Зетти и Нетти, однако, пребывали в большом смущении, ведь никогда еще в Мюнстербурге не случалось свадьбы, где невеста видела среди гостей так мало знакомых лиц.

Между тем хороший завтрак в соединении с солнечной погодой скоро создал более уютное настроение, и специальный поезд под вокзальным дебаркадером принял общество, вполне готовое повеселиться. До места добрались через час. На станционной площади восемь опытных отставных военных музыкантов играли красивый марш, меж тем как поезд остановился и пассажиры высыпали из вагонов; в зале ожидания вновь прибывших встречали собравшиеся гости из местных, затем все общество, составив процессию, приготовилось идти в храм. Когда все вышли на площадь, музыканты повернулись кругом и, не переставая играть, возглавили шествие. Часть народа, еще не обосновавшаяся в церкви, особенно молодежь, шагала рядом, особенно густою толпой подле важных близнецов и нарядных, столь же примечательных невест.

В переполненной церкви на хорах в самом деле помещались две группы певцов, каждая под водительством наставника с желтым язычковым камертоном, каковым он, словно дирижерскою палочкой, задавал такт. Однако тактом в широком смысле они обладали недостаточно, потому что не объединились в одинхор, а стали так, будто намерены соперничать друг с другом, исполняя известный канон — «Песнь пинчгауских паломников». Тем не менее под взмахи двух камертонов они сообща вполне складно завели церковное песнопение, в котором их силою превзошли голоса прихожан.

После этого священник прочитал самолично сочиненную молитву, в коей равно отразил церковный дух и права свободомыслия, а затем прекрасную проповедь, или религиозную речь, о нынешнем событии, всесторонне оное комментируя и преобразуя в притчу, которая всем понравилась и была названа поистине возвышенной.

В заключение певцы исполнили отличную композицию на «Свадебную песнь» [13]Уланда, и пришлось им потруднее, чем с предыдущим хоралом, ведь пели они без прихожан, а желтые камертоны летали вверх-вниз не вполне согласно. Да и в текст ввиду особого случая было внесено небольшое изменение. Вместо зачина:

шли такие слова:

а вместо: «Из невестиных покоев выходит солнце золотое» — «Из невестиных покоев выходит солнце двойное».

Впрочем, никто не заметил ненужного ухудшения, да и мелкие сбои в такте и гармонии собравшиеся выслушали терпеливо. Довольный добрым намерением, народ, находясь в своем кругу, полагает прилежное занятие искусствами делом, скорее, аристократичным и во всех своих слоях рьяно стремится демократизировать означенную сферу. Примерно так выразился, обращаясь к супруге, Мартин Заландер, когда позднее она сидела рядом с ним за столом и обронила, что, как ей показалось, хористы изрядно фальшивили.

— И народ прав! — заключил он.

— Отчего же прав? Раньше, хотя довольно — таки давно, ты думал иначе, помнишь? Когда Вольвенд фальшиво пел и декламировал!

— Хм! Да, но это совсем другое! Он поступал так в просвещенном кругу, в обществе искушенных людей, которым был помехою. Здесь же он никому бы веселья не испортил.

Однако Мария Заландер покамест не закончила тихий разговор с мужем:

— Тем не менее, на мой взгляд, не вполне справедливо не просветить добрый народ и в этой области. Какая необходимость браться за столь сложные произведения, коли не умеешь их исполнить? По моему разумению, позволяя себе небрежничать в чем-то одном, человек привыкает небрежничать и во всем прочем, а в итоге совершенно невозможно сказать ему правду, ибо он ее попросту не терпит!

— С минуту Мартин молчал, задумчиво глядя в бокал, который держал в руке. Потом легонько чокнулся с ее бокалом и сказал:

— Выпей за свое доброе здравие, Мария! Тебе принадлежит на этой свадьбе первый тост, тайный! А теперь пусть все идет своим чередом!

Она немедля отпила из бокала глоток, больший, нежели обычно, и вместе с ним изведала одно из тех кратких солнечно-серебряных мгновений, что утрачиваются в ходе времен, когда люди потихоньку меняются от бурь и невзгод, так что умные становятся менее умными, менее умные — дураками, а дураки, прежде чем умрут, зачастую спешат еще и в негодяев превратиться, будто иначе Бог весть что прозевают.

Сидевшая напротив мама Вайделих заметила, как супруги Заландер украдкой чокнулись друг с другом, потянулась к ним со своим бокалом и весело вскричала:

— Черт возьми, нельзя ли присоединиться?

Они чокнулись с нею, папаша Вайделих тоже присоединился, и звон бокалов вмиг распространился над всем столом, над всеми столами, словно набат, и никто не знал, как он возник и что означает; поскольку же повод установить не удалось, все рассмеялись над ложной тревогой, которая от этого не стала менее веселой.

Обед только-только начался, и Заландер, опасаясь преждевременных речей, которые помешают застольному обществу откушать, нарушат порядок подачи на стол и выстудят блюда, велел музыкантам прилежно играть. Пожилые военные трубачи так и сделали, наилучшим образом. Вместо популярных солдатских маршей заиграли один из концертных номеров, какие исполняли по торжественным случаям, а именно аранжированную для небольшого духового оркестра увертюру к опере «Вильгельм Телль». С достойным старанием, в самом что ни на есть неспешном темпе они осторожно, уповая на Господа, одолевали море сложностей, так что трапезничающий народ мог без смущения пировать и тихонько беседовать меж собою, а в конце, каковой настал и этому действу, наградил восьмерку честных музыкантов громовым «браво». В благодарность они после короткой паузы грянули лихой бравурный марш, а немного погодя — широко известную народную песню, вслед за чем быстро вытряхнули из инструментов влагу, один за другим чинно спустились с подмостков и поспешили в угол, где для них тоже был накрыт стол.

Поскольку в ожидании новых блюд как раз меняли тарелки, г-н пастор, пользуясь удобным случаем, решил провозгласить первую здравицу в честь новобрачных и их родителей. Он громко постучал по бокалу тыльной стороною ножа, властно оглядел собравшихся, пока не утих звон тарелок, да еще и призвал к тишине, а засим звучным голосом начал речь. Здравица его явилась как бы дополнением к проповеди. Сначала он живописал семейство новобрачных близнецов, поведал о простом крестьянине, который сообща с хлопотуньей — женой достиг скромного благосостояния, но зачем?

— А затем только, чтобы обеспечить двоим цветущим сыновьям, коих Вседержитель Господь по щедрости своей даровал им в христианском супружестве, возможность приобщиться благодати школьного просвещения, — обеспечить с тем же неустанным самопожертвованием, с каким наш народ учреждал школы и сохраняет их во всех бурях. И каковы же плоды означенной благодати? Знаменательный пример на все времена! Едва эти юноши — да — да, юноши! — вошли в возраст, народ призвал их на важные посты, тщательное исполнение коих бесконечно много значит для сельского хозяйства. И это еще не все; народ послал обоих сразу в наш высший орган власти, который имеет над собою лишь всю нацию и Бога, а более не страшится никого, — подобная честь вряд ли когда-либо выпадала столь скромному семейству. Смотрите, вот они, родители и сыновья, во всем достоинстве, словно это ничуть их не касается!

Они неотрывно смотрели на оратора, когда все присутствующие устремили на них взоры и закричали «ура». Тут только отец отвернулся и смущенно потупил глаза; мать смахнула набежавшие слезы и сплела ладони; сыновья подле своих невест слегка поклонились восклицающему народу и оратору, а тот продолжал: