— Эй, есть там кто живой? Я заказал кофейник горячего кофе для себя и кувшин горячего шоколада для вас, а еще бутылку вина. Для поднятия духа. Кстати, на двери ванной висит банный халат.

— Как мне сладить с этой штуковиной? Что куда повернуть?

— Вы и вправду хотите, чтобы я вошел и показал? — Одно слово — и его самолет уйдет в пике. Однако слова не последовало. — Вылезайте, надевайте халат и выходите. Я сам все сделаю. — За такие муки его надо причислить к лику святых еще при жизни.

Через десять минут Эбби сидела в кровати, облокотившись на гору подушек, с бокалом вина, а забытый горячий шоколад остывал перед ней на столе. Она согрелась, расслабилась и чувствовала себя в безопасности. И даже если это блаженное ощущение было всего лишь следствием выпитого вина, все равно она им наслаждалась на полную катушку.

Пол задумчиво крутил ножку бокала в своих больших сильных руках. Вдумчивый по природе, он наконец выбрал нужный подход.

— Какого черта вы решили, что если вы с Генри добрые соседи, то и супруги из вас выйдут не хуже? Да вы уже через месяц вымотали бы друг другу все кишки!

Пожалуй, крутовато. И вообще, долготерпение никогда не входило в число его главных добродетелей. А тут еще этот халат! Хотя он и толстый, но слишком просторный: то и дело приоткрывает то одно, то другое… Оставалась голой шея, и Пол видел холмик груди как раз там, где проходила демаркационная линия и где кончались веснушки. А если добавить к этому, что Эбби пахла душистым мылом, солнцем и женской сладостью, а веки у нее начинали закрываться, то Полу оставалось лишь уповать на свои добрые намерения.

— Зачем вы согласились выйти замуж за Генри? — уже спокойно спросил он.

— Наверное, из-за бабушки. Она была… У нее были… Можно сказать, у нее были очень высокие стандарты. И она Генри одобрила бы.

— В качестве мужа для вас? — Пол усмехнулся. — Ну это вряд ли! Ведь она вас прекрасно знала.

Пол снова наполнил бокал Эбби, и слово за слово она рассказала ему про свое детство в коммуне хиппи, где росла на воле как цветок. Рассказала и о том, какой пугающей бывает свобода, когда она ничем не ограничена.

— Вокруг все только и говорили о любви, но не думаю, что хиппи так уж любили друг друга. Порой мне хотелось сказать: вон тот лжет, а вот эта совсем не такая, какой хочет казаться… Но я не могла: ведь мы были одной большой семьей.

Эбби нахмурилась, а Пол, к собственному неудовольствию, обнаружил, что даже морщинки на ее веснушчатом лбу могут его возбуждать. Он повернулся, чтобы не видеть ее прямо перед собой, и попробовал подумать о чем-нибудь отвлеченном. Черт! Старается быть ей другом, а сам только и думает о том, как бы прижать ее к себе и слиться с ней воедино, а потом можно и умереть!

— Знаете, когда я была маленькой, я даже думала, что меня украли у настоящих родителей. Теперь я знаю, что многие дети рано или поздно проходят через такие сомнения.

— Вы очень похожи на Мэри, — пробурчал Пол. — И когда доживете до ее возраста, будете такой же красивой.

Эбби улыбнулась.

— И все же я все время чувствую себя вроде как… будто я ничья. — Она вздохнула и отпила глоток вина.

А когда облизнула губы, Пол закрыл глаза. Ничья? — мелькнула жаркая мысль.

Он вздохнул и, напустив на себя рассеянно-небрежный вид, сбросил туфли и лег на край кровати. Закинул руки за голову и попытался убедить себя самого, что Эбби просто случайная знакомая и что он, черт его побери, вовсе не влюблен в нее до безумия. Ничего не вышло.

Они лежали и говорили обо всем: о ее семье и о том, как она переехала жить в Северную Ирландию к бабушке, которая так и не простила дочь, сбежавшую из дому в восемнадцать лет.

— Не знаю, оформили предки брак или нет.

— Думаю, для них это значения не имеет.

— А для миссис Фэрфакс? — Эбби усмехнулась, а потом рассмеялась. — По-моему, она жутко рада, что я больше не угрожаю благополучию ее драгоценного Генри. Вряд ли я ей понравилась.

