Иолек время от времени ерзал в кресле, стараясь по возможности найти удобную позу, чтобы ублажить свою страдающую спину. Все сказанное гостем он выслушал терпеливо, вежливо, сохраняя на лице выражение сдержанной проницательности, и лишь время от времени прерывал эту лекцию репликой или кратким, хорошо продуманным вопросом: профессия, семья, знакомые.

Когда ему трудно было переварить этот поток восторженных слов, он, случалось, с силой бодал воздух, поводя головой в разные стороны, поворачивался ухом в сторону говорящего и громко произносил: «А?!»

Незамолкающий гость обычно отвечал на это тем, что повторял только что сказанное или с новым воодушевлением вдавался в подробности. На красное словцо или поговорку Иолек реагировал кивком головы, и на губах его то и дело возникала одна из его загадочных улыбок. Слушая, он делал свои выводы, дополняя их по ходу беседы новыми заключениями. Так, он пришел к выводу, что парень этот, вне всякого сомнения, близорук, и вот вопрос: скрывает ли он свой недостаток ото всех или же спрятал очки, когда шел сюда? Ни в коем случае, решил Иолек, нельзя давать ему в руки оружие. Вместе с тем, по своему обыкновению, Иолек предостерег сам себя: не делать никаких поспешных выводов о «человеческом материале», что стучится в наши дни в ворота кибуцного движения; следует разобраться в каждом отдельном случае, не забывая о том, что любой человек — это целый мир. В общем-то, представший перед ним музыкант был и симпатичен, и забавен, и решительно не похож на «гуннов, скифов и татар» с мощными бицепсами, косноязычных и тупых, тех, что вырастают тут, у нас. Про них можно подумать, что это и в самом деле потомственные крестьяне, пока вдруг не предстанут они перед тобой и не потребуют денег из кибуцной кассы, чтобы исчезнуть отсюда и погрузиться в то, что на их языке называется омерзительным словом «самореализация». Этот тип, во всяком случае, изо всех сил пытается прорваться внутрь, он слегка напоминает тех, кто прибыл сюда некогда из далеких местечек России и Польши, чтобы ценой собственных страданий, одолевая малярию и жаркие суховеи, создать здесь все с самого начала. Нелегко разобраться, что он за человек, думал Иолек, но, во всяком случае, на негодяя он не похож.

Когда парень наконец-то умолк, предложив напоследок немедленно исчезнуть и попытать счастья в другом кибуце, Иолек произнес мягко:

— Ну, ладно…

Лицо гостя просветлело, и он неестественно хохотнул:

— Вы… Что, я вас убедил?

— Минуту, — сказал Иолек, — прежде всего, ты сейчас выпьешь стакан горячего чая. А потом продолжим разговор.

— Спасибо, но…

— Но?

— Я сказал: «Спасибо».

— Спасибо да,спасибо нет?

— Не сейчас. Спасибо, нет.

— Не выпьешь чаю? - Иолек был удивлен и разочарован. — Жаль. Пусть будет по-твоему. Что поделаешь. Силой у нас никого не поят.

— Спасибо, — сказал Азария Гитлин.

— Но хотелось бы с самого начала рассеять всякие недоразумения и сообщить тебе без обиняков, что без стакана горячего чая ты отсюда не уйдешь, и если не выпьешь сейчас, то придется тебе сделать это через несколько минут, когда сюда вернется Хава, моя подруга.

— Спасибо, — пробормотал гость.

— А теперь, — продолжал Иолек, — теперь мы слегка поменяемся ролями: я тебе кое-что объясню, а ты меня терпеливо выслушаешь.

Голос Иолека излучал доброжелательность и сочувствие, он говорил тем тоном, каким обычно пользовался во время партийных дискуссий или на общих собраниях кибуца, когда считал, что необходимо приблизить к себе раздраженного оппонента, стоящего на крайних позициях, успокоить его гнев, пробудить в нем то чувство душевного родства, которое выше любых споров и разногласий.

Что касается Азарии, то он кивнул и не переставал кивать все время, пока длилась речь Иолека. Сидел он выпрямившись, на самом краешке кресла, и, весь напрягшись, подался вперед, словно именно в это мгновение наконец-то осознал, что Иолек глуховат, и в силу некоей извращенной логики внезапно засомневался, сможет ли сам услышать обращенные к нему слова.

