Для пулемётных гнёзд они облюбовали угловые комнаты первого этажа: отсюда из окон можно было легко следить за всем, что происходило на скрещивающихся улицах, ведущих к неприятельским позициям. Крайняя комната была когда-то столовой. Они вытащили из неё обеденный стол, диван, стулья, осторожно отодвинули в сторону звенящий посудой тяжёлый буфет и принялись разбирать печь, чтобы кирпичом её заложить окна и сделать в них амбразуры. Дело это было для них не новое, и работа спорилась.

Силач Начинкин, работавший до войны токарем на Минском машиностроительном заводе, старался не очень следить на паркетных полах и потому ходил на цыпочках, выламывая и огромными охапками поднося кирпич. Его напарник, насвистывая песенку, ловко укладывал в окне кирпичи «ёлочкой», чтобы прочнее держались.

Бой гремел поодаль. Хрустальная люстра, отзываясь на каждый выстрел, мелодично звенела подвесками. Звенела от глухих выстрелов посуда в буфете, да дверь слегка открывалась и закрывалась, когда где-то над передовой бомбардировщики опорожняли свои кассеты. Но всё это нисколько не беспокоило бойцов, как не беспокоит горожанина лязг и скрежет трамвая под его окном, а сельского жителя - мычанье коровы или верещанье кузнечиков в траве его усадьбы.

Они делали своё дело, лишь изредка, по военной привычке, высовываясь из окон и осматриваясь. Мало разрушенные улицы были совершенно пустынны и точно вымерли.

Первая амбразура была уже готова. Установив в ней пулемёт, солдаты принялись за вторую, в соседней комнате. Но, притащив очередную охапку кирпича, Начинкин вдруг увидел, что Таракуль не работает, а прильнул к пулемётному прицелу и, весь напрягшись, смотрит через него на улицу. «Немцы!» - догадался Начинкин. Он осторожно положил кирпич на пол и выглянул из-за незаконченной кладки во втором окне.

Пятеро немцев с автоматами, озираясь и прижимаясь к стенам, крались вдоль улицы по направлению к особняку. Начинкин схватил было стоявшую в углу винтовку, но Таракуль вырвал её у него из рук.

- Не спугивай: разведка. За ними ещё будут. Подпустим, а потом сразу… - шёпотом сказал он и приник к пулемёту.

Начинкин, стараясь ступать как только можно неслышно и даже сдерживая участившееся дыхание, быстро установил свой пулемёт в незаконченной амбразуре соседней комнаты.

Наверное в любой другой точке гигантского фронта, очутившись в такой обстановке, двое солдат, оторванных от своей части, немедленно отошли бы на свои позиции, тем более что никто не приказывал им защищать этот дом. Но дело было в Сталинграде, в разгар великой битвы, и этим двоим как-то даже в голову не пришло отступить перед опасностью. Они легли у пулемётов, подщелкнули диски и стали наблюдать.

Не дойдя до угла, немцы посовещались, осмотрели перекрёсток. Один из них тихонько свистнул и махнул рукой. На улице показались автоматчики - человек тридцать. Так же крадучись, они подошли к перекрёстку и стали, пластаясь вдоль стены. Со стороны дома они представляли удобную мишень. Пулемётчики слышали, как шуршит битая штукатурка под ногами врагов, как раздаются чужие, звучащие почему-то зловеще, слова непонятной речи. Вот немцы снова выслали вперёд разведчиков.

Две резких очереди распороли воздух. Потом ещё две. Несколько немцев упало, остальные побежали, не понимая, откуда стреляют. Отбежав, они остановились и тут точно растаяли в развалинах.

- Есть! - победно крикнул Таракуль, сверкая жёлтыми белками горячих цыганских глаз.

В припадке радости он даже вскочил и отбил по паркету лихую чечётку. Начинкин только покачал головой и молча показал ему на остов большого каменного дома напротив, отлично видневшийся сквозь амбразуру. Не трудно было различить в тёмных провалах окон осторожно суетившиеся фигуры. Вскоре одновременно с двух улиц к перекрёстку мелкими перебежками, прижимаясь к подворотням, к воронкам, скрываясь за телеграфными столбами, хлынули чужие солдаты. Они подходили к дому сразу с двух сторон.

