Горячими руками Оуэн все теснее прижимал ее к своему телу. Невольный стон вырвался у Нади, когда нечто твердое уперлось в низ ее живота. Сладостная мука становилась нестерпимой. Страсть, желание бились меж ее ног. Неимоверным усилием воли она оторвалась от него.

— Оуэн?!

Он ласкал ее щеки, губы, ушки, легонько покусывая мягкие мочки, и играл языком с маленькой золотой сережкой.

— Как ты могла сказать, что мы не подходим друг другу?

Надя склонила голову Оуэну на грудь и еле сдерживала подступающие слезы. Под накрахмаленной рубашкой взволнованно и часто билось его сердце. Что она наделала! Зачем отвечала на поцелуи Оуэна! Это лишь все усложняет. Она высвободилась из его рук и взялась за ручку двери.

— Умоляю, Оуэн. Такого не должно было произойти.

— Но произошло же.

Его дыхание было тяжелым, прерывистым, глаза скрывались под опущенными веками.

— Разве ты не чувствовала то же самое, что и я?

Надя не отрывала взгляда от его вздымавшейся груди, в то же время стараясь нащупать защелку двери. Что-то подсказывало ей не отвечать на этот вопрос.

— Я должна идти.

Когда Надя переступила порог кухни, царивший там мрак охватил ее.

Оуэн оперся о дверной косяк, но за ней не пошел.

— Я тебя не оставлю, Надя, — сказал он ей вслед.

Она печально покачала головой.

— Я не собираюсь менять своего решения.

Он приник к закрытой двери и пробормотал:

— Мы еще посмотрим.

Как она могла так ослепнуть и не понять, что произошло между ними? Как она могла так поступить, зная о предупреждении? Следует ли ей обратиться к картам Таро, магическому хрустальному шару или к гаданию по руке? Правда, Оуэна все это теперь не касалось — глубокое чувство уже овладело им. Он еще раз дотронулся до закрытой двери, прежде чем пойти к машине.

Надя услышала шум двигателя и вытерла слезы, стекавшие по щекам. Она не имела права на прощение. Она же знала, что нельзя было этого допустить. Теперь у нее есть только один выход: оборвать их наметившуюся близость немедленно, иначе она может серьезно увлечься Оуэном. А он, джентльмен, не имел права целовать ее с такой страстью.

Она не должна помышлять о воображаемых любовниках и воображаемых желаниях — у нее иная цель. Надя закрыла глаза и постаралась успокоить смятенную душу любимой музыкой. Но… в голове была пустота, никаких признаков мелодии, ни звука. Тишина! Ее мать и София были правы. Музыка исчезла. Оуэн украл ее.

При виде открывшейся в его кабинет двери Оуэн собрал бумаги, разложенные на столе. В дверях появилась мясистая физиономия Себастьяна, а сзади выглядывала женская головка.

— Надя?!

Он вскочил на ноги. Она сама пришла к нему! Вот радость!

— Сэр, прошу прощения за вторжение, — произнес обеспокоенный привратник.

— Все в порядке, Себастьян. Мисс Кондратович может приходить ко мне в любое время. Неужели ты забыл об этом?

Привратник служил их семейству более тридцати лет и знал посетителей всех на перечет. А эту девушку увидел впервые в жизни и тут же получил выговор. Величественный Себастьян всегда напоминал Оуэну большую сторожевую собаку, безраздельно преданную тетушке Верне.

Надя посмотрела на каменную физиономию привратника и ободряюще улыбнулась.

— Я одна из вашей футбольной команды. Пасую влево и бегу вправо, — пошутила Надя.

Оуэн хмыкнул, увидев, как Себастьян поклонился Наде.

— Что-нибудь еще, сэр?

— Нет, спасибо.

Он отпустил привратника и повернулся к молодой женщине, стоявшей поодаль. Длинные волосы ниспадали на плечи, чуть прикрывая зарумянившиеся щеки. По ее виду нельзя было сказать, что она в восторге от встречи.

— Надя?

Она резко подняла голову навстречу Оуэну. На гладком лбу между похожими на стрелы бровями застыла вертикальная морщинка. Она положила обе руки на стол и командным тоном сказала:

— Я требую вернуть ее, и немедленно!

