— Эмили, твои слова показывают, как далеко ты зашла. Я хочу, чтобы ты сделала это и для себя тоже. Не для меня, а для сильной Эмили, которую я знаю, прямо здесь, — он помещает свои ладони над моим сердцем.

Мои губы дрожат, слезы продолжают капать.

— Черт, я очень стараюсь. Правда, так и есть.

— О, детка, я знаю это. Я наблюдаю, как моя сильная Эмми с каждым днем проявляется все больше.

Я в шоке смотрю на Канье. Может ли он? Иногда я ловлю себя на том, что делаю или говорю что-то, что сделала бы старая Эмми, но я боюсь поверить, что это происходит, что я действительно исцеляюсь. Но разве он может видеть это? Надежда вспыхивает во мне, как лесной пожар.

В конце первой недели я впервые за пять лет улыбнулась. Да-да. Я сделала это. Я улыбнулась. И пока я вспоминаю этот момент, на глаза наворачиваются слезы, потому что я не просто улыбнулась, я сделала намного больше.

Я наверху, разбираю фотографии, которые сделала вчера вечером. Канье пригласил меня на ужин, наше первое свидание за пять лет. Потом мы пошли прогуляться по городу. Я схватила камеру из машины и заметила множество пар, держащихся за руки, улыбающихся, смеющихся и целующихся. Я делала снимки. Канье не возражал. Он действительно помогал мне определить точный момент на чьем-то лице. Он знал, что именно я искала: то самое искреннее выражение, когда вы знаете, что человек думает, как ему повезло, насколько совершенна его жизнь в этот драгоценный момент.

Поэтому я в своей спальне сортирую сделанные фотографии, потому что Канье попросил меня остаться наверху на утро. Он сказал, что у него для меня сюрприз. Я понятия не имею, что это может быть, и отчаянно хочу выглянуть в окно нашей спальни, потому что слышу, как он ходит на заднем дворе. Однако я останавливаю себя, продолжая сортировать фотографии, и решая, какие из них напечатать.

— Эмми! Можешь спускаться!

Я вскакиваю с кровати и бегу вниз по лестнице. Мое сердце колотится в волнении. Я спускаюсь по лестнице и смотрю, как Канье прощается с Джейком, Домом и Ником через открытую входную дверь. Я даже не знала, что они здесь.

Канье вбегает в дом с широкой улыбкой на лице. Я вижу пот от тяжелой работы на его белой футболке и что-то похожее на грязь на его черных шортах.

— Что они здесь делали?

— Увидишь, — подмигивает он.

Мое замешательство, должно быть, отразилось на лице, потому что Канье громко смеется и говорит:

— Давай, Эмми. Пора вывести тебя из темноты.

Он пристально смотрит на меня, и я чувствую, что его слова значат больше, чем просто открытый мне секрет.

Канье тянется ко мне, и я вижу и даже чувствую грязь на его руке, когда беру его пальцы и переплетаю их со своими. Какого черта? Он весь в грязи?

Он ведет меня через столовую, мимо всех моих фотографий, через кухню прямо к задней двери.

Прежде чем открыть дверь, он поворачивается ко мне и говорит:

— Закрой глаза, Эмми.

Я хмурюсь и пытаюсь оглядеться, но он отходит в сторону, закрывая мне обзор.

— Не-а, закрой свои прекрасные карие глаза, детка, сейчас же, — голос у него приятный, но твердый.

Я прикусываю нижнюю губу, скрещиваю руки на груди и крепко закрываю глаза.

Руки Канье опускаются на мои плечи, и я чувствую, как его лицо поворачивается ко мне. Он так близко, что я чувствую запах его одеколона. Затем его теплые губы целуют мою шею, рядом с ухом.

— Эмми, ты скрещиваешь руки на груди и подталкиваешь свои красивые сиськи вверх. Как я могу сосредоточиться на том, чтобы куда-то вести тебя?

Поцелуи Канье скользят по моей щеке, и я со вздохом растворяюсь в его теле.

Я люблю его руки и губы на мне, такие нежные и любящие. Жар распространяется между моих ног, и как только Канье отстраняется, я издаю протестующий стон.

Канье хихикает.

— Позже, детка, обещаю. А теперь держи глаза закрытыми, — шепчет он мне в щеку, прежде чем нежно поцеловать каждое мое веко.

Канье легко тянет меня через заднюю дверь. Я представляю свой задний двор.

Большой белый забор, который окружает нашу половину акра красивой зеленой травы. Наш садовый сарай в левом дальнем углу двора, и я могу представить себе каждое из наших пяти высоких деревьев, которые отбрасывают тень во второй половине дня.

Прохладный ветерок касается моих рук и ног. Одетая только в джинсовые шорты и черную майку, мурашки бегут по моей коже от порыва ветра.

Мои ноги покидают область зацементированной беседки и опускаются на прохладную траву. Мне нравится ощущение мягкой, только что срезанной травы между пальцами ног.

Мои губы приподнимаются, и впервые за целую вечность, я чувствую это и слегка улыбаюсь. Улыбка не исчезает, как только я замечаю ее, потому что я отвлекаюсь на пение птиц.

Я поднимаю голову, как будто хочу увидеть их, но я просто хочу услышать их еще раз. При этом мой конский хвост развевается на ветру, ветер ласкает мою шею.

Мы входим в то, что, как я чувствую, находится посреди двора. Я морщусь, когда мне кажется, что я слышу воду.

— Канье, ты купил мне бассейн? — саркастически спрашиваю я.

— Не совсем, Эмми. Теперь можешь открыть глаза.

Сначала медленно, но, когда все цвета розового и красного попадают в область моего зрения, они немедленно открываются. Я задыхаюсь. От удивления я закрываю рот рукой, и слезы градом катятся по щекам. Я делаю шаг назад и просто смотрю. Я смотрю на самый красивый розовый сад, который я когда-либо видела. Розарий на заднем дворе.

Четыре круга заполнены розовыми и красными розами, а между этими четырьмя кругами четыре белые галечные дорожки, которые сходятся посередине к великолепному фонтану с птицами, окружающими его. Это самая красивая вещь, которую я когда-либо видела.

Я убираю руку ото рта и подхожу к ближайшим розам. Я прикасаюсь к розе и чувствую шелковистость прекрасных лепестков, совсем как моя роза.

— Эмми, я хотел подарить тебе что-то, такое же прекрасное, как ты, и что всегда будет напоминать тебе о нас.

Я отрываю взгляд от роз и смотрю на Канье с выражением шока и благоговения на лице.

— В этот момент, прямо сейчас, я могу думать о том ужасном времени, и все, что я могу представить, это то, чего я ждала с нетерпением. Это, — я протягиваю руки, — и ты, — я указываю на Канье. — Каждый раз, когда ты занимаешься со мной любовью, каждый раз, когда ты слушаешь меня, каждый раз, когда ты делаешь что-то подобное... — я замолкаю, не в силах продолжать из-за кома в горле.

Я прочищаю горло и на этот раз говорю яснее.

— Я понимаю, что никогда не была одна. Теперь я знаю, почему решила выжить и не сдаваться. Потому что ты всегда был со мной, и меня никогда не бросали.

Плач срывается с моих губ, пока я добавляю.

— Я не знаю, что сказать, как отблагодарить тебя за то, что ты никогда не сдаешься. Ты продолжаешь дарить мне надежду и красоту в моем темном мире. Ты его зажигаешь. То, что раньше было маленьким огоньком в углу, теперь такое яркое, что может своим светом разогнать всех моих монстров.

Канье немного отступает, и я смотрю в его стеклянные глаза.

— Любить — значит никогда не быть одной, Эмми. Если и есть что-то в этом мире, что истинно и вечно, так это моя любовь к тебе, а это значит, что ты не была и никогда не будешь одинока, — Канье тянется ко мне и притягивает к себе в потрясающем, страстном поцелуе. Мы отстраняемся, тяжело дыша и глядя друг другу в глаза.

Канье усмехается и говорит:

— Хочешь трахнуться в саду роз?

И тогда это случилось. В тот момент вся моя жизнь изменилась.

Громкий смех срывается с моих губ и выходит в мир.

Глаза Канье расширяются, и его улыбка становится невероятно большой, когда он смеется со мной в неверии.

— Эмми! — кричит он, удивленный моим смехом и улыбкой.

Я продолжаю улыбаться, наблюдая, как он смотрит на очертания моего рта, словно изучая изгибы и запоминая мою улыбку.

Я набрасываюсь на него, хватаю за воротник рубашки, обвиваю ногами его талию и целую крепко и долго.

Канье сгибается в коленях, и мы падаем на мягкую зеленую траву рядом с моими прекрасными розами, и мы занимаемся любовью, улыбаясь и смеясь почти все время.

Теперь я улыбалась и смеялась каждый день. Это было похоже на открытую коробку, которую уже никогда не закроешь. Я никогда не хотела закрывать эту коробку, но я думала, что мои улыбки будут редкими и не уверенными. Однако, как только я поняла, что могу дать Канье гораздо больше, чем думала, и на что способна, это сделало меня счастливой, заставило улыбнуться.

Цвет снова наполняет мой мир. У меня есть темная сторона, но свет в моем сознании побеждает тьму. Теперь монстры боятся моего, когда-то маленького, яркого света. Тьма все еще пытается вторгнуться, но Канье делает или говорит что-то невообразимое: прикасается, целует, обнимает или занимается со мной любовью, и у тьмы не остается шансов. Канье — мой яркий свет. Он всегда был в моем сознании, этот маленький огонек, всегда боролся за меня, даже когда я этого не осознавала.

Я поворачиваю голову в сторону и вижу улыбающегося Канье, который смотрит на меня, тяжело дыша. Да, это были трудные три недели, но это также были лучшие три недели в моей жизни.

Эмили потная, потрясающая и тяжело дышит. Она улыбается мне, и это словно удар током по моему сердцу. Я никогда не устану от ее прекрасной улыбки. Я никогда не смогу принять как должное ее великолепные, изогнутые губы. Иногда я хочу ущипнуть себя, чтобы понять, что это реально, что моя Эмми здесь. Она улыбается и счастлива.

Она все еще смотрит на меня, когда я протягиваю руку и беру ее подмышки. Я усаживаю ее на свою талию. Ягодицы Эмили покоятся на моем обмякшем члене. Эмми трется бедрами о мой член и хитро улыбается мне.

Я стону, снова твердея. Я уже устал от наших утренних занятий.

— Детка, дай мужчине пять минут передышки. Это было... Иисус Христос, это время было потрясающим, но мне нужна пища для энергии, прежде чем я смогу продолжить снова.

Эмили смеется в ответ.