— И это все? — Она взглянула на руки и пожала плечами. Руки были явно грязными. — Пол, где у вас туалет?

Он указал пальцем на занавеску.

— Там есть умывальник.

— Спасибо. — Она отложила в сторону отобранные альбомы. — Не разрешайте никому дотрагиваться до них, — сказала она, скрываясь за занавеской.

Пол покачал головой и обратился к приятелю.

— Она просто одержимая. А ты как думаешь?

Оуэн подвинул Полу баночку кока-колы.

— Когда дело касается музыки, она забывает обо всем. Понимаешь, она же певица.

— Правда? И кто же ее импресарио?

— У нее нет импресарио. Она выступает самостоятельно. Должна закончить запись пластинки с детскими песенками на шести языках.

Пол наморщил лоб, отчего его белесые брови поползли вверх.

— Впечатляет! А чем она занималась раньше?

— Пела в ночных клубах Нью-Йорка. Очень неплохо зарабатывала.

Когда Надя вернулась, Пол пристально посмотрел на нее и придвинул стул.

— Оуэн сказал мне, что вы пели в Нью-Йорке. А в каком клубе?

Дожевывая кусок сэндвича, Надя пробормотала:

— Это маленький клуб. Вы, наверное, там и не бывали. — Она улыбнулась Оуэну, взяв у него баночку кока-колы. — Вы часто наведываетесь в Нью-Йорк, Пол?

— Я приезжаю туда раза три в году. Там живут мои родители, и они с удовольствием возятся с внуками.

Он откусил сэндвич и взглянул на Надю, которая торопливо заканчивала свой ленч.

— Чем-то вы мне очень знакомы. Вы когда-нибудь выступали по телевидению?

— Нет, не приходилось.

Надя не считала выступлениями свои минутные появления на экране в промежутках между рекламными роликами. Она дожевала сэндвич. По вкусу он напоминал старые сапоги. Неужели Пол узнал ее?! В свое время ее фото обошло первые полосы газет, а Надина особа привлекала внимание ньюйоркцев на протяжении нескольких месяцев. Хотя половина публикаций о ней была просто вымыслом. Один из репортеров, всюду сующий свой нос, назвал ее манхеттенской наложницей и активной участницей потрясающей драмы.

— И все же могу поклясться, что я вас где-то видел, — промолвил Пол.

Оуэн с удивлением заметил, как щеки Нади покрылись красными пятнами.

Пол уставился на Надю и ухмыльнулся.

— Ладно. Вы были когда-нибудь в Калифорнии?

— В краю богатеньких, Голливуда и землетрясений? — Надя отрицательно покачала головой. — Никогда не приходилось.

Обрадовавшись, что разговор перешел с Нью-Йорка на Калифорнию, она спросила:

— А вы бывали в Будапеште?

— Нет. Только однажды — в Альбукерке, там сдох мой хряк.

Надя смущенно посмотрела на Оуэна. С какой стати Пол заговорил о свинье? Оуэн засмеялся, увидев выражение ее лица.

— Пол хотел сказать: в Альбукерке, том самом, что в штате Нью-Мексико, его мотоцикл отказал.

Надя улыбнулась Полу.

— Я никогда не была в Нью-Мексико и никогда не каталась на поросятах.

Пол взревел от хохота, толкнув грудью Оуэна, который тоже залился смехом.

— Надя, милая, — Оуэн задыхался, — если ты не хочешь расстаться со своими альбомами и даже с жизнью, никогда не произноси в присутствии Пола слово «поросенок». Говори «хряк», понимаешь, «хряк».

Он собрал пустые пакеты, банки из-под кока-колы и бросил их в мусорный бачок. Надя же прошла к концу прилавка, где лежали альбомы со старыми записями.

Пол сидел на высокой табуретке, почесывал бороду и внимательно смотрел на Надину головку. Оуэн стоял между ними и поглядывал то на Пола, то на Надю. В уголках его губ залегла глубокая складка.

Надя протиснулась меж прилавками и приблизилась к высокой стопке альбомов, покрытых приличным слоем пыли. Она стерла ее тряпкой, подняв серое облачко, и обнаружила пластинки с песнями, которые когда-то исполнял Пэт Бун. При виде его улыбающейся физиономии Надю охватило странное чувство. Желание продолжать поиски в куче этих сокровищ вдруг исчезло. Ей нестерпимо захотелось покинуть магазин, пока Пол не догадался, где он ее видел.

— Слушай, Оуэн, может, мы заедем ко мне? — спросила Надя, с сожалением вспомнив о доме, где жил Оуэн. В нем ей было так спокойно и уютно, как нигде. Широкая кровать всегда была застелена свежими простынями, на которых красовался рисунок, придуманный Оуэном. Он всегда пользовался только этим бельем.

— Но ты же сказала, что хочешь прослушать пластинки на моей стереосистеме.

— Но ты же еще не купил новый проигрыватель.

Надя придвинула к себе пакет с дюжиной пластинок, которые выбрала в магазине. Сославшись на головную боль, она поторопилась улизнуть от глаз Пола.

Дорога до дома Оуэна заняла почти час. Надя открыла дверцу машины и направилась к респектабельному особняку.

— Мы не побеспокоим тетушку?

— Тетя Верна с двумя подругами уехала на несколько дней в Кейп Гатте. — Он взял ее за руку. — В доме мы будем одни.

— А Себастьян и Милли? — спросила Надя, взглянув на две большие керамические вазы, стоявшие по обе стороны подъезда. В вазах поднимали головки самые разнообразные цветы, и каждый поражал своей свежестью и чудесно сочетался с соседом. Ну чем не символ самого Оуэна и его жизни? У него прекрасный дом, замечательная тетка, идеальная карьера и безупречная репутация в обществе. Все на высшем уровне — кроме возлюбленной.

Заметив ее растерянность, Оуэн усмехнулся.

— Тебе не понравились цветы? — Он пропустил Надю в большую прохладную прихожую. — У тебя по-прежнему болит голова?

Он взял из ее рук пакет и положил на столик рядом с дверью. Надя потерла виски.

— Есть у тебя аспирин?

— Я сейчас принесу, сэр, — проворчал невесть откуда взявшийся Себастьян.

Надя увидела привратника, как всегда, бесшумно появившегося в прихожей.

— Я сама, Себастьян. Только скажи, где его найти.

В присутствии Себастьяна Надя чувствовала себя скованно.

Оуэн все еще смотрел на Надю.

— Аспирин в комнате рядом с моим кабинетом.

— Спасибо. — Она робко улыбнулась Себастьяну и пошла в указанном направлении.

Через несколько минут Надя вернулась в холл. Оуэн склонился над стереопроигрывателем и держал одну из отобранных ею пластинок. На столике стояли поднос с холодными напитками и тарелочка с ломтиками кекса.

— Себастьян позаботился?

— Это я принес. — Он нажал кнопку проигрывателя, и полилась музыка Моцарта. — Я отпустил Себастьяна и Милли на всю ночь.

— Зачем?

— Я заметил, что они действуют тебе на нервы. — Он сел на диван и взял стакан. — Почему?!

— Они совсем не действуют мне на нервы. — Надя поиграла с диванной подушкой. — Просто я не привыкла, чтобы меня обслуживали.

— Ну конечно, принести пару таблеток аспирина — это такой тяжелый труд, и вообще, тебе не по нраву отдавать распоряжения кому бы то ни было.

— Уверена, что если я пролью воду на ковер, он немедленно явится сюда с тряпкой. Значит, сегодня ты взял на себя обязанность наводить в доме порядок?

Оуэн ничего не ответил, поставил стакан на поднос и поднялся.

— Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.

Надя ухватилась за его руку и встала с дивана.

— Ты собираешься совратить меня?

Он покачал головой и повел ее из комнаты.

— Ну как, боль не утихла?

Боже, подумала она, неужели минуло только десять часов с тех пор, как они занимались любовью? Как ей придется жить, если он уйдет от нее? Еще чуть-чуть, и могла произойти катастрофа.

— Почти.

— Вот и хорошо.

Он потянул ее за собой к широкой лестнице.

— Нет, Оуэн. Ты собираешься совратить меня.

— Давай прекратим глупый спор. Поговорим потом. — Он стал подниматься по отделанной дубом лестнице. — Сейчас я намерен тебе кое-что показать.

Он поддерживал ее, ведя по лестнице. Со стен на них взирали предки Оуэна в старинных рамах. Оуэн не хотел терять времени и объяснять, кто здесь изображен. Они вошли в верхний зал и остановились перед большим портретом, освещенным вечерним солнцем.

— Я хочу познакомить тебя с моей прапрабабушкой, которую звали Морнинг Айс, что означает Утренние Глаза.