Лилиан не краснела уже лет сто, но после этого заявления ее лицо вспыхнуло.

— Простите, — начала она, тут же почувствовав себя виноватой. — Если бы вы все сразу объяснили, я бы, разумеется, поняла.

— Вы не дали мне такой возможности, — возразил Тимоти и повернулся к своей служащей. — Что еще у нас есть, Трейси, кроме комнаты на втором этаже?

— Ничего в главном корпусе, где хотелось бы остановиться мисс Моро.

— А как насчет домиков у озера?

— Тоже все заняты. Разве что люкс в вашем доме, Тим, но ведь в нем обычно по праздникам останавливается Виктор.

— Ну, поскольку он не появился, когда его ожидали, и даже не дал себе труда сообщить о своих планах, в этом году ему не повезет, поскольку место будет занято мисс Моро. Если он все же осчастливит нас своим присутствием, ему придется поселиться в комнате, которую она отвергла. — Тимоти, едва повернув голову, искоса взглянул на Лилиан — так, как умеют мужчины, когда стремятся избежать столкновения со взбесившимся пуделем. — Вели Джеку перетащить вещи, когда освободится, а я помогу ей устроиться.

Подхватив ее сумку, он повел Лилиан в противоположный конец холла, и, миновав еще одну двойную дверь, они вышли на улицу. Уже упали сумерки, но гирлянды лампочек, тянувшиеся от одного вечнозеленого заснеженного дерева к другому словно амулеты в гигантском ожерелье, освещали извилистую дорогу, ведущую к домикам на берегу озера. Уменьшенные и упрощенные варианты главного корпуса, они казались солидными, уютными жилищами и не имели ничего общего с деревенскими хижинами, какие поначалу нарисовала в своем воображении Лилиан.

— Нам сюда, — сказал он, поворачивая вправо на развилке дорожек.

Несколько минут спустя показался дом. Стоявший в некотором отдалении от остальных и отгороженный от них рядом темных елей, он и внешне отличался от своих соседей — был больше, даже величественней. Построенный покоем и окруженный со всех сторон крытой верандой, он примыкал к уютной лощине, заканчивавшейся всего в нескольких ярдах от озера. Лилиан снова была приятно удивлена. Она не ожидала подобной элегантности в этом медвежьем углу.

— Мы живем в том конце дома, — сообщил ее хозяин поневоле, указывая пальцем на верхнюю перекладину буквы П. — А все восточное крыло займете вы.

Лилиан поднялась вслед за ним по крутым ступенькам на одну из веранд и остановилась в ожидании, пока он откроет дверь справа. Войдя внутрь, Тимоти включил свет, положил ключи ей на ладонь и сказал:

— Боюсь, вы найдете здесь только одну гостиную со стойкой для завтрака и всеми необходимыми кухонными приспособлениями, одну спальню, гардеробную и ванную с примыкающей к ней сауной. Я искренне надеюсь, что вам не будет тесно.

Произнеся эту тираду, он бросил сумку на тумбочку и повернулся, чтобы уйти.

— Одну минутку, месье, если позволите, — сказала Лилиан, жалея о том, что ее голос звучит слишком холодно и официально.

Мысли, рождавшиеся в ее голове, были вполне внятными. Но едва дело доходило до того, чтобы перевести их с французского на английский, особенно когда она нервничала, Лилиан утрачивала красноречие и часто говорила скованно, иногда даже казалось, недружелюбно.

— Да?

— Я вовсе не та неразумная женщина, какой вам кажусь, — сказала она, примирительным жестом касаясь его руки. — И если дала вам повод считать меня таковой, то извините. Когда ребенок болен — какие могут быть разговоры.

Он посмотрел на руку, лежавшую на рукаве его куртки, а затем поднял взгляд на ее лицо. Глаза Тимоти были холодны как лед, голос — ничуть не теплее.

— Приятного вам отдыха, мисс Моро, и дайте нам знать, если потребуется еще что-нибудь, для того чтобы обеспечить вам комфортное проживание.

Лилиан молча смотрела, как он шагает прочь, ошеломленная его сдержанным неудовольствием и гордым презрением. Какая жалость, что этот высокий, красивый мужчина обладает столь отвратительным характером!

Пока Тимоти отсутствовал, главный корпус наводнила очередная партия гостей, добиравшихся из Кордовы на автобусе. Они запрудили холл, но Трейси нашла себе помощника и, кажется, справлялась, поэтому он, обогнув толпу, направился в южное крыло здания, к кухне.

Он не заметил никаких признаков жизни в своем доме, а это означало, что Стеф либо еще не спустилась со склона, либо клянчит еду у шеф-повара Джино. Пусть пеняет на себя, мрачно подумал Тимоти. Подъемники прекратят работу через десять минут, и он не намерен отправляться на поиски взбалмошной тринадцатилетней девчонки, почему-то решившей, что может пренебречь правилами, которым следуют все остальные.

Толкнув вращающуюся дверь, он заглянул в кухню. Покрытые нержавеющей сталью прилавки были уставлены посудой. Багеты, только что испеченные в специальной хлебной печи, которую он заказывал во Франции, остывали в проволочных корзинах, стоявших на покрытом мрамором столе. Подросток, нанятый в помощь на праздники, резал помидоры. В дальнем конце Джино совещался с Роджером, отвечавшим за вина.

— Кто-нибудь видел мою дочь? — спросил Тимоти.

— Она была здесь десять минут назад, — сказал Джино. — Голодная, как обычно.

Тимоти кивнул. Его не переставало удивлять то, в каких количествах Стеф поглощала еду, оставаясь при этом тонкой, как тростинка.

— Тогда я пойду. У нас сегодня полон дом, поэтому, если понадобится помощь, дайте мне знать.

Толпа в холле поредела. Его оруженосец и Пятница, Рили — человек, которому он доверял больше, чем кому-либо на этом свете, загружал очередную порцию поленьев в ящик у камина.

— Если бы я тебя не знал, — проговорил он, сдвигая стетсоновскую шляпу на затылок и глядя на Тима из-под кустистых седых бровей, — то сказал бы, что у тебя вид человека, страдающего из-за женщины.

— Ты недалек от истины, — тоскливо протянул Тимоти. — Сегодня прибыла вечно недовольная богатая наследница, и попомни мои слова: до конца Рождества она еще даст нам всем прикурить.

— Наследница, говоришь? Она здесь одна?

— Да.

— Страшненькая?

Тимоти отчетливо представил огромные серые глаза с шелковистыми черными ресницами, лицо в форме сердечка, ангельские губки бантиком и мелкие идеальные зубы. А затем великолепной лепки руки и водопад белокурых волос, узкие плечи, приподнятые в негодующем жесте и изящную топающую ножку. Какая жалость, что она — редкостная стерва!

Он неопределенно пожал плечами.

— Я видал и пострашнее.

Рили с надеждой смотрел на него.

— Да-а? А мужа она случайно не ищет?

— Ты, несомненно, прекрасная партия и способен сразить наповал любую женщину, — усмехнулся Тимоти. — Но эта тебе в дочери годится.

— Фу ты, незадача! — крякнул старик. — Что ж, не вините парня за любопытство. А может, тогда тебе стоит положить на нее глаз?

Тимоти аж поперхнулся.

— Только когда небеса с землей поменяются местами!

Рили скривил губы и на мгновение прикусил свой ус.

— В свои тридцать восемь, Тим, ты еще слишком молод, чтобы ставить на себе крест. С тех пор как умерла Морин, прошло шесть лет, и этому твоему маленькому урагану нужна мама, иначе она вырастет дикаркой. Она уже теперь может переупрямить меня, и этим все сказано. Морин это не понравилось бы, сынок, и мы с тобой оба это знаем. Если бы Морин была жива, она бы позаботилась, чтобы Стефани усвоила кое-какие манеры и время от времени надевала для разнообразия юбку, вместо того чтобы слоняться повсюду в джинсах и твоих заношенных свитерах.

Но Морин не было, и, хотя боль от внезапной и бессмысленной потери стала уже не такой острой, Тимоти не мог представить на ее месте другую, и меньше всего — кого-нибудь вроде этой Моро. Морин, мягкой, ласковой, терпеливой, удавалось все, — будь то обучение новичков на склоне, сидение за конторкой или помощь на кухне. И ко всему этому она была преданной женой и прекрасной матерью.

— Стеф еще не скоро почувствует потребность наряжаться на вечеринки.

Хотелось бы ему испытывать такую же уверенность, какая звучала в его голосе! Еще год назад он не сомневался в своей способности справляться с дочерью. Ее вполне устраивала такая жизнь и, казалось, даже нравилась изоляция, на которую та их обрекала.