У нас не было денег, и поэтому пару недель мы провели на пляже. Было уже достаточно тепло, чтобы загорать. Мы снимали джинсы и футболки (родители конфисковали наши шорты, равно как и бикини, а также другие слишком откровенные предметы одежды), стелили полотенца и вытягивались на них. Черные школьные форменные купальники были ужасны, но других у нас не было, и мы старались хоть как-то приукрасить себя, надевая розовые солнцезащитные очки в форме сердечек, которые бесплатно прилагались к подростковому журналу. Мы натирали друг друга маслом для загара. Я до сих пор помню приятный экзотический аромат и восхитительное ощущение мягкости блестящей маслянистой теплой кожи Аннели под моими пальцами. Кроме нас на пляже никого не было, и мы, лежа рядом, жевали «Риглиз Сперминт» и слушали портативный приемник Аннели. Вместе с радиоволнами к нам на пляж приходил целый мир, заставляя особенно остро ощущать, что жизнь проходит мимо.

Через две недели такой жизни мы почувствовали, что нам угрожает смерть от скуки. Нам нужны были деньги, а для этого надо было найти работу. Для подростков в Портистоне существовало всего два варианта — устроиться разносчиками газет, если были вакансии, или попробовать получить временное место в «Маринелле». Так как ресторан находился всего в двух шагах от пляжа, мы оделись и отправились туда. Не в последнюю очередь мы руководствовались теми соображениями, что примерно половина мальчишек-подростков Портистона проводит там значительную часть своего времени.

Анжела всегда отличалась суровостью. У нее были свои стандарты, от которых она никогда не отступала. Поэтому, когда две жующие, не очень опрятные девицы в тряпичных сандалиях, джинсах и завязанных узлом на животе рубахах ввалились в «Маринеллу» и спросили, не найдется ли для них работы, она ответила категорическим отказом.

— Но вы же давали объявление, что вам нужны официантки, — возразила Аннели, приподнимая свои очки-сердечки.

— Давала. Но у нас заведение высокого класса с соответствующим персоналом.

Подтекст был очевиден.

— Мы не всегда выглядим так, как сейчас, — вмешалась я. — Просто мы только что с пляжа.

— Это я уже успела заметить, Оливия, — ответила Анжела.

В то лето мы с Аннели были немного сумасшедшими, но идиотками мы никогда не были. Поэтому мы отправились ко мне домой, зная, что там в это время никого нет, приняли ванну и вымыли головы. Все мои вещи либо валялись на полу спальни, либо комом лежали на дне шкафа. Отделить чистое от грязного не представлялось возможным. К счастью для нас с Аннели, В комнате Линетт картина была совсем другой. В шкафу был хороший выбор длинных строгих юбок и чистых блузок. Все это было выстирано, выглажено и аккуратно развешано. Мы с Аннели перемеряли все. То, что нам не подходило, мы попросту сваливали на кровать Линетт.

Очень скоро на мне уже были надеты строгая белая хлопчатобумажная блузка и черная юбка с узором из крохотных маргариток. Аннели выбрала бежевую блузку с жабо и очень узкую юбку, которая была немного короче моей. После этого мы нашли в бельевом ящике две пары новых колготок, а Аннели позаимствовала у Линетт еще и пару мягких кожаных туфель на низком каблуке. Мы высушили друг дружке волосы феном, аккуратно их расчесали и убрали с лица, воспользовавшись заколками Линетт, затем слегка, почти незаметно, подкрасились.

— Теперь мы похожи на официанток, — удовлетворенно констатировала Аннели, рассматривая наше отражение в зеркале Линетт. По комнате как будто пронесся тайфун. Повсюду вперемешку валялись одежда, полотенца и косметика, и даже выдвижные ящики оставались вывернутыми. Но нам с Аннели было не до уборки. Нас ожидали более важные дела. Мы вернулись в «Маринеллу» и получили работу.

Внизу уже не было посетителей. Сотрудники «Маринеллы» закрыли ресторан, опустили жалюзи и начали готовить зал для семейного застолья.

Сдвинутые вместе столики накрыли белой льняной скатертью так, что получился один длинный стол. Свежие цветы, желтые салфетки и свечи придавали ему праздничный вид. Бутылки вина стояли через равные промежутки между приборами, рассчитанными на восемнадцать человек. Феликоне не забыли поставить прибор даже для Бена. Сервировка имела более симметричный вид, чем обычно. Наверное, потому, что без Луки число приборов стало четным.