Таракуль оторопел. Их было много, и, что особенно ему показалось тогда жутким, они были не только перед ним, как он привык их видеть тут, в боях в городе. Они были с боков, заходили сзади. Первое, что захотелось сделать бойцу, - это бежать, бежать скорее, бежать к своим. Пока ещё не поздно, вырваться из этого сужающегося полукольца, спастись и спасти своё оружие. Но он увидел, что его напарник деловито переносит свой пулемёт в соседнюю комнату, и понял, что тот хочет прикрыть фланг. Спокойный поступок товарища сразу привёл его в себя.

Преодолевая охвативший его инстинктивный страх, Таракуль припал к пулемётному прицелу и стал короткими очередями выбивать перебегавших по улице немцев. Те, что засели напротив, открыли стрельбу. Но за кирпичной кладкой Таракуль чувствовал себя неуязвимым. И оттого, что автоматные пули, поднимая известковые облачка и рикошетя со злым визгом, не приносили ему вреда, страх его прошёл и, как это бывает в острые моменты на фронте, сменился чувством уверенности, даже спокойной радости, когда немцы - много немцев там, на улице, - побежали назад, перепрыгивая через убитых, не обращая внимания на раненых, побежали, подгоняемые паникой, преследуемые огнём его пулемёта. Теперь Таракуль уже хладнокровно бил им вслед. И всякий раз, когда серая фигурка, точно споткнувшись, падала на землю, он выкрикивал:

- Есть!

А в соседней комнате работал, именно работал, пулемёт Начинкина. Бывший токарь, верный своему непоколебимому хладнокровию, умел даже в острое боевое дело вносить элемент расчёта. Он стрелял очень экономно, очередями патронов по пять, и только тогда, когда в прицеле мельтешило несколько фигурок. Он первым отбил атаку на своей улице. С винтовкой пришёл он на помощь товарищу и, устроившись у его амбразуры, так же тщательно прицеливаясь, начал бить по тем, кто сидел в доме напротив. Оттуда отвечали залпами из автоматов. Они били по верху незаложенного окна. Комната наполнилась визгом пуль и известковой пылью. Пулемётчики прилегли на пол. Потом стрельба стихла.

- Ну, действуй тут, - сказал Начинкин и пополз к своему пулемёту.

Когда атака была отбита и настала тишина, Таракуль, в свою очередь, навестил приятеля. Теперь он осознал свою силу и от избытка этой силы, желая чем-то выразить радость, распиравшую его грудь, звонко хлопнул Начинкина по спине. Тот сердито отбросил его руку. Он свёртывал цыгарку, и Таракуль заметил, что человек этот, который ещё недавно подбодрил его своей деловитостью, хладнокровием, сейчас бледен и пальцы у него дрожат, табак сыплется на колени.

- Видал! Видал, как они!.. Как мы их!

- Чего ты радуешься, думаешь, они бежали - и всё… Ещё придут… А ты женатый? Дети есть?

- Холостой, - отвечал Таракуль, не расслышав даже как следует вопроса. - Как они драпанули!

- А я женатый… четверо у меня ребятишек-то… Ну, чего здесь сидишь? Давай, давай к пулемёту!

И они снова расползлись по комнатам, каждый к своей амбразуре.

Слова Начинкина сбылись. Действительно, бой только начинался. Через час немцы предприняли ещё одну вылазку, потом две короткие, напористые - одну за другой. Пулемётчики вылазки отбили. Они действовали всё сноровистее, и мысль продержаться вдвоём до того, пока на завязавшуюся перестрелку подоспеют подкрепления, не покидала их. Позиция у них была удобная, с положением своим они освоились, если вообще человек может освоиться с таким положением. Всё больше и больше серых фигур, похожих на брошенные кем-то узлы старой одежды, оставались лежать в нейтральной полосе, на пустынной мостовой, поросшей травкой, убитой утренниками.

Тогда немцы подтянули миномёты. Из сада напротив они стали бить по дому и били минут двадцать. С десяток мелких мин разорвалось в верхнем этаже. Всё в доме было разрушено, переворочено, расщеплено, перемешано с обломками штукатурки. Но когда немцы снова бросились в атаку, опять чётко заработали два пулемёта, и две смертоносные завесы преградили им путь. Пулемётчики переждали обстрел в узенькой ванной комнате и, как только разрывы смолкли, через развалины подползли к своим амбразурам.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: