– Анатолий был детдомовский, и похороны организовали его сотрудники по фирме, – Ирина вздохнула и сокрушенно покачала головой. – Если бы не их помощь, я бы и не знала что делать. Вы представляете, что значит совершенно непрактичная девчонка из провинции? – Да, я представлял, что значит «девчонка из провинции» и понимающе кивнул.

Потом потянулись однообразно-тоскливые дни и ночи. У меня умер муж. Наверное, с этим у меня закончилась прежняя жизнь и должна была начаться новая. Но она не начиналась. Знакомые меня утешали: «Каждый день у тысячи женщин мужья умирают, ты крепись». Переубеждать я их не собиралась – скорее всего, умирают. Состояние щемящей жалости, прожив во мне несколько недель, постепенно уходило. Днем я работала, а по ночам не могла заснуть, у меня выработалась стойкая бессонница. Но чувство вины осталось – он умер, а я защитить его не смогла. Я смотрела на умирающего, наблюдая за увядающим его оружием, словно боясь, что он снова наполнится силой и вожделением. Смерть многое прощает и упрощает: а так уж ли плохо мне было? Сейчас я на этот вопрос ответить не готова. – Ирина остановилась и посмотрела на часы. – Ну, вот мы и пришли, – она кивнула на ближайшую девятиэтажку. – Здесь я живу. А знаете, что самое интересное в этой истории? На девятый день после смерти Анатолия я шла с кладбища и встретила, знаете кого? Правильно, моего возлюбленного. Он катил перед собой детскую коляску, а рядом с ним, под руку, шла очаровательная молодая женщина. Надо полагать, его жена. Блондин, как и раньше, жутко застеснялся, но успел одарить меня беглым восхищенным взглядом. Говорят, что от любви до ненависти один шаг. Моя же дистанция оказалась еще короче – как я его в тот момент ненавидела! Для меня этот взгляд значил, пожалуй, больше чем вся моя совместная жизнь с Анатолием, – Ирина беспомощно развела руками. – Вот так я сейчас и живу. Ведь перемена статуса семейного положения – это перемена участи. Ни прошлого, ни настоящего, ни, наверное, будущего. Слишком многое поменялось в моей жизни за эти месяцы, – она попыталась улыбнуться, причем, улыбка больше походила на гримасу зубной боли. «Неизвестная» протянула мне руку. – Зачастую, наши поражения бывают полезнее наших побед. Извините за отнятое у вас время. До свидания, – Ирина скрылась в подъезде.

– До свидания, – ответил я с некоторым опозданием.

Я медленно брел по вечерним улицам и обдумывал рассказ вдовы. Исповедальность ее повествования была угрожающей. Порой могло показаться, что Ирина нездорова психически, но это было не совсем так – попробуйте прожить под одной крышей с нелюбимым человеком, при этом разделяя с ним ложе любви. Такое отважное безрассудство не каждому по зубам. Однако многих женщин можно понять: большинство из них хотят научиться не летать, а вить гнезда. Но вот беда – однажды из него выпав, редко кому удается вернуться. Делать же второе – занятие хлопотное и, как правило, неблагодарное.

XIV

Второй час, не прерываясь даже на короткий перерыв, Николай на станке фуговал доски. Машина отчаянно трещала, визжала, словно уготовленный на закланье поросенок. Рукавом рубашки плотник вытирал застилающий глаза пот, морщился от раздражающего шума и что-то недовольно бубнил под нос. А ведь раньше любая работа в столярке доставляла ему только удовольствие. Вторую неделю Белошапка не пил. Состояние для него, в лучшем случае, было совершенно непонятным. Физически он стал чувствовать себя намного лучше, но пропал аппетит, тяжелой темной глыбой навалилась бессонница, от испытания беспричинной тревогой всё валилось из рук. Что ни говори, а не пить с непривычки одиннадцать дней кряду – не такое уж и простое занятие.

