Бритт не особенно разбиралась в детских болезнях, но она, как и Энтони, помогала чем могла. Наконец они оставили Элиота сидеть у детской кроватки, а сами вернулись к себе. Какое-то время они почитали вместе, потом Энтони ушел в ванную, где долго блаженствовал в горячей воде. В настоящий момент он, как всегда после горячей ванны, принимал душ.

Перед глазами Бритт стояла грустная картина: Элиот, сидящий в полумраке у постели Дженифер. В грубом свитере, какие носят рыбаки, и видавших виды джинсах он выглядел непривычно. Его темные волосы уже просохли и были приведены в порядок, но он все еще имел вид матроса, только что сошедшего на берег.

Элиот Брюстер обычно имел вид достаточно важной персоны. Но это лишь одна сторона его сущности, та, которую Бритт уже знала. Сейчас она увидела, что он может быть совсем другим. И дело не в простецкой одежде. Она поняла, что он вообще человек неоднозначный, способный выходить за рамки общепринятых норм, и это делало его очень живым и человечным. Никакой позы, никакого сознательно выстроенного образа. Просто он не стеснялся проявлять себя так, как требовали обстоятельства, вполне естественно и органично. Теперь Бритт могла понять его состояние, просто посмотрев на него минуту-другую. Во многом они сходились, этого отрицать невозможно. И чем больше они находились рядом, тем лучше понимали друг друга.

Когда Элиот встретил ее в аэропорту, она думала о нем как о человеке, сопровождавшем ее на прием к послу в Нью-Дели, как о красивом брюнете в смокинге, ухоженном, с хорошим чувством юмора и профессиональным очарованием, присущим большинству дипломатов. Теперь она видела, что это совсем другой человек. Между первым и вторым существовала огромная дистанция, которая говорила о богатстве его натуры.

Особенно волновало и даже тревожило ее то, что Элиот одним фактом своего появления в ее жизни многое переменил в ней самой. Вдруг выяснилось, что далеко не во всех жизненных обстоятельствах она способна контролировать свои чувства. В прошлом, даже когда происходило что-то из ряда вон выходящее, она всегда справлялась со своими ощущениями, проще говоря, в совершенстве владела собой. Даже когда ее оставил Дрейк Крофт, причинив ей невыносимую боль, или когда Энтони впервые объяснился ей в любви, она не теряла контроля над собой, и ей самой очень нравилось, что она способна справляться с чувствами, не выказывая их внешне.

Ее замужество не было компромиссом. Она сделала этот выбор совершенно сознательно и охотно. Она действительно любила Энтони, ей нравилось в нем все, начиная с того, что он был личностью, и кончая маленькими привычками и причудами, которые любящих людей обычно так умиляют. И у нее никогда не возникало мысли, что в мире может существовать кто-то, кто стал бы ей лучшим мужем.

В таком случае, что значили все те чувства, что она испытывала к Элиоту? Выходит, в чем-то она была уязвима, сама не зная о том? Решение тут простое, конечно. Чем скорее он уедет, тем лучше. Она только должна терпеливо подождать его исчезновения из их с Энтони жизни.

О сексе она думала весь вечер. Даже заранее побеспокоилась о предохранении, чтобы позднее не отвлекаться на это в минуты ласк и объятий. Хотя Энтони не давил на нее в смысле деторождения, лишний раз напоминать ему о том, что этот вопрос ею до сих пор не решен, не хотелось. К тому же она никогда не забывала о его вере убежденного католика и не хотела задевать его чувств [1].

Она услышала, что душ уже выключен, и поняла, что в эти минуты он, прежде чем выйти из ванной, вытирается и просушивает феном волосы. Собрав бумаги, она убрала их в папку и отложила в сторону. Потом встала и посмотрела на себя в зеркало. Отражение подсказало ей, что Энтони вряд ли устоит против ее желания заняться сегодня любовью. Она выглядела весьма соблазнительно, что успокоило ее, ибо в этот вечер она, как никогда сильно, хотела близости с мужем.

