И он, обернувшись, обнял ее крепко-крепко, нежно поглаживая ладонью пострадавшую попку.

— Алан, — попросила Тори, — я тебя очень прошу, переезжай жить ко мне. Я хочу засыпать с тобой и просыпаться тоже. Иначе я все время буду бояться, что ты куда-нибудь денешься.

— Договорились, малыш. Как только высохнет одежда, отправлюсь за своими вещами, — легко согласился он.

Вечером Алан съездил в коттедж Филипа, забрал все свои вещи и вернулся к Тори. Та ждала его, стоя на веранде, и, не успел он выйти из машины, бросилась ему на шею.

Они решили, что спать будут в разных спальнях, чтобы семейная жизнь не слишком быстро приелась. Вечером чинно пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим комнатам. Тори закрыла за собой левую дверь, Алан — правую. Если бы двое бездельников поспорили о том, кто из этих двух влюбленных не выдержит первым, то проспорили бы оба. Через десять минут двери одновременно распахнулись, и Алан с Тори бросились друг другу в объятия.

Сначала они пошли в комнату Тори, где, сбросив по дороге одежду, упали на кровать и стали покрывать друг друга поцелуями.

— Алан, — шептала Тори, — ты так прекрасен! Ты — как греческий бог!

— Какого из них ты имеешь в виду? — задыхаясь, уточнил Алан.

— Гермеса, конечно, какие могут быть сомнения: такой же врун, мошенник, по небу летаешь туда-сюда, то ты над пустыней, то над Бермудами...

— А ты — Медуза Горгона! У тебя и локоны, как змеи, и язычок змеиный, и взгляд бывает такой, что того и гляди в камень обратишься.

— Мы друг друга стоим. Где там твой волшебный посох, Гермес, что-то я давно его не видела...

— А ты подавай сюда свой змеиный язычок. Ох, и сладкий у тебя яд, Медуза моя медовая...

— А может, ты Гелиос, солнцеголовый бог? Вон как волосы у тебя пылают, и поцелуи — как солнечные ожоги.

— Глупая, где ж ты Гелиоса видела ночью. Гелиос днем только показывается.

— Сам глупый. Днем он на небе показывается, рыжими волосами перед девушками красуется. А ночью занимается любовью со своей единственной...

— Единственная моя, красавица, ни одной богине с тобой не сравниться... Глаза твои — как синие проталины в грозовом небе, соски — как красные угольки в ночи. Темно, а я всю тебя вижу: ноги и руки твои, как лунные лучи, а роза твоя упала прямо с планеты Венеры. Ты как раз мимо пробегала, она тебе и досталась. Ни у кого больше такой нет. А внутри у нее — жемчужинка...

— Целуй меня, мой сладкий, целуй сильнее, жарче. Ты только подумай: двадцать пять лет я без твоих поцелуев на свете прожила! Ох, бедная я, бедная...

— Давай, я тебя пожалею, приласкаю, поглажу... И здесь, и здесь, и вот здесь...

— Ох, я не могу больше! Войди в меня, любимый, глубже, глубже... Еще, еще, умоляю... Люблю тебя...

— Люблю тебя...

Потом они немного подремали. Но желание преследовало их даже во сне. И, одновременно проснувшись, они решили пойти в комнату Алана. Кто знает, может, это комната Тори действует на них так возбуждающе, не дает им спать?

Они улеглись на широкую прохладную постель и отвернулись друг от друга.

— Спокойной ночи, Алан.

— Спокойной ночи, Тори.

Но эта неугомонная кошка начала возиться, устраиваясь поудобнее. И надо же ей было коснуться Алана своей круглой попкой.

— Я тебе покажу, как толкаться, — ужасно разозлился Алан.

— Ой, только не шлепай меня, — взмолилась Тори. — Я больше не буду.

— Зачем шлепать, — успокоил ее Алан. — Я тебя просто привяжу к кровати, чтобы ты не возилась и не мешала трудовым людям спать.

Он взял пояса от их халатов, и несмотря на возмущение Тори, привязал ее руки к спинке старинной кровати.

— Так, — удовлетворенно сказал он, — маленькая пантера обезврежена. Можно не бояться ее когтей.

И он улегся, отвернувшись от Тори, поливающей его самыми изобретательными ругательствами, какие только могла придумать.