Иолек объяснял, что такое зимний сезон в сельском хозяйстве. Земля насыщается влагой. Полевые работы почти полностью прекращаются. Трактористы целыми днями отсыпаются. Желающие могут отправиться на различные семинары, чтобы погрузиться в изучение иудаизма, марксизма, психологии, творчества современных поэтов-модернистов. Даже сбор цитрусовых временно остановлен из-за дождей и раскисшей земли. Другая проблема — трудности с жильем: есть у нас молодые супружеские пары, которые вынуждены довольствоваться всего лишь одной комнатой, без ванной и туалета, пока не завершится новое строительство, которое также на это время прекращено. В такой период мы не сможем принять нового человека: нет для него ни работы, ни жилья, да и принимать его некому. Если бы не эти обстоятельства, то он, Иолек, возможно, и порекомендовал бы принять парня с испытательным сроком. Между прочим, он не очень-то верит в то, что у нас называют испытательным сроком: опытный внимательный взгляд уже при первом знакомстве способен распознать, из какого теста слеплен человек. Если же сразу распознать не удастся, значит, перед нами человек скрытный, замкнутый, а в таком случае и десяти лет испытательного срока окажется недостаточно. Бывают, конечно, исключения из правил (тут Иолек улыбнулся лукавой улыбкой эдакого добродушного старичка), но «исключительные случаи» недолго способны выдержать кибуцную жизнь. Это, разумеется, просто в плане обмена мнениями. А если вернуться к вопросу, «стоящему на повестке дня», то я весьма сожалею, но вынужден сказать тебе, что мы не сможем принять нового человека. Если попробуешь появиться здесь в начале лета, в разгар сезона, в период сева или прополки либо в середине лета, во время уборки цитрусовых и винограда, то я лично попытаюсь выявить все возможности. Не исключено, что появится какое-нибудь жилье. Случается, что кое-кто из временных рабочих нас покидает. А быть может, ты к тому времени найдешь себе какой-нибудь другой кибуц либо полностью переменишь свои намерения. Ведь обстоятельства меняются, и мы сами тоже меняемся, демократично заметил Иолек. В следующий раз — если он будет — тебе стоит обратиться к нам письменно… Да… Уже половина восьмого, и мне трудно произносить длинные речи: грипп, да еще какая-то аллергия. Вот-вот появится Хава, моя подруга. Она отведет тебя в столовую, ты поужинаешь. Не уходить же тебе отсюда с пустым желудком, а то еще поубавится твой энтузиазм по поводу кибуцной идеи. Хава также посадит тебя в грузовичок, отвозящий сегодня вечером наших кибуцников на спектакль Камерного театра. Ну, стакан горячего чаю ты так и не выпьешь? Нет? Так тому и быть. Пожалуйста. Уважать желание человека — уважать его честь. И силой тебя никто здесь поить не станет. Правда, мой молодой друг, есть люди, чьи желания им чести не делают. Спиноза — это у тебя еще со школьной скамьи? Или ты с ним встретился самостоятельно? С твоего позволения, могу ли я предложить тебе небольшую поправку? Значит, так, не тысячу лет. Ты сказал «тысячу лет назад». Но Спиноза умер в Амстердаме около трехсот лет тому назад. Верно, и это срок немалый, но тем не менее… А?.. Пешком? Зачем же пешком до самой развилки, да еще при такой погоде и в темноте? Ведь я уже сказал тебе, что есть грузовичок, отправляющийся к Камерному театру. И что же? Таким способом ты хочешь наказать нас? Пожалуйста, не делай глупостей. Вон и дождь снова собирается… Ты ведь не ждешь, что мы станем удерживать тебя силой? Ну, как тебе заблагорассудится… Ступай с миром. Если изменишь свое решение, найдешь грузовичок на площади перед столовой… Кстати, наши ученые, жившие в Средневековье, Моше бен Маймон и Ибн-Эзра оказали на Спинозу не меньшее влияние, чем Аристотель, Платон и все прочие… Слушай, не будь таким упрямцем. Пожалуйста, ступай в столовую, поешь чего-нибудь, поезжай с нашими в грузовичке, и тогда, быть может, нам удастся принять тебя в летний сезон на испытательный срок. Мир тебе и благословение.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: