— Насколько это серьезно, доктор?

— Достаточно серьезно, мистер Брюстер. Хорошо, что вы рано обратились к нам, мы вовремя успели сбить ей температуру. Девочке сейчас, конечно, не сладко. Если это менингит, как мы подозреваем, то понятна ее постоянная раздражительность. В инфекционных случаях опухоль оболочки головного мозга создает внутричерепное давление, что может быть весьма болезненным. Взрослые, впрочем, переносят все это гораздо хуже. Я назначу ей курс антибиотиков сразу же, как только будет можно.

Необходимые бумаги были заполнены и подписаны, Элиот вздохнул, и они направились в палату к Дженифер. Ее кроватка была покрыта сеткой, чтобы удержать ребенка от поползновений выбраться наружу. Элиот, просунув руку в ячейку, прикоснулся к детскому личику. Дженифер, на которой была только легкая рубашечка, дрожала. Увидев отца, она сразу же в голос заплакала. Бритт заметила, что глаза Элиота тоже наполнились слезами, ее горло сдавил спазм. Он поставил возле кроватки два стула, и они сели. Элиот гладил малышку по голове.

Немного спустя пришла санитарка, взяла ребенка и куда-то унесла. Они прошли в комнату ожидания и сели друг против друга. Между ними стоял низкий столик со старыми журналами.

— Я страшно огорчена всем, что случилось, — сказала Бритт. — Вы не заслуживаете такого наказания.

— Это моя вина, не надо было брать ее на реку.

— Разве можно все предвидеть? Как вы могли знать, что она подхватит эту инфекцию?

— Ну, разговорами тут не поможешь. Что произошло, то произошло…

— Элиот, вы удивительный отец.

Ее слова тронули его, но он был слишком расстроен, чтобы ответить на них. Через несколько минут тягостного молчания он сказал:

— Надеюсь, я не слишком расстроил ваши планы, вынудив вас остаться? Для меня это так же много значит, как и для Дженифер.

Она посмотрела ему в глаза, желая — и не желая! — понять, что он имел в виду.

— А я надеюсь, что это не было ошибкой, — осторожно сказала она.

— Что вы остались со мной вдвоем? — Она кивнула. — Это не будет ошибкой до тех пор, пока мы сами не сделаем ошибки.

— Я знаю себя, Элиот. И знаю, как отношусь к вам. Хотелось бы, чтобы и вы не заблуждались в отношении меня. Если я и осталась с вами, то лишь ради Дженифер.

— Хорошо, Бритт, теперь я должным образом предупрежден.

Бритт отвела взгляд и прикусила губу.

— Поверьте, мне очень неприятно говорить людям подобные вещи. Это заставляет меня ощущать…

— Ощущать что?

— Что я жестокосердна, — сказала она, взглянув прямо ему в глаза. — Но мне не нравится то… Все то, что происходит между нами.

Легкая улыбка коснулась его губ.

— Ну наконец-то я узнал, что это взаимно — чувство, я имею в виду. А то я уж думал, что я один с этим маюсь.

— Послушайте, Элиот, не слишком ли много вы на себя берете? — спросила Бритт с явной досадой. Она встала и, пройдя через комнату, остановилась у окна. — Боже, зачем я только заговорила об этом? Что вы себе вообразили? — Она горестно рассмеялась. — Это же безумие, Элиот. Что с нами вообще происходит?

Он ничего не ответил. Тот же вопрос мучил и его. Несколько минут она стояла, покачиваясь, и чувствовала, что тревога все сильнее завладевает ее сознанием. Наконец он заговорил:

— Мои чувства к вам совсем для меня не праздник, так же, как и для вас — ваши чувства ко мне. Если бы это было иначе, то напоминало бы скорее пикник, на который прихватили тяжело заболевшего ребенка.

— Пожалуйста, прошу вас, не говорите так!

— Я человек честный.

— В наших обстоятельствах честность не совсем то, что необходимо.

— А что, по-вашему, необходимо, Бритт?

— Приличия. Верность. Вот качества, которые мы с вами просто обязаны выказать, не так ли?

Элиот опять ничего не ответил. Ему нечего было сказать. В конце концов уверенности у Бритт поубавилось.

— Мне надо выйти, — сказала она, направляясь к двери и чувствуя, что он смотрит ей вслед. — В холле я заметила питьевой фонтанчик. Пойду попью.