— Что-то не спится, — задумчиво заявил этот негодяй, будто вопли его подружки были всего лишь кошачьим мяуканьем.

Он сел на кровати, взъерошил волосы и будто случайно взглянул на привязанную Тори.

— О, — обрадовался он, — я же могу бессовестно воспользоваться беспомощностью этой кроткой малышки.

И он ею воспользовался так, что вскоре крики Тори приняли совсем другой характер. После чего он отвязал бедные ручки, покрыл их поцелуями и сделал массаж. И не только ручкам. Массаж закончился новым слиянием этих двух ненасытных тел. А после они наконец заснули, так и не разжав объятий.

Утром Тори разбудил звонок в дверь. Она накинула халат, недоумевая, кто бы это мог быть. Тихонько поцеловала спящего Алана, немного подумала, не разбудить ли его. Но он спал так сладко! Засмотревшись на любимого, Тори совершенно забыла о том, что надо открыть дверь. Какое счастье вот так проснуться, а рядом — он. И больше никогда никакого одиночества... Новый звонок вывел ее из задумчивости, и она поспешно сбежала вниз.

Неожиданным посетителем оказался Джереми Грейхем, ее ненаглядный папочка. Тори повисла у него на шее, смеясь и плача. Только сейчас она поняла, как по нему соскучилась. А он, красивый, респектабельный, как обычно невозмутимый, похлопывал ее по спине широкой ладонью и приговаривал:

— Ну-ну, Кошечка, успокойся. Все хорошо, малыш.

Наконец Тори оторвалась от отца и повела его в дом, таща за руку, как в детстве. Ей непременно хотелось все сразу ему показать: гостиную с картинами на стенах, мастерскую, свои пустынные работы, а главное — портрет дяди Джеймса, который она только что закончила.

Отец, улыбаясь, ходил за говорившей без умолку Тори, все смотрел, хвалил и с удовольствием поглядывал на жизнерадостную дочку. Он боялся найти свою Кошечку такой, какой привык видеть за годы ее замужества, — подавленной, ушедшей в себя.

Тори уже показала ему все, кроме портрета дяди Джеймса, да еще ей не терпелось поговорить о прабабушке Магде, но тут она вдруг спохватилась:

— Ой, папа, ты же с дороги. А я тебе даже чаю не предложила!

— Умница, цынгарелла, вспомнила. А то я уже собирался подсказать.

Отец с дочерью обернулись к лестнице, по которой к ним спускался, широко улыбаясь, Алан Йорк, в отличие от Тори, полностью одетый и причесанный.

Тори с гордостью улыбнулась:

— Папа, познакомься, это мой жених, мистер Алан Йорк, археолог.

— Рад знакомству, мистер Йорк. Я — Джереми Грейхем.

— Очень рад. Являюсь вашим поклонником.

Грейхем кивнул и повернулся к Тори:

— Я не ослышался? Ты сказала — жених?

— Да, — упавшим голосом подтвердила Тори. — Знаю, что ты хочешь сказать. Все время забываю, что все еще замужем.

— Именно поэтому я и приехал, Тори.

— Давайте поговорим за чаем, — предложил Алан, уже колдующий на кухне. — Или вы предпочитаете кофе?

— Если можно, кофе со сливками, — откликнулся скульптор.

— Значит, у вас с Тори общие вкусы, — подытожил Алан. — И еще, оказывается, моя невеста замужем. Это неожиданно.

— Я привез документы для развода, которые Тори должна подписать. Правда, в связи с ее новым состоянием, дело несколько усложняется. Нельзя ли пока не афишировать ваши отношения? — задумчиво спросил Грейхем.

— Пап, в чем дело? Не тяни, пожалуйста. — Нетерпеливо попросила Тори.

— Дело в том, малыш, — объяснил отец, усаживаясь в предложенное Аланом кресло и отпивая кофе, — что твой муж потребовал развода на том основании, что ты от него сбежала с каким-то мужчиной. Как ты понимаешь, не составило труда доказать, что этот мужчина — твой родной дядя. А сбежала ты в результате плохого обращения и многочисленных измен твоего мужа. Я нанял частного детектива. Материалов, подтверждающих это, более чем достаточно.

— Так в чем же дело? — спросила Тори.

Отец кивнул в сторону невозмутимо попивающего кофе Алана.

— Твой муж тоже мог нанять частного детектива и собрать материалы о твоей измене.