Но Виктор, отлично понимавший, когда следует подобрать когти, избегал его взгляда, сделав вид, что увлеченно беседует со Стеф, которой льстило это внимание.

Как это характерно для него — прятаться за беззащитным ребенком! — подумал Тим, которому безумно хотелось схватить лоботряса за шкирку и сунуть головой в сугроб. Но он и без того уже свалял дурака, а Виктор не стоил подобного позора.

Поправив волосы и задравшиеся манжеты, он поднял упавший стул и, по-прежнему чувствуя себя объектом пристального внимания окружающих, подошел к Лилиан и спросил:

— Не хотите ли потанцевать?

Она взглянула на него как на сумасшедшего округлившимися, недоверчивыми серыми глазами.

— Вы приглашаете меня танцевать?

Не заставляй меня жалеть об этом приглашении, свирепо подумал он. Но ярость сменилась теплой, приятной волной, окатившей сердце, когда Лилиан в ответ на его кивок поднялась с места, прошелестев шелковым платьем, и подала ему руку.

Тим осторожно обхватил ее — осторожно, поскольку не знал, как определить чувства, которые пробуждала в нем Лилиан. Она была всего лишь женщиной, довольно красивой, но не потрясающе красивой… Если не считать огромных серых глаз с длинными черными ресницами, отесывающими нежные тени на скулы, и светящегося, словно дорогой фарфор, лица, и белокурых волос, зачесанных так высоко, что во время танца они касались его подбородка, и сочных губ. Если не принимать во внимание стройного тела…

Он вдохнул аромат ее волос, покрепче обвил тонкую талию, почувствовал прикосновение ее груди… И его охватило неудержимое желание. Проклятье, она прекрасна, а он ничуть не лучше Виктора!

Слегка отстранившись, Тим судорожно подыскивал какие-нибудь мудрые, остроумные слова. И не нашел ничего лучше, чем сказать:

— Вы очень равнодушны.

— Я очень удивлена, Тимоти.

— Чем?

— Тем, что вы пригласили меня танцевать. Я думала, вы на меня злитесь.

— Не на вас, — сказал он, снова придвигаясь ближе к Лилиан, чтобы не смотреть в глаза, лишавшие его покоя. — На своего брата. Порой он бывает немного… легкомысленным. Впрочем, это ничуть не оправдывает те вольности, которые Виктор позволил себе с вами. Конечно, если вы не поощряли его.

— Конечно нет, — сказала она, поудобнее устраиваясь в его объятиях. Если она так же прижималась и к Виктору, то нет ничего удивительного в том, что он дал волю рукам независимо от степени опьянения. — Говоря, что вы злитесь, я имела в виду не это, а Стефани. Я надеялась, что вам понравится, как она выглядит, Ти-и-моти.

Словно пропела она последнее слово с явной целью смягчить его. Но нет, он не позволит ребе поддаться на эти уловки! Хорош же он будет, если купится только на то, как произносят его имя.

— Мне понравилось — проговорил он, с удивлением оглядываясь, словно в поисках постороннего, произнесшего эти слова, так как сам собирался сказать совсем другое. Но вместо того, чтобы исправить оплошность, только усугубил её. — И если я показался вам неблагодарным, прошу меня извинить. Это лишь потому, что я был слишком ошеломлен перевоплощением Стеф. Я даже не подозревал, что она уже так выросла?

— Иногда, — сказала Лилиан, — физические изменения в детях происходят слишком быстро и могут застать врасплох.

При чем здесь дети! Его застали врасплох физические изменения, которые она произвела в нем самом, и если бы сейчас Лилиан отошла, Тим опозорился бы вторично!

Он сглотнул и попытался отогнать мысли и образы, теснившиеся в его голове, так как все они касались того, что он хотел бы делать с этой женщиной. Зазвучала его любимая мелодия, официанты погасили в столовой все огни, кроме тех, что горели на елке. Комната погрузилась в мерцающую полутьму, и Тима охватил внезапный приступ тоски.

Он скучает по Морин, вот и все. Это повторяется каждый год в одно и то же время — без предупреждения нападает острое, горькое сожаление о том, чего они лишились с ее смертью: Стеф — матери, дом — заботливой женской руки, а он — жены, без которой так одиноко бывает ночью в постели, рассчитанной на двоих.

— Как случилось, что вы приехали сюда одна? — резко спросил он, отодвигаясь, чтобы видеть ее полуотвернутое лицо. Сообразив, что она может воспринять вопрос как заигрывание, Тим поспешил добавить: — Я хотел сказать — все остальные с кем-нибудь, ведь сейчас Рождество, и…

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказала Лилиан. — Вас интересует, одинока ли я. Да, особенно в Рождество. В течение всего остального года тоже, потому что в этом лучшем из миров Бог, по моему глубокому убеждению, создал каждую женщину в пару одному мужчине. Но… — Она слегка пожала плечами и склонила голову набок, — я лучше останусь одна, чем свяжу себя с человеком, которого не люблю и который не сможет полюбить меня. Я слишком часто видела, как несчастливы такие союзы.

Ее откровенность, лишенная даже тени жалости к себе, разоружила Тима и расположила его к Лилиан.

— А ваши родители были счастливы в браке?

Она замерла и отодвинулась.

— Нет! — отрезала Лилиан, мгновенно разрушив хрупкую близость, которая установилась было между ними.

Тем лучше, сказал себе Тим. Он не был монахом. Как и у любого нормального мужчины, у него были потребности, и иногда он их удовлетворял, но довольно редко, и никогда с отдыхающими на курорте. В Кордове жила одна женщина — Шелли, медсестра. Он встречался с ней, когда приходилось отвозить в местную клинику кого-нибудь из обслуживающего персонала. Хорошая женщина, незамужняя, без комплексов и нетребовательная. Она относилась к нему очень тепло, однако ее не угнетало то, что время его было ограничено всего несколькими часами. Вопрос о браке никогда не возникал, да это было и невозможно. Потому что в душе он по-прежнему был предан Морин.

И теперь ему не мешало бы помнить об этом. То, что он предается сексуальным фантазиям о женщине, временно живущей за соседней дверью, можно объяснить скорее влечением, нежели влюбленностью. Это сразу поставило все на свои места.

— Мало того, что я пренебрегаю остальными гостями, так еще и монополизировал вас, отлично зная, что любой мужчина здесь отдал бы руку на отсечение, чтобы потанцевать с вами, — сказал он, в танце подводя Лилиан к их столику и мечтая успеть оторваться от нее, пока все доводы рассудка не рассеялась как дым. — Прошу меня извинить.

Лилиан потрясенно смотрела ему вслед. До чего же непредсказуемый человек! Такой приятный в один момент, и такой отчужденный — в следующий. А все дело в том, что он боится близости — как эмоциональной, так и физической. Он всегда соблюдает дистанцию — даже когда расточает обаяние.

На какое-то мгновение ей опять показалось, что он готов поцеловать ее, и, если бы они были одни, поддался бы этому желанию. Но мгновение это быстро прошло, и Лилиан, наблюдавшая, как он вальсирует с другой женщиной, подумала, что и той, должно быть, мерещится нечто похожее.

Краем глаза Лилиан заметила, что Виктор направляется к ней, оставив Стефани, похожую на брошенного щенка, в одиночестве. Не обращая внимания на явное намерение вновь пригласить ее на танец, Лилиан скользнула на свободный стул рядом с девочкой.

— Ты кажешься усталой, Стеф, да и я тоже немного утомилась. Может, удерем отсюда и посмотрим телевизор у меня?

Подошедший Виктор тут же вмешался:

— Звучит заманчиво. Ничего, если я присоединюсь к вам?

Лилиан такая перспектива не привлекала. Она подозревала, что Виктсф выпил за обедом лишнего. Но лицо Стефани засветилось от удовольствия, и ей не хотелось разочаровывать девочку.

— Если вам угодно.

Через минуту они уже были под небом, усыпанным мириадами сияющих звезд. Огромная луна превратила поверхность озера в лист серебра. Подхватив их под руки, Виктор понесся вперед, таща за собой путавшихся в подолах длинных юбок спутниц. Скользя, спотыкаясь и безудержно хохоча, они наконец добрались до крыльца дома Тимоти.

— Постойте, Лилиан, я отряхну с вас снег, — проговорила запыхавшаяся Стефани, смахивая снежинки с подола ее платья.