Когда Бритт вышла, Элиот сидел, уставясь в стену, и думал о сказанном ею. Сама призналась, что охвачена чувством, а теперь будто накладывает запрет… Как трудно ему смирить свое сердце. Он понимал: каждый шаг, конечно, ведет к беде, но это не удержало его от попыток добиться, чтобы Бритт осталась. Наверное, не удержит и дальше.

Бритт вернулась, а еще через минуту вошел доктор Дормэнн. Он сказал, что спинно-мозговую жидкость у девочки взяли, и все прошло удачно. Как только лаборатория сделает необходимые анализы, можно будет назначить медикаментозное лечение. Примерно с час еще придется подождать.

Они с Бритт вернулись к палате Дженифер и ждали, когда ее принесут. Малышка, апатично лежа на руках у сестры, едва ли узнавала отца. Но когда он взял ее на руки и подержал несколько минут, гладя по головке, она открыла глазки, осмысленно посмотрела на него, хотела что-то сказать, но сонливость снова овладела ею.

Сестра забрала у него девочку, положила в кроватку, закрепила защитную сетку и покинула палату.

Они молча бок о бок сидели возле спящего ребенка. Бледный зеленоватый свет едва освещал помещение, создавая иллюзию нереальности. Слышался только тихий звук вентилятора.

Элиот постепенно приходил в себя. Он взял руку Бритт, на что та никак не прореагировала.

— Я вам очень благодарен. Не знаю, понимаете ли вы, как много для меня значит то, что вы здесь.

— Я все понимаю, Элиот.

Он слегка сжал ее пальцы, но она на это никак не отозвалась. Ему показалось, что мысленно она находится в эту минуту где-то очень далеко, и он спросил:

— О чем вы думаете, Бритт? Пожалуйста, скажите мне.

— О своем отце, если вам интересно. Глядя на вас с Дженифер, я не могла не вспомнить о своем детстве. — Слезы застлали ее глаза и пролились, стекая по щекам. Она забрала у него свою руку, чтобы вытереть их. — Не обращайте внимания, это все только эмоции. Вам сейчас гораздо труднее, чем мне.

Как бы спасаясь от чего-то, Бритт встала, подошла к окну и, слегка сдвинув тяжелую штору, стала смотреть в темную, пасмурную ночь. Внизу были рассеяны огни Истона, вверху в прорехах туч кое-где помигивали звезды. Чувство одиночества охватило ее. Она помнила тысячу и больше таких же ночей в Маунт Айви, когда сама была ребенком. О, те одинокие ночи!..

За спиной послышался легкий звук сдвинутого стула, и Бритт поняла, что Элиот встал. Подошел он неслышно. Когда рука его легла ей на плечо, она вздрогнула, хотя это прикосновение и не было для нее неожиданностью. Рука скользнула вниз, по предплечью, а потом, сжав локоть, он повернул ее к себе. Она посмотрела ему в глаза, испытывая нелепую слабость. Глухая безнадежность, еще недавно написанная на его лице, исчезла. Не говоря ни слова, он обнял ее и прижал к себе.

Сначала Бритт будто одеревенела, но искренность его порыва сняла ее напряжение. Она обняла Элиота за плечи. А он погладил ее по голове, как раньше гладил Дженифер. Голова ее склонилась ему на плечо, она старалась не думать о том, куда это их заведет. Просто испытывала счастье. Потом вернулась тревога. Происходящее сейчас между ними слишком сильно, чтобы она могла противостоять этому, но и смириться до конца была не в состоянии.

Он поцеловал ее волосы, глаза ее переполнились слезами. Но почти сразу же они отпрянули друг от друга. Руки были последним, что их еще соединяло. Потом расстались и руки. Это было все, что она могла позволить себе, и Элиот без слов понял ее.

Еще не открыв глаз, Элиот уже вспомнил, где он, поскольку шея его затекла от неудобной позы, а тело чувствовало жесткость пластикового покрытия кушетки, на которой он вздремнул. Он посмотрел на часы: почти восемь утра. Проспал он около двух часов, после того как Бритт сменила его у постели больного ребенка. Всю ночь они не покидали девочку, дежуря и отдыхая по очереди. И вот наступило утро.

Прохаживаясь для разминки по холлу, Элиот увидел доктора Дормэнна, направляющегося в сторону детского отделения. Тот, очевидно, побывал все же дома, о чем говорили свежая рубашка и другой галстук. Заметив Элиота, врач подошел к нему и с мягкой улыбкой сказал: