Наталья сидела за спиной жирного парня, который сдал им «ямахи» напрокат, а теперь вот вез ее следом за Пашей и Герой. Он вез ее не очень быстро, но у Натальи душа уходила в пятки. Пустыня была совсем не такая, как в кино про какие-нибудь Каракумы. Не желтая песчаная, а розовая и бурая, вся из мелких камней и камней покрупнее, в холмах и воронках, как Луна. Руль бился в мясистых руках парня, «ямаху» то заносило в сторону, то разворачивало на месте, а то вдруг почва уходила из-под колес, «ямаха» подпрыгивала и тяжело ударялась о камни. Паша и Гера на своих «ямахах» мчались раза в три быстрее. Иногда они исчезали за холмами, потом выныривали с какой-нибудь неожиданной стороны, хоть сзади, и пулей проносились мимо Натальи с парнем, обдавая их градом мелких камней и бензиновой вонью.

Это была настоящая дуэль, похожая на схватку двух самолетов-истребителей. К тентам «ямах» мужчины привязали куски магнитофонной ленты и пытались, догнав соперника, эти куски сорвать. Дороги они не разбирали. Было просто жутко смотреть, как «ямахи», взвыв моторами, одна за другой подскакивали на каком-нибудь холмике и взлетали, и колеса вхолостую крутились в воздухе. Казалось, что сейчас машины столкнутся и вспыхнут, в полете, или первая приземлится, а вторая, догнав ее, рухнет сверху, на спину водителю, защищенную только жалкой рамой с тентом.

Наталье было страшно и за Пашу с Герой, и за себя, за оставшиеся три неполных дня жизни в «Принцессе», которые могут пройти счастливо, а могут — мерзко, в чьей-то крови, переломах, посещениях больницы и, возможно, разбирательствах с полицией.

— Стоп ит! — кричала Наталья и била кулаком в обтянутую джинсовой жилеткой спину парня, а этот кабан только чуть поворачивал к ней голову и усмехался уголком рта.

Докричаться до Паши с Герой Наталья не надеялась. Они носились на своих ревущих «ямахах», и оба, кажется, ни разу не поглядели в Натальину сторону. Им на себя-то было наплевать, а на нее — тем более. Им было не наплевать только на дурацкие обрывки магнитофонной ленты.

Дуэль близилась к концу. С Гериной машины все ленточки были сорваны, на Пашиной трепыхался какой-то огрызок, половина или даже треть ленточки. Было непонятно, почему они еще не остановились. Если бы судила Наталья, она уже отдала бы победу Паше. Хотя это смотря как судить, поняла Наталья. По каким правилам. Гера ведь один раз уже сорвал эту ленточку, и не его вина, что она лопнула посередине. Значит, сейчас у них ничья, а, если Гера сорвет второй кусок, он выиграет.

Гера догнал Пашину «ямаху» и привстал на сиденье, пытаясь дотянуться до трепещущего обрывка ленты. Но обрывок был слишком короткий. Гера прибавил скорость, его «ямаха» поравнялась с Пашиной, и так, рядом, они промчались наискось по склону холма, перевалили вершину и пропали.

Натальин бесчувственный водитель, спокойно ехавший за дуэлянтами, вдруг заглушил мотор и стал прислушиваться. За холмом было тихо. Тревожно тихо. Водитель сказал что-то длинное — понятно было, что ругался.

— Кам он! — сказала Наталья, подталкивая его в мягкую спину, и тоже начала ругаться. Ведь говорила ему, кабану: "Останови их!"

"Ямаха" медленно вползла на холм. Парень, видно, боялся сорваться с вершины и наделать лишних бед. Поступил он как надо, потому что противоположный склон холма оказался крутым, и там, под кручей, лежали обе «ямахи». А рядом в одинаковых позах, на спине, — Паша и Гера.

Наталья бросилась к ним, упала, покатилась в лавине мелких камней. А эти двое вскочили как ни в чем не бывало, у Геры — в зубах прикушенная чахлая травинка. Они, видите ли, просто валялись. Успокаивали нервы. А так были целы и невредимы.

— Значит, как договорились, — быстро сказал Паше журналист, заканчивая какой-то их разговор.

