— Не сомневаюсь, что Дженифер осветит и согреет вашу жизнь, — ответила Бритт и, не в силах больше смотреть на эту женщину, потупилась.

— Не стану более мешать вашему прелестному уединению. Супружеские парочки не особенно любят вторжения извне, уж я-то это прекрасно знаю. — Моник потрепала Энтони по плечу и, перед тем как уйти, сказала: — Ну, до встречи!

— Никогда не знаешь, что ждать от этой особы, — проворчал Энтони, когда они остались одни. — Странно, однако…

— Полагаю, Моник просто решила продемонстрировать свою горестную ироничность, — сказала Бритт. Она ненавидела себя, произнося эти слова. Поведение Моник, ее выходки и словечки — ничто перед ее собственным двуличием. Пожалуй, надо признать, что Моник по отношению к ней вела себя даже сдержанно.

— Она становится все более бездушной, — сказал Энтони.

— Думаю, она просто не любит нас, вот и все, — вяло отозвалась Бритт, а сама подумала: Моник явно обрадовалась возможности помучить ее и теперь, должно быть, очень довольна. Подняв глаза, она увидела, как Моник говорит что-то своему спутнику, поглядывая в ее сторону и победно смеясь.

В это время подоспел официант с первой частью заказа. Энтони тотчас выкинул Моник из головы и попытался возобновить прерванный ее появлением разговор. Бритт с тоскою спросила себя, неужели и в будущем ее жизни будет постоянно сопутствовать этот мучительный ужас разоблачения, страх, что в один прекрасный день ее муж узнает, какого сорта на самом деле женщина, на которой он женат.

Бритт попыталась что-нибудь съесть, но после пары ложек консоме ее сильно затошнило.

— Извини, Энтони, мне надо выйти, — сказала она вставая. — Наверное, это шампанское не пошло мне на пользу. — И, не дожидаясь его ответа, поспешила покинуть зал.

В туалетной комнате Бритт, ничего не видя вокруг, поторопилась зайти в одну из кабинок. Едва успела прикрыть дверцу, как ее вырвало. Минуты две ее так выворачивало, что небо показалось с рогожку, но в желудке наконец все успокоилось. Выйдя из кабинки, Бритт направилась к ближайшему умывальнику, от слабости держась рукой за стену.

Поняв голову, она увидела перед собой Моник. Та, сложив на груди руки, явно поджидала ее.

— Неважно себя чувствуете, милочка? — Бритт замерла на месте. — Что с вами? — с фальшивым участием спросила Моник. — Частые тошноты? Или совесть заела?

Сначала Бритт думала просто пройти мимо, ибо вряд ли у нее хватило бы сил для словесной перепалки. Но потом она все же заставила себя встретиться взглядом с Моник.

— Чего вы хотите?

— Ну, разве что чуток полюбоваться на твое смущение, милочка моя, — сказала Моник, преувеличенно подражая южному говору и тем высокомерно намекая на то, откуда родом Бритт. — Ты и представить себе не можешь, какое удовольствие я получаю в эти минуты, после всех этих многолетних проповедей и отповедей, после всех упреков, которых я досыта наслушалась от своего муженька. Любовница Элиота. Не могу передать, какой музыкой эти слова звучат для моего израненного слуха. А моя душа, та просто исцеляется ими.

— Той ночью, Моник, произошла ужасная ошибка, — неверным голосом проговорила Бритт.

Моник рассмеялась.

— И в самом деле, со стороны все это выглядело весьма забавно.

— Я стыжусь того, что произошло. — Слезы полились по щекам Бритт. — И хочу, чтобы вы знали это. Меня не касаются ваши отношения с ним, но про себя я должна сказать: после той ночи между мной и Элиотом ничего больше не было. И не будет.

— Оставьте это для церкви, — сквозь зубы процедила Моник. — А мне теперь до Элиота дела нет, и вы это знаете. Я просто крайне изумлена его лицемерием, вот и все.

Никогда, даже в самые тяжелые минуты своей жизни, Бритт не испытывала такого унижения.

— Что вы собираетесь делать?

— Ну, глаза выцарапывать я вам не стану, если вы этого опасаетесь. Возможно, просто дождусь своего часа, тогда и видно будет. Не знаю, пригодится ли это мне, но ведь не так уж часто бывает, что женщине удается застукать мужа на месте преступления. — Моник улыбнулась. — А чтобы еще и с родственницей — и того реже.