Я поздоровалась с Карло, Шейлой и их детьми-подростками. Консервативный Карло очень отличался от остальных братьев как внешне, так и по характеру. Он был такого же роста, как Стефано, но гораздо толще и шире в кости. Его полное тело было дряблым, глаза заплыли жиром, а подбородок плавно переходил в шею почти по прямой. Он служил в полицейском управлении на какой-то административно-хозяйственной должности. Лука любил пошутить, что его брат рассылает квитанции людям, несправедливо оштрафованным за незначительное превышение скорости на тех участках дороги, где невозможно передвигаться, не превысив скорость. Сам Лука получал десятки таких квитанций. Карло был законченным конформистом. Я всегда удивлялась тому, как ему и Шейле, маленькой, невзрачной серой мышке, удалось зачать двух детей. Шейла была вполне под стать своему мужу. Она преподавала в начальной школе и была ярой поборницей строгой дисциплины. Их дети, по крайней мере на данный момент, были образцом благовоспитанности. Правда, Лука был уверен, что это не навсегда.

— Может быть, Лаура и выглядит как ангелочек, но я не удивлюсь, если узнаю, что она потихоньку делает минет байкерам за гаражами. И вряд ли Карло с Шейлой смогут удержать Эндрю, когда у него заиграют гормоны, — сказал он мне на Рождество. Я тогда еще упрекнула его за злой язык, потому что дети были действительно очень милыми, добрыми и гораздо более приятными, чем их родители.

— Прекрати, Лив. Для подростков ненормально быть милыми и добрыми. Они должны быть наглыми и эгоистичными, — ответил Лука.

— Как ты? — поинтересовалась я и взвизгнула, потому что Лука прыгнул на меня и повалил на кровать. Это произошло на второй день Рождества в доме Анжелы и Маурицио, в Уотерсфорде. Мы находились в гостевой спальне и переодевались для традиционного семейного похода в собор. Это было всего четыре месяца назад. Не считая похорон, именно тогда семья в последний раз собиралась вместе.

— Оливия? — Рядом со мной стоял Фабио. Выражение его лица было, как всегда, непроницаемым.

Я слегка встряхнула головой, чтобы отогнать воспоминания о Луке, и улыбнулась Фабио. При этом я не стала до него дотрагиваться. У Фабио было какое-то психическое расстройство, из-за которого он испытывал определенные трудности в общении. Он не любил, чтобы к нему прикасались, если только это было не по его инициативе.

— Привет, Фабио. Как дела? — спросила я.

— Ну, так, понимаешь, ммм… — ответил Фабио.

— Я сижу рядом с тобой? — поинтересовалась я.

— Анжела составила план.

— Конечно.

Анжела как будто ждала этой реплики. Хлопнув в ладоши, она объявила:

— Прошу к столу. Занимайте свои места. Поторопитесь.

Все начали добродушно подшучивать над организаторскими способностями Анжелы, о которых уже ходили легенды. Сидящий во главе стола Маурицио голосом Марлона Брандо жаловался на то, что он чувствует себя крестным отцом. Это была старая шутка, но именно благодаря ей я почувствовала себя более комфортно.

Я сидела по правую руку от Маурицио, рядом со Стефано. Прямо напротив меня сидели Лаура и Натали. Марка я не видела — он сидел по мою сторону стола, но в другом конце.

Мы произнесли короткую молитву и пустили по кругу большие круглые тарелки с bruscetta, собственноручно изготовленными Фабио. Этому крупному красивому мальчику пришлось оставить школу в семь лет, потому что учителя классифицировали его как «умственно неполноценного», но он был гением на кухне. Однажды репортер светской хроники из «Уотерсфорд Ивнинг Эко» позвонила в «Маринеллу», чтобы договориться об интервью с человеком, которого она назвала «Портистонским Риком Штайном». Маурицио тогда с трудом удалось отделаться от нее. Он не мог допустить, чтобы журналисты узнали правду о Фабио и раструбили об этом в газетах. Когда я вспоминала все те мелкие гадости, которые в детстве делала этому милому ребенку, мне становилось очень стыдно.