Копылов уговорил Людмилу в ответ на случай с избиением написать заявление в милицию и тут же забрал его. На следующий день, потрясая зловещей бумажкой перед носом у плотника, инженер сказал, что если еще хоть раз услышит от него запах спиртного, то немедленно отдаст заявление участковому Милешкину, а потом, сам знаешь – Иван Владимирович, изображая тюремную решетку, красноречиво скрестил четыре пальца. Николай, конечно, испугался и выпивать перестал, но более всего его беспокоило другое обстоятельство. Накануне скандала с Людмилой он проснулся ночью и, пытаясь нащупать бутылку с остатками водки, привычно полез рукой под кровать. Бутылку нашел, но она оказалась пустой. Как-то сразу ему стало плохо. Тяжелая тишина выплескивалась из темноты и медленно растекалась по комнате. «Странно», – подумал плотник, ведь он хорошо помнил, что в ней еще оставалось на пару глотков водки. Желая провалиться в беспокойный пьяный сон до утра, Белошапка повернулся к жене и хотел попросить, чтобы она плеснула немного из заначки, но кровать оказалась пуста. Николай, кряхтя, накинул рубашку и обследовал дом. Людмилы нигде не было. Плотник вышел во двор. Пронзительно трещали сверчки. Малиновые звезды меркли при свете полной луны. «Где же она»? Ни на что не похожее беспокойство и, может быть, даже ревность, которую прежде он не испытывал, холодными мерзкими змеями медленно заползали в грудь к Белошапке. Он вернулся в дом и, пошарив за комодом, обнаружил полбутылки водки. Спешно налил в стакан «соточку» и жадно выпил, занюхав спиртное куском хлеба. Опьянение привычно засновало по его телу, тяжело задышало и, наконец, обозначилось приятной мягкостью тела. Николай закурил сигарету и, упершись взглядом в липкую, порезанную в нескольких местах, обшарпанную клеенку, мучительно искал на ней ответ на вопрос: почему у них с Людмилой всё так неладно получается? Простым мужицким взглядом он пытался проникнуть в недалеко запрятанные невеселые мысли, но как ни старался – ответа не находил. А ведь так всё хорошо начиналось!

Вернувшись со службы в армии, Николай в первый же вечер пошел к Людмиле. Переоделся в гражданский костюм, выпил для храбрости у Митревны стакан самогона, у нее же на клумбе сорвал несколько тюльпанов и радостный и влюбленный пошел к своей соседке. Ему нравилось в Людмиле всё, и ничего не противоречило его простому, неприхотливому выбору: и неуклюжая тяжесть в ее походке, сильное, крепкое, едва ли женственное тело, некая вульгарность в почти не сходящей с простоватого веснушчатого лица улыбке, ее полноватые белые ноги. Для любого другого мужчины этого, наверное, было бы ничтожно мало, но Николай видел соседку каждый день и она, несомненно, ему нравилась. На третий или четвертый день их встреч – Белошапка снова плеснул себе в стакан водки – он овладел Людмилой. Получилось это почти насильно, – соседка упорно сопротивлялась, – но ему понравилось. Похоже, его избраннице – тоже. Встречаться они стали каждый вечер. Правда, свидания продолжались недолго: вскоре сыграли традиционно-пошловатую свадьбу. С привязанной на капот белой «Волги» куклой, с маршем Мендельсона в районном ЗАГСе и утомительной двухдневной попойкой в столовой фабрики детских игрушек. Николай, кстати, к тому времени уже устроился на фабрику рабочим в столярный цех.

Лишь медовый месяц, в некоторой степени, оправдал свое сладкозвучное название. Затем стремительно помчались серые будни. Близость их была поспешна и невнятна, словно они куда-то торопились. Через минуту-другую Николай, отвернувшись к стене, сладко посапывал. В выходные дни зачастую предпочитал компанию сомнительных друзей-выпивох обществу молодой жены. Для него самого и для среды, где он обитал, это было совершенно нормальным явлением. По-другому он просто не мог, да и не знал, как это по-другому. Николай любил жену и был убежден, что она ему отвечает тем же. Людмила же страдала неимоверно. Она никак не могла понять, почему ее муж пьет практически каждый день. Ведь для этого, скорее всего, была нужна причина. Но объективной причины как раз и не было: плотник пил, потому что пили все – сотрудники на фабрики, соседи, родственники. Почти все разговоры Колиных знакомых были обозначены одной темой: кто, сколько употребил вчера водки, и как они сегодня себя чувствует. А чувствовали все себя плохо, ибо пили дешевую самопальную водку, так называемую «катанку». Как правило, изготовляли её заезжие азербайджанцы в подпольных грязных цехах, из нелегально привезённого из Северной Осетии низкосортного спирта. Зелье напоминало бомбу замедленного действия. Примерно через год употребления «катанки» человек высыхал, желтел и вскоре умирал. Народ самоизлечивался водкой и от нее же погибал. Борьба участкового Милешкина с цеховиками напоминала сражение известного рыцаря с ветряными мельницами: вместо только что обнаруженного и уничтоженного подпольного предприятия тут же возникало новое. Уж больно прибыльным оказался смертоносный бизнес. Покровители-мздоимцы находились в самых высоких кабинетах УВД – за всё время по материалам о фальсифицированной алкогольной продукции не было открыто ни одного уголовного дела.