— Когда я, — вполголоса сказала она немного погодя, — сидела на полу вон там, в углу, ты спросил меня, неужели деньги суть единственное и высочайшее, к чему стремится человек. Ты был настолько прав, Мартин, что теперь мне хочется повторить тебе те же слова!

— Но ведь случай-то совсем другой! — возразил муж. — Отчаиваться из-за потерянного достояния и отказываться с новыми силами восстановить утраченное — вещи разные! Дорогу я знаю, так что же, умышленно ее избегать? Подумай о наших детях, Мария!

— Как раз о детях я и думаю! Разве им непременно надобно разбогатеть, чтобы жить?

— Мария! Ты же узнала, каково бывает, когда не имеешь ничего!

Оставив эти слова без ответа, она продолжала:

— Видишь ли, когда мы сидели в лесу на лавочке и смотрели вниз на родимый край, мне подумалось, что для нас и для детей, наверно, было бы лучше, если б ты снова стал руководить какой-нибудь здешней школой и отошел от злокозненного мира! С теми деньгами, какие ты спас, мы бы вполне обошлись, да еще и откладывали бы…

Слова жены, хоть она и не заметила, больно ранили давнюю учительскую совесть Заландера — что правда, то правда, он дезертир. Но, не давая ей договорить, он несколько судорожно схватил ее за руку:

— После смелых операций, уже проделанных мною с нашим достоянием, я очень хорошо понимаю твою мысль, она справедлива и разумна! Но я не могу! Во-первых, не обладаю необходимым опытом и сохраненными да приумноженными знаниями, чтобы вот так просто заняться учительством, а для повторительного курса уже староват! Зато я чувствую себя еще достаточно молодым, чтобы заниматься свободным предпринимательством, к чему меня как раз и подвигла моя натура. Для этого мне нужна независимость, каковую обеспечивает умеренный капитал, ибо слишком большой капитал, разумеется, тоже лишает человека свободы. Поверь, мне все удастся! И отсутствие мое продлится не так долго, отчасти сделки даже будут осуществляться здесь, да и непредвиденный промежуточный визит с радостным свиданием отнюдь не исключен!

— Так возьми нас с собой! — сказала Мария срывающимся голосом.

— Чтобы подвергнуть вас опасности болезни и смерти? Вдобавок это невозможно, потому что дети должны учиться в родной стране. — С этими словами он нежно обнял жену и не отпускал до тех пор, пока она не уступила его решению.

Прежде всего он перевез их в новую квартиру, расположенную так, чтобы г-жа Заландер могла возглавить небольшую торговлю товарами, которыми он рассчитывал особо обеспечивать ее из Бразилии. С этой целью в первом этаже были предусмотрены склад и маленькая контора для доверенного лица, сиречь для нее. Муж хотел сразу же нанять и служанку, с условием при необходимости нанять еще и помощника на склад. Однако жена покуда воспротивилась найму какой-либо прислуги.

Когда было улажено и все прочее, маленькое семейство в добрый час проводило Мартина Заландера на вокзал. Г-н Мёни Вигхарт тоже пунктуально явился туда, поскольку имел привычку откушать в тамошней ресторации чашку крепкого мясного бульона, наблюдая за веселой суетою ранней осени. Он обещал отъезжающему втайне следить за конкурсным производством по делу Вольвенда и в точности сообщать, как люди реагируют и что говорят.

Засим Мартин вновь отправился к берегам Атлантики.

Время спокойно текло по-над судьбами или, вернее, незаметно несло их, и вот спустя три года г-жа Мария Заландер впрямь сидела в своей конторке, записывая в книгу количество мешков с кофе, которые возчик сгрузил, а здоровяк-работник занес на склад, после чего снова занялся расфасовкой сигар; этот популярный новый сорт Мартин Заландер присылал из колоний, частью с собственных плантаций, так как специально для этой цели купил землю. Появилась и служанка, пришла спросить хозяйку насчет ужина; она получила указание приготовить на пробу парагвайский чай, который опять же на пробу прислал г-н Заландер — может, найдутся покупатели. Затем мелочной торговец принес деньги за мешок кофе и заказал еще один, а какой-то господин спросил на пробу ящичек сигар, о которых был наслышан.

Зашел почтовый агент выплатить деньги по доверенности, затем наконец девочки вернулись из повышенной народной школы, где обе теперь учились, и старшую, Зетти, немедля отрядили с полученными деньгами в банк, где маленький торговый дом имел текущий счет. Эта девочка, которой шел шестнадцатый год, изъявила желание на следующую Пасху заделаться при матери «бухгалтершей». Учитель арифметики сказал, что она-де весьма ловко складывает цифры.