Когда Энтони наконец появился в спальне, она лежала, полная ожидания, в полупрозрачной ночной рубашке. Что-то во всем ее облике, в ее позе и выражении лица было гораздо более вызывающим, чем это вообще ей присуще, но ведь и ее желание физической близости, ее возбуждение было намного сильнее обычного. Энтони был в одной рубашке. Не посмотрев на нее, он подошел к кровати и привычно потянулся к пижаме.

Бритт не могла сказать, что их сексуальная жизнь вполне удовлетворяла ее. Иногда Энтони ограничивался лишь нежными ласками, не доводя дело до настоящего возбуждения, и даже не потому, что не в силах был исполнить супружеские обязанности, а просто из-за усталости или принципиального нежелания заниматься любовью лишь бы заниматься. Для него это было актом, исполнение которого исключало всякую спешку и рутинность, а значит, требовало времени и особой расположенности. Так что с начала очередной судебной сессии они еще ни разу не любили друг друга, и она до сего дня смотрела на это спокойно, не испытывая особой ущемленности от того, что муж вот уже три недели просто спит рядом с ней.

Энтони не принадлежал к тому сорту мужчин, которым женщина нужна лишь для удовлетворения своих сексуальных потребностей. Он был не из тех, кто привычно использует последние десять-пятнадцать минут перед сном или столько же, проснувшись, для очередной порции секса, хотя иногда Бритт казалось, что она приветствовала бы даже и такой подход к делу. Но нет, для Энтони соитие всегда было неким завершенным и торжественным актом любви. И когда это происходило, о ее удобстве и удовлетворении он думал гораздо больше, чем о своем собственном.

Кстати, это качество было одной из причин, почему она любила его. Но подчас ей казалось, что и о себе он тоже должен думать, поскольку гармония возможна лишь при блаженстве обоих партнеров. Почему она так думала, она и сама не знала, это было нечто интуитивное.

Глядя на его ладно скроенную фигуру, которую не могла скрыть даже свободная рубашка, она чувствовала, как сильно хочет его. И взяла инициативу в свои руки:

— Прежде чем ты натянешь свою пижаму, милый, может быть, сначала просто полежишь рядом со мной?

Энтони повернулся и вопросительно посмотрел на нее, держа в руке голубую пижаму. Он сразу же по всему ее виду понял, что стоит за ее словами, и, повесив пижаму на стул, обошел кровать и присел рядом с ней на краешек постели. Взгляд его светлых глаз казался немного усталым. Затем он склонился к ней и нежно поцеловал. Бритт почувствовала исходящий от его кожи запах шампуня и мыла и немного отодвинулась, чтобы он мог сесть поудобнее. Ее рука скользнула за отворот рубашки и принялась ласкать его грудь.

Несмотря на возраст, Энтони был в хорошей форме, чему немало способствовали его занятия теннисом и умеренное питание. Правда, его кожа местами уже начинала слабеть, но не сильно. Она слегка приоткрыла рот, и он, склонившись, поцеловал ее в губы. Рука ее в это время продолжала блуждать у его под рубашкой.

Потом они оба встали, и, после того как было откинуто одеяло, поверх которого до того Бритт лежала, она улеглась в постель. Энтони, выключив лампу, проскользнул к ней. Когда их тела соприкоснулись, Бритт услышала донесшийся издалека детский плач и сразу же вспомнила об Элиоте. Образ человека с обнаженной грудью, каким он предстал перед ней в ванной, возник перед ее мысленным взором. Она отчетливо вспомнила, как ей хотелось прикоснуться к нему. Но поймав себя на этом, постаралась сосредоточить все свои мысли и чувства на Энтони, который в эту минуту любовно лаская ее тело. Бритт вдруг почувствовала сильное желание, такое сильное, что не могла больше терпеть.

— Чего ты ждешь, дорогой? Возьми меня сразу же, сейчас же, если, конечно, хочешь.

— Я хочу, хочу… — пробормотал он, ласкал ее грудь.

Она не двигалась и не пыталась форсировать события. Пусть он все сделает так, как привык, как ему нравится. Энтони тоже сильно возбудился и поднялся над ней, стараясь не слишком сильно на нее наваливаться. Когда он овладел ею, она издала возглас сладостного и давно ожидаемого наслаждения, хотя, несмотря на его длительные предварительные ласки, ее плоть так сполна и не отозвалась на них.