Оуэн растерянно моргнул.

— Что вернуть?

Надя сжала губы и подалась вперед.

— Мою музыку!

За последние пять дней в ее голове не родилось ни одной ноты, ни одной мелодии. Пять дней прошли в сплошном молчании. Она не могла понять, каким образом ему удалось лишить ее главного и любимого занятия. Ведь во время обеда в «Фоксчейзе» музыка звучала, как и позже, по пути домой, даже тогда, когда она рассказывала Оуэну смешные истории из своего детства. И вот он украл ее своим поцелуем.

— Какую музыку?

Она заговорила громче и настойчивей.

— Мою музыку.

Оуэн уселся обратно в кресло.

— У тебя потерялась музыка, и ты полагаешь, что в этом виноват я?

— Я не полагаю, я знаю.

— Когда же она потерялась?

— Она звучала у меня в ушах, когда я ехала с тобой в «Фоксчейз», но после того, как ты привез меня домой, она исчезла.

Он с силой потер лицо ладонями и задумался.

— Не паникуй, Надя. Музыка где-нибудь поблизости. На чем она записана? На кассете? На диске?

Он взялся за телефонную трубку.

— Я позвоню в ресторан и спрошу, не обнаружили ли ее там.

Он стал набирать номер.

— Может быть, ты выронила ее в машине и она закатилась под сиденье? И вообще, какого черта ты таскаешь ее с собой, если она тебе так дорога?

Надя нажала на рычаг телефонного аппарата и взглянула на озадаченную физиономию Оуэна.

— Оставь телефон, Оуэн, — молвила она с тяжелым вздохом. — Музыка не потерялась в ресторане.

Надя подошла к окну и посмотрела на внутренний дворик. Справа виднелся уголок бассейна, чуть в стороне возвышались большие керамические вазы, а дальше, за решетчатой оградой, располагался теннисный корт. Дом Оуэна был больше, чем ресторан «Фоксчейз», и походил скорее на загородный особняк. Она прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза.

— Музыка была в голове, — почти по слогам произнесла Надя.

— Если она была в голове, то каким образом ты могла потерять ее?

— Это-то мне и хочется выяснить.

Она повернулась и пожала плечами. За минувшие пять дней ничего не изменилось. Эни дважды ломал забор в загоне, ее отцу и дяде Рупе предложили два выгодных заказа, но потом сделка так и не состоялась, а в нынешнее утро мать сказала, что Микола уже два дня нигде не видели. Радостным было только одно сообщение — о том, что две ее песни уже переведены и записаны. Обычно на перевод уходило много времени. Другая трудность заключалась в том, чтобы слова сочетались с мелодией. Надя торопилась выполнить условия контракта, ведь деньги, полученные по нему, должны были пойти на покупку подержанного трактора, а также на приобретение двух маток для Эни. И все это могло сорваться из-за того, что она не в состоянии сочинить последнюю песню, которую надо закончить до октября.

— Почему ты думаешь, что именно я — причина потери?

— Потому что музыка звучала до тех пор, пока ты не поцеловал меня.

Физиономия Оуэна расплылась в широкой улыбке, а глаза заблестели от восторга.

— Значит, своим поцелуем я извлек из тебя музыку?

Надя возмутилась, увидев плотское выражение его глаз. Он не должен смотреть так, будто хочет ее объятий. Подбородок девушки дрогнул, когда Оуэн встал с кресла.

— Могу сказать только, — произнесла она, испугавшись его приближения, — что она звучала перед тем, как ты поцеловал меня.

— Меня еще никто не обвинял в подобном, — Оуэн старался говорить серьезно.

— Это была не просто музыка, Оуэн. Это было все мое состояние, — прерывающимся голосом произнесла Надя. — Музыка поддерживала не только меня, но и всю нашу семью.

Веселое выражение сошло с лица Оуэна. Она не шутила. Ее будущее автора и исполнительницы детских песен действительно оказалось под угрозой. Он приблизился к Наде и взял за руку.

— Прости, мне ужасно неприятно, что мой поцелуй вызвал такую реакцию. Странно, мы не ходили с тобой на танцы, не бывали в кино, не любовались звездами на ночном небе. Мы только обедали и беседовали не больше двух часов, перед тем как я поцеловал тебя.