Стояла осень, и вечерело рано; г-жа Заландер выплатила работнику дневное жалованье и отпустила его до завтра. Последним воротился с гимнастической площадки Арнольд, хорошенько размявшийся, и скоро при свете старой лампы все дети собрались вокруг матери. Они незатейливо поужинали, прислуга разделила с ними трапезу, и все было тихо-спокойно, пока Зетти, будущая бухгалтерша, не подняла спорный вопрос, высказав предположение, что в конторе ей придется носить очки.

— Этого еще недоставало! — вознегодовала прислуга. — Личика твоего жалко, ты же с виду будешь точь-в-точь как старый общинный писарь из нашей деревни!

— Многие дамы, причем из лучших, занимающие ответственные посты, носят очки! — возразила девушка со спокойным превосходством, а Нетти поддакнула, добавив, что очки надобно взять синие, они красивее.

— Лучше красные, тогда увидишь пожар в Эльзасе! [5]— вдруг сказал тихоня Арнольд. Мать удивленно, чуть ли не с испугом воззрилась на него:

— С каких это пор ты отпускаешь шутки, Арнольд?

Он недоуменно посмотрел на мать, потому что не понял, что она имеет в виду и что дурного он сделал.

Служанка засмеялась. И сказала, что Арнольд прав. А г-жа Мария поспешила справиться с легким замешательством, которое охватило ее, когда она обнаружила, что мальчик вмешался в разговор. Родительский ум уже удивляется, когда дети впервые прибегают к поговоркам.

Кто-то позвонил в дверь, одна из дочек выбежала в переднюю и вернулась с телеграммой из Базеля, которая была отправлена Мартином Заландером:

«Я на родине. Приеду в Мюнстербург последним поездом. Встречать не надо, у меня багаж, и я возьму извозчика».

После столь же радостного, сколь и серьезного сюрприза, каковым явилась телеграмма, стали обсуждать, подчиниться ли отцовскому приказу или все-таки отправиться на вокзал; мать решила ждать дома, ведь процедуры с багажом могут затянуться до одиннадцати, а отец быстрее покончит с делами, если ему не придется в толчее здороваться со всем семейством.

Таким образом она выиграла время, чтобы самой как следует разобраться с нежданной вестью. Всего три недели назад она получила последнее Мартиново письмо, где он удовлетворенно высказался о своем финансовом положении и сообщил, что уже подумывает о возвращении домой, может быть навсегда, может быть на время, для улаживания кой-каких дел, он ведь говорил, что, наверно, проделает эту дорогу еще не раз, однако ж ему кажется, нужды в этом не будет. Далее следовал заключительный пассаж о нынешней политической ситуации и будущем родной страны, который Мария Заландер просмотрела вскользь, отложив внимательное прочтение на спокойный часок. Она уважала и даже любила гражданский либерализм мужа и его склонность жить ради общего дела и грядущего, в чем ему уже десятый год странным образом препятствовал Луи Вольвенд. Но сама она не притязала на дальновидность касательно сути обстоятельств и грядущего, довольствовалась готовностью к нынешнему дню, к нынешней минуте.

Теперь Мария достала это письмо, дабы посмотреть, не пропустила ли какое-нибудь место, сулившее близкий приезд, и получше вникнуть в его слова, на случай, если он к ним вернется.

Коли тебя, писал Мартин, радует, что мы более-менее быстро вновь выправили свое положение, то не стоит приписывать это моей особенной ловкости и энергии, скорее уж благосклонному счастью, каковое мне сопутствовало. Впрочем, я тоже приложил известные старания, как всякий человек, который видит перед собою зримую цель. События, происшедшие у вас дома, новая Конституция, [6]установленная нашими республиками, безусловные права, спокойно, без всяких помех принятые нашим народом, — все это я хотел бы увидеть еще в славных начатках и с удовольствием применить, все это зовет меня: приезжай! где ты? И теперь я могу приехать как независимый человек, твердо стоящий на ногах и ищущий лишь возможности помочь и принести пользу! И в какую великую минуту давняя наша свобода делает огромный шаг вперед! Большими едиными нациями мир сомкнулся вокруг нас словно четыре железные стены, но, сделав сей этический шаг, мы одновременно открыли глубочайший источник новой свободной дерзости и жизненной решимости, который позволяет выдержать самое худшее и самое тяжкое, а в итоге побеждает весь мир, пусть даже и в гибели! Такое чувство независимости, бесстрашия и любви к долгу защищает лучше, чем самозарядные винтовки и скальные обрывы и т. д.