— Не стану оправдываться, — сказала Бритт. — Я только прошу вас понять: единственно, кто может пострадать от случившегося, так это мой муж. Я страшно перед ним виновата и очень не хочу, чтобы он мучился из-за этого.

— Ваши покаянные речи и в самом деле звучат весьма убедительно, но мне до вас не больше дела, чем до крысиной задницы. Все, что имеет для меня значение, связано только с моей дочерью.

Бритт всматривалась в Моник, пытаясь осмыслить подоплеку сказанного ею. А та, видя ее напряженность, опять рассмеялась.

— По этим счетам, дорогуша, придется платить ему, Элиоту. Я ненавижу его до кишок, ну а вы для меня слишком мало значите, чтобы я из-за вас волновалась. — Она с улыбкой оглядела ее. — С чего это, кстати, вы вообще решили заняться своим пасынком? Мужик хочет трахаться? Прекрасно! Так я сама еще в силах дать ему.

Бритт покачнулась и оперлась о раковину.

— Все это кончено, Моник, повторяю. Я виновата в том, что сделала. И поскольку вас это не задевает и не причиняет вам боли, неужели вы не можете просто забыть?

— Утрите ваши слезки, милейшая. Если бы я хотела сообщить вашему муженьку пикантную новость, я бы это уже сделала. Но хочу дать вам маленький совет. Когда вы будете еще с кем-нибудь трахаться, задергивайте шторы на окнах. Запомните, когда человек падает, другие только лягают и пинают его. Женщин это касается в первую очередь. Если Элиот захочет довести дело до скандала, вы пострадаете гораздо больше, чем он. Вас просто смешают с грязью.

Моник, видно, достаточно насладилась своим триумфом. Звонко стуча по кафелю каблучками, она направилась было к двери, но вдруг остановилась и обернулась:

— Кстати, вот тут вас рвало… Это не утренние тошноты, нет? — Она улыбнулась. — А то знаете, когда я носила Дженифер, так они меня тоже здорово донимали: блевала, как говорится, без устали.

— Нет, что вы! Конечно нет! — пробормотала Бритт, в то время как на лицо ее наползало выражение ужаса.

Моник пожала плечами.

— Эти вещи, как ни странно, порой с нами, бабами, случаются, особенно если трахаться с мужиком, — сказала она, засмеялась и вышла.

У Бритт буквально перехватило дыхание. С чего эта женщина взяла, что она беременна? Действительно, в последние дни она чувствует себя неважно, но из этого еще не следует… Или следует?..

Умывшись и собравшись немного с мыслями, Бритт попыталась рационально прикинуть что к чему. Последнее время она была поглощена мучительными переживаниями духовного, если так можно сказать, порядка. Жизнь собственного тела едва ли занимала много места в ее сознании. Месячные вот-вот должны прийти. Да нет, не может быть, что она забеременела. Господи, Боже, сделай так, чтобы этого не было!

В сумерках на фоне серого вашингтонского неба купол Капитолия казался тусклым. Холодный ветер раскачивал за окнами голые ветви деревьев, гоня по улице последние осенние листья. Энтони слегка поежился, будто уличный холод проник в его офис.

Еще только начало пятого, а машины и автобусы уже зажгли фары. Три месяца назад в это же время дня туристы в шортах и пестрых рубашках толпились на мраморных ступенях, фотографируя друг друга на фоне белых колонн. Теперь повсюду зимнее безлюдье, дни стали короче, яркие краски бесследно исчезли, и сам воздух, казалось, навевал грусть и сожаления о чем-то ушедшем. Вопрос абортов занимал множество человеческих умов. Повсюду только и разговоров, что о процессе «Руссо против Клосона».

Энтони много думал об этом деле. Он, собственно, уже решил посвятить большую часть декабрьско-январских каникул изучению документов и подготовке к выступлению. Определенного решения он пока не принял, но прочитанные им заявления, петиции и прочие бумаги сфокусировали его внимание на сути вопроса. Официальное отношение к абортам с тех пор, как были приняты решения по процессу «Рой против Вейда», было довольно определенным. Но в процессе «Руссо против Клосона» сторонники запрета настаивали на том, чтобы правосудие пересмотрело свое отношение к этому делу, основываясь на фундаментальном праве неприкосновенности личности. Но на том же праве основывала свои аргументы и противная сторона. И в этом Энтони находил неразрешимый парадокс.