— Да нет, какого черта, — протянул он насмешливо. — Возможно, это было бы забавно, но — нет. Я решил взять кратковременный отпуск, дорогая, отдохнуть на лоне природы, а где еще можно это сделать лучше, как не в здешних местах, которые тебя тоже, похоже, привлекают? Скажи, Линда, — его голос стал проникновенным, — тебе приходилось просыпаться по ночам и лежать без сна, думая обо мне, и тело у тебя при этом болело так, что уснуть не было никакой возможности? Грезя обо всем, чем мы привыкли заниматься? Когда ты шептала мое имя снова и снова?

— Прекрати немедленно, — сжавшись, потребовала Линда. — Я не желаю выслушивать подобное.

— Не желаешь? Можно подумать, у тебя есть выбор. Сидишь в моей машине, скорость пятьдесят миль в час, двери заперты. Так что решать не тебе.

Какое-то время Линда не чувствовала ничего, кроме ненависти. Как он циничен, как жесток! И его, похоже, ничто не остановит. Он, казалось, находился во власти злых сил, уничтоживших все лучшее, что было в Ралфе, и пощадивших только темную сторону его натуры.

— Ну как? Слов нет, одни эмоции? Так скажи еще раз, что я ничего для тебя не значу, что ты ошиблась, что твое тело поминутно не взывает к моему. Скажи, милая. Я ведь соскучился по сказкам, с детства их не слышал, так что буду весьма признателен.

— Я тебя ненавижу.

Она и в самом деле сейчас его ненавидела. Неужели Ралф не чувствует, что из-за него она страдает в десять раз сильнее? Должно быть, муж никогда не любил ее по-настоящему, иначе не стал бы так издеваться.

— Меня это устраивает, — угрюмо ответил он. — Конечно, я предпочел бы что-нибудь менее злобное, но ненависть — это по крайней мере нечто реальное, нежели та чушь, которой ты меня пичкала последнее время. Ненависть невозможно игнорировать.

— Я не игнорировала тебя. Никогда. — Линда недоуменно смотрела на мужа.

— В таком случае ты неплохая актриса. Ты не можешь сказать про меня: с глаз долой, из сердца вон. Ведь я все время был рядом. Последнее особенно обидно. Ты что, и вправду думаешь, что я удовольствуюсь парой фраз, наспех нацарапанных на клочке бумаги? Как обычно говорят ваши английские молочники: «Извините, сливки кончились, зато есть свежее молоко, не желаете?» Так вот, я люблю сливки, и получу их так или иначе.

— Ты опять о сексе. — Линда смотрела ему прямо в глаза.

Машина неслась с чудовищной для такой узкой петляющей дороги скоростью, но Линда этого не замечала. Она вообще мало что замечала.

— Совершенно верно. Ты схватываешь мысль на лету, и разве я могу с тобой не согласиться? Но скажу еще кое-что. Если этот слизняк еще хоть раз до тебя дотронется, я его убью, с костылями он будет или без, не важно.

Линда сочла благоразумным не реагировать на выпад против Майкла, слишком уж напряженным был потемневший от сдерживаемого гнева профиль ее спутника, и сосредоточила внимание на начале фразы.

— Ты все время говоришь о сексе. Словно тебя обуяла какая-то животная похоть. — Она старалась говорить как можно спокойнее. — А кстати, где это мы едем? Не узнаю дороги.

— Что касается первого пункта, если ты не забыла, за тобой осталось право выбора, и ты предпочла бескомпромиссность. Любовники не бывают друзьями, помнишь? А что до второго, ты совершенно права, эта дорога не ведет к дому миссис Хьюстон. Мы едем совсем не туда.

— Тогда куда же?

Ралф не упустил возможности удовлетворенно хмыкнуть, уловив неподдельную тревогу в голосе жены.

— Имей терпение, моя радость, скоро узнаешь. — Он почти ворковал. — Тебе никакого ущерба нанесено не будет — в конце концов, мы женаты, так что все будет считаться вполне законным.

— Если в твои планы входит насилие, это ни при каких обстоятельствах нельзя назвать законным. — Линда говорила, оцепенев от напряжения, изо всех сил стараясь спрятать поглубже охвативший ее страх. — Я никогда не прощу тебе…

— Насилия?

