Юрий Збанацкий

Куриловы острова

Остров первый

Всего этого могло бы и не быть. Ведь в самом деле: пришел бы вовремя в школу Фред Квач, которому по алфавиту полагалось дежурить в классе, и все беды пали бы на его, Фредову, а не на Миколкину голову.

Но Фред по неизвестной причине вовремя в школу не пришел. А класс, конечно, без дежурного оставаться не мог.

Следующим по списку в журнале стояла фамилия Курило.

Итак, будем знакомиться. Вот он — Микола Курило, собственной персоной.

Смотрите, смотрите, вон появился в коридоре! Хмурый, чем-то, видать, недовольный, одет небрежно. Полевая сумка с книгами болтается на плече, волосы растрепаны — ни постричься, ни причесаться не хочет.

Что ни говорите, а первое знакомство не в пользу Курилы.

— Курило! — позвала дежурная учительница. Но он не остановился, только глянул исподлобья в ее сторону.

— Курило, ты опять не постригся?

Только шмыгнул носом, глазами сверкнул. Все ясно без слов: не постригся и не собираюсь. Я тебе не какой-нибудь первоклассник — седьмой заканчиваю!

Не спеша пошел в класс.

Учительница, укоризненно покачав головой, посмотрела вслед: и верно — не первоклассник. Попробуй поговори с таким.

Порванным носком ботинка смело саданул в дверь и остановился на пороге.

Навстречу Валюшка-мушка. Самая маленькая в классе и самая принципиальная из всех ребят и девчонок. Лучшая ученица, злейший враг всех нерях и двоечников.

Смерила взглядом Курилу с головы до ног, прищурилась:

— Здрав-ствуй-те!.. Это что за вид!? А руки-то! А костюм! А прическа! Это во-первых. А во-вторых, Квач сегодня не пришел в школу. — И уже тоном приказания: — Курило, принимай дежурство.

— Больно нужно!

Смерил девчонку взглядом, полным пренебрежения.

— А я говорю, будешь дежурить!

— Не буду. Не моя очередь.

— По списку ты следующий!

— Ну и черт с тобой, отдежурю, только отстань.

— Курило, это что за выражения?..

Микола сунул в парту полевую сумку и, как хозяин, зашагал по классу. Валюшка, довольная тем, что так успешно решился вопрос насчет дежурного, вышла в коридор.

Миколка облегченно вздохнул. Сколько ему в течение семи лет учителя и пионервожатые ни вдалбливали, что к девочкам надо относиться с уважением, — это до него не дошло. И если восьмого марта он вручал своей русокосой соседке поздравительную открытку, то все же не забывал на перемене больно дернуть ее за косу, в награду за принудительное внимание.

Он не любил девчонок. Дома отбили всякое уважение к женскому полу.

И сделала это, сама того не ведая, мать.

Отец был молчаливый, смирный. Но все равно — ему дохнуть мать не давала. Что бы ни сделал отец, вечно был виноватым. Дома был — мать на него:

— Сидишь-посиживаешь! Дела себе не найдешь. Все люди как люди, делами заняты, а он сидит, бездельничает.

Отец уходил и возвращался поздно. Мать уже не ворчала, а начинала кричать на всю квартиру:

— На месте ему не сидится. Дома дышать тяжко!..

Отец пробовал утихомирить ее:

— Да ты, девица, послушай...

Куда там! Он ей: «Девица, девица», а она в ответ такого наговорит, в таких грехах его обвинит, что у Миколы даже слезы на глазах выступят. Да еще заплачет она, заголосит на весь дом, всех соседей на ноги поднимет. И главное, соседи не ее, а отца обвиняют:

«Деспот, мол, этот Курило, а не геолог. Жена у него такая милая, а он над ней издевается. И как она только терпит этого изверга?..»

Не раз слыхал об отце такое Микола. Слыхал и молчал. Только сожмет зубы, сузит в щелки глаза... А кто говорил-то? Соседки! Бабы! Он хорошо знал цену таким разговорам.

И чтоб после этого Миколка уважал какую-то Валюшку-мушку? Да пусть она трижды отличницей будет — он никогда перед ней голову не склонит.

А по отцу Миколка скучал. Тосковал даже. Вот уже целых полгода, как его нет дома. Не выдержал. Бросил работу здесь, отправился на Курильские острова.

Мама белугой ревела, даже попрощаться с папой не пожелала. Миколка сдержался, не заплакал, только попросил отца:

— Папа, привези мне чучело медведя.

Как только отец уехал, мать вызвала из деревни бабушку, свою маму. Чтобы было кому за ним, за Миколкой, смотреть, потому что у мамы сразу же появилась масса дел. Ездила в театры, в кино ходила, словом, старалась как-нибудь разогнать тоску по папе. Да и было на что — папа теперь присылал денег значительно больше, чем зарабатывал прежде в управлении.

За Миколку взялась бабушка. Она хоть и добрее была, чем мама, но ведь все равно женщина. Тоже все время ворчала, поучая внука, правда, не очень сердито, да еще тащила с собой в церковь. В бабушкиной деревне попа, видите ли, не было, а здесь, в городе, она разыскала какую-то захудалую церквушку и чуть не каждый день торчала в ней. Миколка категорически отказывался одурманиваться религией, и бабушке в конце концов пришлось оставить его в покое.

Последнее время он примирился с тем, что кругом, куда ни кинь, всюду женщины, но старался держаться от них как можно дальше. Даже соседку по парте не замечал. Раньше, бывало, за косы подергает, тетрадь чернилами обольет, а теперь не замечает — и точка. Будто рядом пустое место.

Приступив к дежурству, Миколка осмотрел хозяйским глазом парты, окна, старательно вытер влажной тряпкой и без того чистую доску. Подойдя к широко раскрытому окну, проверил стоявшие на подоконнике горшки с цветами — не полить ли их?

И совсем не подозревал, что его в это время уже ждут крупные неприятности. Заметил только, как перед глазами что-то мелькнуло, потом услышал свист и звон разбитого стекла в соседнем со школой здании сельскохозяйственного института.

Там поднялся переполох. В окна высунулись тети в белых халатах. Одна из них указывала пальцем на него, Миколку. Ну и пусть: мало ли кому вздумается тыкать в него пальцем!

Не подозревая ничего плохого, Миколка занялся своими делами — их у дежурного по классу немало.

Рядом со школой на одной из главных улиц города находился научно-исследовательский сельскохозяйственный институт.

Школа давно уже не давала покоя ученым — сотрудникам этого института: шум, топот... Переселить бы ее куда-нибудь... Мало того, так еще битые стекла полетели на стол почитаемого кандидата наук, вот уже пятнадцать лет терпеливо выращивавшего какую-то чудо-траву, которая давала бы укосы сто лет без пересева и росла бы даже под снегом и, разумеется, принесла бы ему докторскую степень. А кусочек шлака взял и угодил в горшок, где произрастал сей таинственный корень. Горшок рассыпался на куски, а камешек, повертевшись волчком у ног кандидата, шмыгнул под шкаф.

— Безобразие! — одеревенелыми губами прошептал кандидат.

Ойкнули ассистентки, кинулись к окну и сразу же установили: камень летел сверху, а не снизу, так как дырка в стекле наружной рамы была чуть выше дыры во внутренней. Поскольку камни падают с неба лишь в баснях, то глаза ассистенток устремились на соседнюю школу. В одном из окон ее они заприметили вихрастого насупленного паренька, с тревогой поглядывавшего на их окно. Сомненья не было — это он швырнул камень в их тихую обитель науки.

— Вон он! — закричала одна из ассистенток, указывая пальцем на Миколку.