.

— Том, только посмотри, посмотри на все эти лодки! — сказал Мэтти Френч своему семилетнему сыну, когда они приближались к Шербургу.

Было невыносимо жарко. Его глаза болели от раннего утреннего солнца, и голова слегка кружилась от запаха дизельного топлива.

— Пойдем, найдем Тора и Салли, — предложил отец в надежде увести сына с палубы.

— Еще пять минуточек, пожалуйста?

Том впервые был на корабле и поэтому пребывал в возбуждении. У Мэтти не хватило смелости лишить ребенка минутного удовольствия.

— Ладно.

Отец снова погрузился в чтение газеты «Гардиан». Он попытался сосредоточиться на проблеме ядерного оружия и забыть о своем гастрите.

— А бабушка Лекси будет нас встречать на причале?

— Нет, — Мэтти улыбнулся. — Мы поедем к бабушке на Одри.

— Замечательно!

Одри звали их «ауди», ветхую и грязную белую машину. Мэтти, в высшей степени не одобрявший загрязнение Лондона, ездил на работу на горном велосипеде. Но Салли, его жена, настояла на необходимости купить машину, чтобы возить детей.

— А как зовут этот корабль? — Том указал на ржавый буксир.

— Мейбл, — промычал Мэтти. Ему уже стала надоедать игра «окрести корабль», которую они начали с Томом в Дувре.

— А этот?

— Ле Бакстер.

Том захихикал. Миссис Бакстер была его учительницей.

— Миссис Бакстер сказала маме Родни Брауна, что ты левый, — заявил Том, раскачивая скамейку на которой сидел Мэтти. — А что это значит? Что ты левша и делаешь все только левой рукой, да?

Мэтти рассмеялся.

— Не совсем. — Он поднял Тома и усадил на колени. — Я, мой дорогой, сознательный независимый режиссер документальных фильмов. Ты знаешь, что это означает?

Том покачал головой и начал играть с часами отца.

— Это означает, что мы временно на мели, и поэтому мне приходится делать кучу скучной работы для ВОИС, [11]чтобы у тебя, Тора и мамы были деньги, до тех пор пока я не получу другой заказ.

— А что такое ВОИС?

— Это законодательный кошмар.

— А что значит законодательный?

Иногда Мэтти жалел, что его сын и наследник такой любознательный.

— Что-то вроде математики.

Для начала и так сойдет. Мэтти огорчало, что в последнее время мысли постоянно крутились вокруг денег. Если бы только с «Четвертым каналом» все получилось. Нет, не стоит об этом думать.

Все было бы хорошо, останься они в Холборне, говорил себе Мэтти — его старая квартира выглядела безобразно, но от нее было рукой подать до Уардоу-стрит, а дети так любили ходить в Ковент-Гарден и смотреть представления. С другой стороны, как часто подчеркивала Салли, дом в Ричмонде был настоящей мечтой. Очень, очень дорогой мечтой. И сейчас, когда они ждали еще одного ребенка, Мэтти беспрерывно боролся с надеждой на то, что в один прекрасный день он проснется и все это окажется всего лишь сном.

Может, отец Салли одолжит ему тысяч пять или около того? Чтобы просто выбраться из затруднения. Как же — самодовольный старый сноб. Мэтти передернуло. Если и поможет, так снова начнет настаивать, чтобы Мэтти присоединился к семейному делу. Пусть старый распутник лучше подождет, пока не вырастет кто-нибудь из отпрысков Софии. Или, может, старушка Тэш найдет себе милого, скучного горожанина и произведет на свет исполнительных потомков.

— А когда приедет Нилли? — Тому стало скучно с отцом, уставившимся в пространство.

— Ох, — Мэтти почувствовал укол вины. Он даже не подумал об этом. — Я позвоню ему, когда приедем к бабушке.

Мэтти знал, что с Найлом пора что-то делать. В последнее время он с головой ушел в свои проблемы и лишь послал своему другу открытку, сообщавшую, что Найл приглашен вместе с ними во Францию. Но не получил ответа. И каждый раз, когда Мэтти хотел заняться Найлом, появлялись какие-то срочные дела, и он так изматывался на работе, что забывал. К тому же ирландский агент его друга-актера и кинокомпания, с которой он сейчас работал, категорически отказывались назвать место пребывания Найла; они опасались, что бульварная пресса снова создаст Найлу плохую репутацию, как уже было пару лет назад, когда газетчики раздули слухи о пьянстве.

Найл О'Шогнесси, тяжело переживающий развод, похоронил себя в Ниме, снимаясь там в ужасных малосерийных проектах.

«Чертова Лисетт! — с яростью подумал Мэтти о красивой, очаровательной и невероятно коварной жене Найла, которая сейчас расслаблялась в Штатах со своим богатым и испорченным любовником. — Бедный, глупый, брошенный Найл. Последний ирландский романтик».