Ралф ухмыльнулся как-то особенно нагло, и если бы не головокружительная скорость, с которой мчалась машина по извилистой проселочной дороге, Линда непременно ударила бы мужа. Похоже, он предусмотрел даже это.

— Да через несколько секунд, стоит немного поласкать тебя, о насилии не будет и речи. Мы оба это знаем. Но ты опять берешь на себя слишком много. Меня не интересует твое мнение.

Линда закрыла глаза ладонями, пытаясь унять дрожь в теле и немного успокоиться. Не верилось, что это они с Ралфом разговаривают подобным образом.

— Я подумал: может, благородный Майкл поджидает тебя в своей колеснице? После полуденных обжиманий его пыл наверняка не угас.

— Он уехал в Лондон показаться врачам. — Линда старалась говорить как можно спокойнее, глядя прямо перед собой. — И, по-моему, я уже сказала, мы просто разговаривали.

— Ты сказала не только это, дорогая. — Ралф произносил слова с подозрительной ласковостью. — Хочу предупредить, что ты играешь с огнем, а это всегда сулит неприятности.

— Не собираюсь с тобой спорить.

— Приятно слышать, — отозвался тот. — Тогда откинь спинку сиденья и наслаждайся поездкой.

«Наслаждайся поездкой»! Эту же фразу бросила на прощание Мегги, и у Линды холодок пробежал по коже.

Приглашение посетить дом сестры удивило и обнадежило Линду. Всю долгую дорогу в Шотландию она вспоминала, как перед ней, шестнадцатилетней, мечтавшей встретиться и подружиться со старшей сестрой, единственным родным по крови человеком, захлопнули дверь. Теперь Линду встретил муж Мегги, который попытался подготовить ее к тому, что предстояло увидеть.

— Она очень больна, Линда, — прошептал он, собираясь постучать в обшарпанную дверь спальни жены. — Но то, что она захотела принять тебя, уже добрый знак. Мегги нуждается в примирении с тобой и со своим прошлым.

— Что ты имеешь в виду? Не понимаю. — Линда озадаченно посмотрела своими большими синими глазами в его доброе лицо.

— Мегги объяснит.

С этими словами он постучал и почти втолкнул Линду в комнату.

— Я буду в саду, если потребуюсь. Чуть позже принесу вам кофе.

Сестра подняла голову, и Линду поразили перемены в ее внешности. Шесть лет буквально разрушили Мегги.

— Линда. Славная, милая, нежная малютка Линда.

Голос Мегги звучал низко и несколько зловеще, и Линда замерла у двери, не решаясь подойти ближе.

— Итак, ты снова здесь. Я надеялась, что ты приедешь.

— Правда? — Линда в нерешительности топталась на пороге, глядя на искаженное злобой желчное лицо.

— А твой муж? — Глаза Мегги сузились. — Он не с тобой?

— Нет. — У Линды появилось странное ощущение, что здесь, в этой комнате, с ней случится что-то недоброе. Злым холодком повеяло на нее, и она всем сердцем пожалела, что не осталась дома. — У него дела.

— Конечно же, птица высокого полета. — Мегги противно хихикнула. — Так я и предполагала.

Линда заставила себя посмотреть в темные горящие глаза.

— Как ты живешь?

— Как я живу? — Мегги слегка пошевелилась в инвалидной коляске, большой плед прикрывал ее ноги, иссохшие руки плетьми лежали на подлокотниках. — Я умираю, разве ты не знаешь?

— Ты… — Линда осеклась, и ей пришлось вдохнуть побольше воздуха, прежде чем продолжить: — Твой муж сказал, что ты болеешь, но я не поняла…

— Много есть всякого, что тебе было непонятно до приезда сюда, но ты поймешь, прежде чем уедешь. — В дрожащем голосе Мегги слышалось странное радостное возбуждение, даже удовлетворение. — Извини, чуть не забыла о хороших манерах. Как твои дела, сестренка? Ты получаешь удовольствие от жизни?

Линда уже наверняка знала: ее не минует что-то совершенно ужасное.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну как же, ты здравствуешь и процветаешь, купаешься в мужнином богатстве. Ты должна остро ощущать радость бытия, разве не так?

— Да, конечно. — Линда говорила с трудом, что-то мешало, казалось, сам воздух комнаты заставлял слова застревать в горле.

— Хорошо. — Мегги ухмыльнулась. — Ну, тогда у меня есть кое-что для тебя, сестренка.