— Обижаешь, — буркнул Паша, и только после этого они похромали к Наталье. Все-таки им досталось, и Наталья была только рада такой справедливости.

Ее подняли, отряхнули и отставили в сторону, как предмет мебели, а сами стали заниматься «ямахами». Машины оказались на ходу, но что-то там побилось и погнулось, и парень хотел не сходя с места получить деньги за ущерб. Паша и Гера яростно торговались по-английски, подбадривая друг друга разговорами о том, что у него наверняка все застраховано, он и так свое получит.

Наталья все это время молчала. И в машине, когда ехали к Эйлату, молчала. Паша снова уступил руль журналисту, сел рядом с ним, и всю дорогу они по-мальчишески трепались, больше не разговаривая, а показывая жестами: "Чувствую — завис, мощности не хватает. Потом вбок так пошел-пошел-пошел…" — "А мне что было делать?! Я ж тебе в борт шел, раззяве, и выворачивать поздно!" На нее обратили внимание только в Эйлате, подъезжая к отелю.

— А ты чего молчишь, Наташ? — с улыбкой обернулся к ней Гера, и тогда Наталья сказала:

— Вы мне противны. Оба. Не хочу вас видеть.

Ночью Паша стучался к ней. В дверь, а потом в окно, зайдя со стороны бассейна. Наталья не открыла.

На завтрак Наталья взяла только ростки пророщенной пшеницы. Специально, чтобы не расслабляться, потому что еды, отвратительнее этих ростков, человечество не придумало. Похоже, еще один буржуйский способ создать себе проблемы, если их нет: человек питается полезными ростками, и жизнь уже не кажется ему сладкой до приторности, а кажется сплошной осознанной необходимостью.

На Пашино "Доброе утро!" она не ответила, молча позволив ему сесть за свой столик. Пора было мириться, чтобы не отравлять себе и Паше оставшиеся дни у Красного моря. Но понятно, что начать должен был он, и Наталья тихо себя подзаводила, боясь сразу же сдаться. Подзаводить себя было легко, потому что, во-первых, Паша каяться не спешил, во-вторых, он, как обычно, взял здоровенный кусок мяса, а когда ты ешь полезные ростки, мясо на чужой тарелке раздражает до невозможности.

— Наташ… — доверительным голосом начал Паша.

Наталья и бровью не повела, но сердце забилось быстрее и грудям стало тесно в лифчике. Как будто не в ресторане все происходило, а в номере, и сейчас он положит руку ей на грудь, и что будет дальше, обоим известно и хочется этого поскорее.

— Наташ, помнишь, мы писали письмо на фирму, которая делает ножи?

Что-то происходило с Пашей. Совсем он перестал чувствовать ее настроение.

— Не помню, — равнодушно сказала Наталья. — Это ты писал.

— Так вот, пришел ответ.

Наталья подцепила вилкой несколько ростков, отправила в рот и сосредоточенно зажевала. Господи, при чем тут какое-то письмо? Или Паша нарочно делает вид, будто бы вчера ничего особенного не случилось?

— Ты кое о чем забыл, — напомнила Наталья, чувствуя, что еще немного, и она накричит на Пашу: собираешься ты просить прощения или нет?!

— Ну да, — рассеянно сказал Паша, — ты мне написала доверенность. Но фирме интересна лично ты.

Наталья швырнула вилку, встала и ушла.

В груди было пусто, как будто Паша вынул из нее сердце и слопал с кетчупом. Нет, Наталья была готова к тому, что головокружение этих дней пройдет и она займет в Пашиной жизни свое второе место. Второе место после работы — это нормально, когда мужчина честолюбив и работа у него денежная. В конце концов, деньги он приносит в семью, и на самом деле семья оказывается первой. Но когда он тебя не замечает из-за дурацких гонок на «ямахах», потом из-за дурацкого ножика, это гроб, конец всем отношениям. Завтра он уставится в телевизор, послезавтра пойдет с друзьями пить пиво и к ночи этак с ленцой скажет: "Ладно, мужики, мне пора, а то моя лесопилка уже зубы наточила". Мы это, девочки, проходили, и снова лучше не начинать.