— Добро пожаловать в клуб угрожавших благополучию Генри! — хмыкнул Пол. — Эбби, а почему вы решили учить детей?

— Бабушка была школьной учительницей. Она ушла на пенсию вскоре после того, как я переехала к ней. У нее был артрит. А я очень скучала без Джун, Мей и Эйприл. И еще мне нравилась упорядоченная жизнь. Думаете, это глупо?

— Вовсе нет. — Особенно для ребенка, который начал свою жизнь в коммуне хиппи, мысленно добавил он. — Ну и как, довольны своим выбором?

Отпив глоток вина, она кивнула:

— Вполне.

И то слава Богу! Хотя, если откровенно, на преуспевающую и довольную жизнью женщину она не слишком похожа. А на большую любительницу упорядоченной жизни и того меньше.

— Мой отец был военным летчиком, — помолчав, сказал он. — Я его не знал. Он погиб в тренировочном полете за полгода до моего рождения. Незадолго до этого мама поступила в колледж. Они собирались пожениться, когда он приедет в отпуск, а он разбился. Мать бросила учебу и устроилась на работу в лабораторию. Платили какие-то гроши…

Каким-то образом рука Эбби забралась в ладонь Пола и уютно расположилась в ней теплым сжатым кулачком.

— Могу себе представить, — с сочувствием вздохнула она.

Пол пожал плечами. Он даже не мог вспомнить, когда последний раз не то что говорил, а думал об этом. Бывшая жена никогда не интересовалась его детством.

— Маме помог ее брат. Когда ей стало трудно работать из-за беременности, она переехала к нему жить. Но, надо думать, его жена не пришла от этого в восторг и постаралась ее выжить. При первой возможности мать переехала в Хелстон и начала работать в офисе. А когда мне исполнилось пять, переквалифицировалась в официантки. В ночном баре платили гораздо больше, да и днем она бывала дома. Мы переехали во флигель особняка Фэрфаксов и прожили в нем, пока я и Генри не окончили школу. Конец истории.

— Вы говорили, что ваша мама…

— Мама умерла пять лет назад. У нее был рак молочной железы. Болезнь оказалась запущенной. — Пол сказал об этом совершенно спокойно, будто и не убивался вовсе у ее постели и еще долго после ее смерти не мог прийти в себя.

— И у вас больше нет родственников?

— Никаких. — Раньше Пол не особенно расстраивался на этот счет. Черт возьми, ведь для человека так естественно переживать минуты одиночества.

Вот и сейчас он внезапно ощутил… Нет, это что-то другое. От одиночества становится тоскливо на душе. А рядом с Эбби он ощутил нечто вроде ностальгии или меланхолии. Словно солнечный луч, она пробилась в его душу и осветила все ее уголки, так давно обходившиеся без света, что Пол со временем привык к темноте.

Эбби отпила еще глоток вина. Ее голова чуть-чуть подвинулась и легла ему на плечо — легко и естественно. И чего уж естественнее — его рука обняла ее за плечи и притянула к себе.

— Обычно я не такой болтливый, — пробормотал он.

— Я тоже, — призналась она. — Во всяком случае, я редко говорю о… о личном.

— Вы имеете в виду о том, почему вас отправили жить к бабушке?

Эбби молчала так долго, что Пол уже не надеялся услышать ответ. Интуиция подсказывала ему важность момента. Камень, лежавший у нее на душе все эти годы, чуть не привел ее к чудовищной ошибке.

— Я еще никому об этом не рассказывала, — спокойным и решительным голосом прервала молчание Эбби. — Однажды к нам в коммуну пришел один мужчина. Мне тогда было одиннадцать, и у меня… ну вы понимаете… я начала меняться.

Пол сжал пальцы в кулаки и бесстрастным тоном уточнил:

— То есть у вас появилась грудь и все такое?

— Вроде того, — промямлила она. — В общем, мне было неловко рядом с ним. Хотя он никогда ничего не делал. Только как-то странно смотрел на меня. И все время мне улыбался.

Вот подонок! Пол легко представил себе, как этот гнусный тип действовал на застенчивую девочку. Почему-то его ничуть не удивило, что он может проникнуться чувствами девочки, хотя с ним ничего подобного в жизни не случалось. Может — и все тут. Он может понять чувства Эбби-ребенка, чувства Эбби-женщины и может проникнуться чувствами Эбби через пятьдесят лет!